– Они опасаются рейдов ООН, «голубые каски» время от времени патрулируют в этих местах на вертолетах. Единственное, что нагоняет на них страх, – это Гаага.
– А резиновые перчатки зачем?
– Боятся подцепить СПИД.
Пока он приходил в себя от шока, баржи уже проплыли мимо. Ни одного выстрела: они дешево отделались. Сальво рассказывал, что иногда кадогас стреляют по кораблям – просто чтобы потренироваться или на спор.
Эрван насквозь промок от пота, но это проступала наружу сама здешняя атмосфера. Собиралась гроза. Уже прикидывали, как будут сушить зерно. Все забились под навесы. От стрельбы ушли, от дождя не уйдешь. Раздался гром, но с неба не упало ни капли. Кстати, раскаты звучали не как обычно. Казалось, они вырываются из-под земли и растекаются по поверхности равнины долгой дрожью.
Все вглядывались в даль, где, в самой дальней оконечности реки, заметили вспышки света на черном фоне, контрапунктом к раскатам. Расстояние скрывало детали, но речь шла об одном и том же явлении. Не гроза. Минометы тутси. А может, это регулярная армия решила, что не станет уходить не простившись.
В качестве подтверждения откуда-то донеслось стрекотание – короткие очереди, сухие и мерные, – бесперебойно работающая смерть. Общий переполох, кто упал ничком на палубу, кто бросился прятаться в редких укрытиях.
Эрван не сдвинулся с места: он уже понял, что стрельба идет далеко – как минимум в нескольких километрах.
– Кто атакует? – спросил он бесстрастно.
– Откуда мне знать, но про Лонтано можешь рррреально забыть.
– Твой брат предупреждал: ты действительно заноза в заднице.
– Не надо так со мной разговаривать.
– А как ты могла мне такое устроить? Я что, неясно выразилась?
После своей эскапады на кладбище Гаэль позвонила Одри. Приняли ее без рукоплесканий. Первым делом сыщица связалась с Карлом и Ортизом – из корпоративной солидарности, – а потом вызвала Гаэль на встречу в ресторанчике «Приют дальнобойщика», рядом с управлением, якобы позавтракать. Само местечко, мезонин с бирюзовыми банкетками, совершенно не походило на классический бар, облюбованный полицейскими, – скорее уж оно напоминало гнездышко богемных вегетарианцев. В меню: взбучка и горячий кофе.
Гаэль пережидала грозу. Главным для нее было узнать результаты первого поиска в полицейской картотеке – пока она добиралась до Нового моста, у Одри было время сделать запросы на Филиппа Усено.
– Нечто прямо обратное Кацу, – наконец заявила та, открывая ноутбук. – Вычислили без проблем. Он даже пользовался известностью в своей области.
– В какой?
– Психиатрия и нейробиология.
Гаэль взяла еще один круассан. Она ощущала себя в шкуре любителя дальних прогулок, который покрыл двадцать километров до завтрака.
– Родился в 1959-м в Вене, – излагала суть Одри. – Бывший интерн в «Hôpitaux de Paris»[62]. Бывший глава факультетской клиники в Лионе. Окончил интернатуру в восьмидесятых. Я нашла его следы в больнице Сен-Жан-де-Дьё в Лионе, потом в клинике Дессо в Монпелье. В конце девяностых у него свой кабинет и он практикует как психиатр. Потом открывает собственную клинику в Шату, специализируется на лечении депрессий и вредных привычек. В то же время является экспертом суда высшей инстанции в Нантере.
Гаэль прервала ее:
– Как называлась его клиника?
– «Фельятинки». Знакомо?
– Я там лежала недолго, в сентябре.
Обе замолчали. Случайность? Тайная связь? Единственное, о чем вспомнила Гаэль: отец тоже когда-то там лежал.
– От чего он умер? – снова заговорила она.
– Несчастный случай на дороге. Разбился вместе со своими двумя детьми на каникулах в Греции.
– Откуда ты знаешь?
– Просто позвонила в Шату.
– У тебя есть фотография?
Одри развернула экран своего ноутбука: крупная квадратная голова, пронзительный взгляд, открытая улыбка. Ничего общего с Эриком Кацем, утонченным и двусмысленным. Не вдаваясь в психологию поведения, можно было сразу сказать, что эти двое мужчин совершенно несочетаемы. Теория любовников не выдерживала никакой критики.
– Пока я не смогла отыскать его бывшую супругу, – продолжила Одри, будто желая окончательно похоронить беспочвенные предположения Гаэль. – Тут что-то неясное. Усено был разведен, но нет никакой возможности получить хоть минимум информации о мадам.
– А через отдел записей гражданского состояния?
– Ничего.
– Выписки из свидетельства о рождении детей? Свидетельств о смерти?
– И с этого бока ничего.
– Думаешь, все данные об оставшихся членах семьи были засекречены?
– Слишком рано об этом говорить.
Все свое детство Гаэль слышала рассказы о неофициальных расследованиях, касающихся «деликатных» областей или личностей. В таких случаях ни у кого не было доступа к данным, имеющимся в деле.
– Это может быть связано с закрытой информацией? – отважилась спросить она.
Одри улыбнулась ее наивности. Гаэль сама не замечала: теперь она пыталась включить в свои сценарии таинственную супругу. На этой стадии придумывать можно все, что угодно.
– Какие, по-твоему, были отношения между двумя психиатрами?
– Кац не психиатр.
– Ладно, скажем, между двумя мужчинами.
Еще одна улыбка, по-прежнему снисходительная, – Гаэль уже успела поделиться с Одри своими теориями.
– Забудь свои гомосексуальные заморочки.
– Но почему тогда Кац ходил на ту могилу?
– Может, они его родственники. Или Усено был его пациентом.
– Фальшивый психиатр лечит настоящего? А не слишком тебя занесло?
– От тебя заразилась, – парировала Одри, смеясь. – Вон твои ангелы-хранители. Ближе к полудню я тебе позвоню рассказать новости.
Слухи подтвердились. Тутси из Фронта освобождения получили оружие на прошлой неделе. И не просто несколько винтовок, упавших с грузовика, – настоящий арсенал, включавший мины, гранатометы и минометы. Спасибо, Монтефиори. За несколько горстей колтана люди Кросса заговорили, и их источники оказались надежными: они видели, как шли транспортные колонны, и знали солдат из той армии. Причем оружие поставлялось из самого Конго, не из Руанды.
Как Итальянец прокрутил это? Через какой канал? С самого рассвета Морван перебирал в уме все отребье, способное принять участие в этом трафике. У них с Кондотьером в Катанге был общий круг знакомств. Он также порасспрашивал своих ребят об этом Фронте освобождения: только несколько сотен человек, но все опытные убийцы, настоящие мародеры, которым нужны новые территории. Как говорили в Конго, где эвфемизмы стали настоящим искусством, следовало предвидеть многочисленные «случаи небезопасности».
Самому Морвану следовало опасаться за свои рудники – но он боялся прежде всего за сына. Через несколько часов Эрван окажется в самом центре этого бардака. Ранним утром раздался глухой гул. Возможно, начало гулянки – если только это не гроза: слишком далеко, чтобы судить с уверенностью. Но ни Эрван, ни Сальво не подходили к телефону. Оставалось только молиться…
Если все покатится в тартарары, у Грегуара не останется другого выхода, кроме как отправиться на поиски сына, чего бы это ни стоило. Он уже связался с Чепиком, русским пилотом, чтобы тот зафрахтовал двухмоторный самолет. Проблемой будет приземление. Остатки полосы сохранились к западу от Лонтано, но в том районе было слишком опасно. Придется довольствоваться аэродромом в Конголо или в худшем случае в Калеми, недалеко от озера Танганьика. Сынок, мудила хренов.
С самого рассвета он перебирал все возможности, сидя под навесом, который служил ему генеральным штабом. Он пытался приготовить себе еще один кофе, когда раздался раскат грома. Нет, слишком резкий для грома. Миномет? Слишком близко. Суза, со своей физиономией, плоской как блин, возник на пороге палатки:
– Упало, босс, там упало!
Морван схватил тонкий шарф, плащ и выскочил наружу. Холм напоминал муравейник, на который кто-то наступил ногой: все копатели повыскакивали из колодцев и прытко сыпались с алого откоса. Слева, на середине склона, дыра плевалась жидкой грязью и хромающими шахтерами.
С поспешающим за ним Сузой Морван бросился на приступ скалы:
– Сколько их там?
– Не знаю, шеф. Нужно найти старшего, но…
Их остановил новый раскат. Морван телом ощутил дрожь обвала. У него едва хватило времени увернуться, чтобы его не снесло новой осыпью. Через несколько секунд подъем продолжился. Он карабкался согнувшись, на четвереньках. Тысячи пальчиковых батареек скользили из-под ног. Беглецы в разодранной обвалом одежде мчались над ним, по его спине, в противоположном направлении.
Наконец площадка с колодцами. Какие-то призраки еще вылезали оттуда, как сгустки грязи среди обломков. Резким движением Морван остановил одного Адама из глины: человеческими у того оставались только глаза.
– Парней завалило? – спросил он на суахили.
Вместо ответа тот скривился в гримасе – удрученной, почти презрительной.
– На какой глубине завал?
Тот сплюнул струей земли.
– Недалеко, но все засыпало, ты и на триста метров не пройдешь.
Морван подошел к краю: окровавленная глотка.
– Дай сюда твою лампу, – приказал он Сузе, сбрасывая плащ.
– Мне… мне пойти с тобой?
Чернокожий дрожал в ярко-красной мгле. Не отвечая, Морван закрепил фонарь на голове, потом повязал свой шарф на манер тюрбана.
– Карта штолен есть?
– Карта?
– Ладно, забудь.
Он подобрал в грязи молот, лом и застыл у края дыры. У тебя ж клаустрофобия, Морван. Поток воспоминаний. Дом в Шампено. Свастика. Kleiner Bastard! Под тюрбаном туарега на его лице мелькнула улыбка: он понял, что происходит. Почему он здесь, по колено в смертях. Почему сын не может успокоиться, пока не раскопает все отцовские тайны. Почему он собирается похоронить себя заживо… Настало время платить по счетам.