– А вам никогда не приходило в голову, что этот страх мешает вам причинять зло?
– Узнаю тяжеловесное и ограниченное суждение толпы…
– Я был алкоголиком, сидел на героине и кокаине. Я бисексуал и буддист. Это я убил Фарабо. Я вырвал ему лицо собственными руками. Не думаю, чтобы я был классическим образчиком трудящихся масс.
– Ты убил из мести. Ты убил, чтобы спасти брата. Ты убил с наивным убеждением, что творишь добро. Ты ничего не знаешь о том, что такое тяга к злу, к жестокости, зловещее желание, которое захлестывает тебя и поглощает целиком.
– Я же сказал, что сидел на героине.
– Поменяй шприц на нож, и тогда сможешь представить себе, что я испытываю на протяжении многих лет.
После передоза Лоик не имел желания снова заглядывать в бездну. Но перед ним начинала проявляться связь между жалким мерзавцем, мечтавшим трахнуть Мэгги в Лонтано, и известным профессором, специалистом по опасным патологиям: Ласей – де Пернек всегда стремился вылечить только себя самого.
– Все это время я был вынужден глушить себя успокоительными, химически себя кастрировать и проживать свои побуждения через пациентов, которые творили зло без ума и без блеска.
Лоик догадывался, чем было его существование. Жизнь гиены, шакала, вынужденного питаться остатками преступлений других. Он представил, как тот упивался признаниями самых опасных безумцев, мастурбируя над отчетами о вскрытии их жертв, трахая женщин-преступниц и прямо в постели вытягивая из них в обмен на несколько пилюль или благоприятный отзыв подробные признания. Изгнанный из африканских земель, де Пернек так никогда и не прекращал рыскать вокруг зверства других, как стервятники собираются ночью на кладбище.
– Встреча с Усено все переменила, верно?
– Наконец-то дельное замечание. Да, этот ученик принес мне неоценимое благо: чисто физиологический подход, неврологический анализ зла.
– Вам это никогда не приходило в голову?
– У меня другое образование. Усено был одновременно психиатром и неврологом. Он изучал циркуляцию, цепь жестокости. Я подключился к его исследованиям. Вернулся на факультет. Приобрел новые, узкоспециальные знания. И мы смогли объединиться, чтобы открыть клинику.
– «Фельятинки».
– «Фельятинки», да. Всего лишь официальная вывеска…
Лоик был в курсе истории «Фармакона»: ему до нее не было никакого дела. А вот что его интересовало, так это внутренние мотивы Ласея. До тех пор у психиатра было всего два способа как-то смягчить свои убийственные порывы: заглушить своих клиентов транквилизаторами или заставить их перейти к действиям. Работы Усено позволили ему наметить и третий путь. Внутренний ограничитель.
Ласей подтвердил:
– По мере того как мы анализировали нейронные пути жестокости у человека, я все четче понимал, что мы описываем с клинической точки зрения мою собственную болезнь. А еще я понял, что другая система, а именно контур страха, наглухо замыкала присущие мне импульсы. Наши работы позволили наконец найти решение. Следовало разрушить во мне те нейроны, которые блокировали высвобождение нейромедиаторов агрессивности.
Только в это мгновение Лоика озарило. Он ошибался: де Пернек – Ласей хотел не вылечиться, а высвободиться.
– Вы никогда не искали вакцину против жестокости. Вам была важна только первая часть экспериментов, первый эффект аналогов: усиление жестокости.
Новая улыбка.
– Скажем, эта мысль пробила себе дорогу.
– Вы всегда хотели только одного – разрушить барьер, возведенный вашим страхом… – Уже произнося эти слова, Лоик ухватился за последний факт, естественно вытекающий из всего сказанного. – Единственным подопытным были вы сами.
Ласей подошел ближе. В этой звукоизолированной камере у Лоика возникало ощущение, что он находится непосредственно внутри больного мозга. Белое замкнутое безумие. Резкий раскаленный свет.
– Да, первые тесты я проводил на себе. «Фармакон» меня освободил. Моя жестокость, которую годами душили страх и химия, выплеснулась со всей природной мощью. Больше и речи быть не могло о том, чтобы ее сдерживать. Доктор Джекил сделал свое дело. Добро пожаловать, мистер Хайд.
Лоик и сам прошел этот путь, только без всяких препаратов. Своим освобождением и обретенным мужеством он был обязан именно таким мерзавцам, как Ласей.
– В сентябре это вы пытали и изувечили Виссу Савири.
– Я уже несколько дней принимал новую молекулу. Нужно время, чтобы нейромедиаторы насытили рецепторы. Я впал в подобие транса. Дошел до причала и взял «зодиак». Прихватил ящик с инструментами, который стоял в лодочном сарае. Мысль о Человеке-гвозде никогда меня не покидала. Я хотел продолжить с того места, на котором все остановилось для меня в 1971 году, и тоже в лодочном сарае.
– Почему Висса?
– Случайная встреча вечером. За ним охотились «деды». Я заговорил с ним и предложил спрятать. Мысль показалась ему привлекательной: он не боялся остальных, просто хотел показать, что он самый ловкий. Как только он поднялся на борт, я оглушил его молотком и увез на остров Сирлинг. Мы устроились в тобруке[141] и продолжили наши игры до самого рассвета. В жизни не получал такого удовольствия. Второе рождение.
Когда Лоик обнаружил, что психиатр из Шарко не кто иной, как Мишель де Пернек, он вообразил, что речь идет о долгосрочной мести. Годы исследований и экспериментов – только ради того, чтобы воскресить Человека-гвоздя, настоящего, и пустить его по следу давнего врага, Грегуара Морвана. Он никогда не предполагал, что Фарабо мог быть простой приманкой, пугалом, которое в случае нужды можно бросить в морду полиции.
Ласей продолжал – признания, они как кашель: когда начинает свербеть в горле, уже не остановиться.
– Я оставил тело в уверенности, что пройдут недели, пока его отыщут. Снаряд изменил раскладку сил, но не мои планы. Я уже решил использовать свою новую власть, убивая близких Морвана. Я хотел, чтобы он понял: прошлое вернулось – и это прошлое утопит его в крови.
Перед глазами Лоика стояла каждая строчка из тетрадей Эрвана. Малейшая деталь словно каленым железом была выжжена в его разуме.
– На самом деле вы заранее готовились к убийству в Кэрвереке. Волосы Анн Симони в теле это доказывают.
– Когда я принял молекулы, я был готов перейти к действию, но только в том направлении, которое выбрал. Я просто ждал решающего кризиса, а свои фетиши носил с собой: кольцо Морвана, волосы и ногти Анн Симони.
Картина была полной: психиатр с мягкими манерами, такой доброжелательный со своими пациентами-убийцами, был лишь коконом, куколкой, скрывающей будущего серийного убийцу и ожидавшей, пока вылупится его смертоносный порыв. В тихом омуте…
– Человек-гвоздь – почему именно он как модель для подражания?
– Фарабо произвел на меня неизгладимое впечатление. Лонтано стал моей майевтикой[142]. А еще я хотел навести ужас на твоего отца, напомнить ему об унижении, которое он, пусть косвенно, заставил меня испытать. Убить, чтобы переспать, – это мне-то!
С точки зрения мотивов мозаика складывалась, но некоторые кусочки еще не нашли своего места. Вернемся к пазлу.
– А другие убийства, как они происходили?
– Свой план я составил уже давно.
– С помощью Изабель Барер.
– Конечно. Когда я рассказал твоему брату, что она боготворила Фарабо, он слопал эту чушь и не поперхнулся. Лишнее доказательство, что даже хороший коп может ничего не смыслить в психологии. Изабель, зачарованная старым потасканным психом? Кто мог поверить в такую бессмыслицу? Нет, она была и моей пациенткой, и моей любовницей, и моей партнершей. Ее увлекали мои исследования, которые являлись продолжением работ ее мужа.
– Из любви?
Ласей разразился смехом:
– Наши отношения уже долгое время развивались в куда более сложных сферах.
Любовники-убийцы. Связь, целиком ориентированная на жестокость и безумие. Вакцина, обостряющая зло. Да уж, не совсем любовная история.
– Расскажите об Анн Симони.
– Изабель лечила ее от дурных наклонностей. И ей было совсем не сложно заманить ту в ловушку. Мы взяли ее на борт под мостом Арколь. Я снова стал Человеком-гвоздем. Новые наслаждения, новые подтверждения. «Фармакон» разбил мои барьеры.
Лоику казалось, что он движется в знойной пустыне, среди побелевших черепов, забытых тел, убийственной жары. Перед глазами возник отчет о вскрытии Анн Симони и те ужасы, которые Ласей заставил ее вынести. Тут нечего обсуждать.
Что до организационных деталей – место жертвоприношения, использование «зодиака», дерзость того, как было размещено тело, – это он мог оставить копам, то есть никому. Ласея не арестуют. Или он умрет, или выпутается из этой истории беспорочным, как задница девственницы, но все решится здесь, в этих четырех стенах.
– Людовик Перно?
– Трудно было к нему подобраться. По такому случаю пришлось Эрику Кацу снова стать женщиной. Это она ввела анестетик. А я прибыл для жертвоприношения.
– В его крови не было следа химических веществ.
– Это моя профессия. Уж позволь мне с точностью знать свойства препаратов, которые я использую, и их воздействие на организм.
Картинки теснились в голове Лоика. Обольстительный психиатр и его ассистент – женщина-мужчина, которая забальзамировала собственного мужа и детей. Убийственная сила, высвобожденная сывороткой, дающей прямо противоположный эффект. Нейронные манипуляции, которые в реальности оборачивались потоком ужаса…
– Гаэль в Сент-Анн, – бросил он, словно наркоман, требующий еще одну дозу.
– Я должен был приближаться к Морвану концентрическими кругами, как змея. Устранение твоей сестры было решающим этапом, но я недооценил малышку. Гаэль оказалась настоящей дочерью своего отца. Более сумасшедшей и боевой, чем самый фанатичный воин.
Его затрясло. Гаэль. Ее сила, ее хрупкость, ее присутствие, потерянное навсегда. Теперь глаза Лоика горели – от слез.