л: «Они болезнь, мы вакцина: в нас одни и те же микробы».
Досье начиналось с фотографий. Красота Изабель была мрачной и тревожной. Та же загадочная грация виднелась в череде изображений, неизменно просвечивая сквозь смену причесок и макияжа, – от молоденькой студентки с наэлектризованными прядями, беспокойными глазами и кукольными чертами лица до головы мертвого двуполого существа в самом конце – Эрика Каца. Особенно гнетущее впечатление производил полицейский антропометрический снимок: там она была с короткими волосами и в нацистской форме (под черным плащом виднелись нашивки). Это фото напомнило ему фильм семидесятых годов «Ночной портье», в котором рассказывалась садомазохистская история отношений между немецким офицером и еврейской беженкой. Такое ощущение, что Изабель исполняла обе роли. Она была и Шарлоттой Рэмплинг, и Диком Богартом, жертвой и ее палачом.
Чего хотела эта сумасшедшая от Гаэль? Что ее связывало с Человеком-гвоздем? Как и зачем она заполучила Анн Симони в качестве пациентки? Где она раздобыла адрес Людовика Перно? Фашиствующий наемник, сексот и убийца – он был не из тех парней, чьи координаты есть в справочнике.
Он перешел к общедоступной информации. Бареры были богатой семьей из Клермон-Феррана. На протяжении поколений они владели сначала ручными прачечными, потом химчистками. На сегодняшний день они возглавляли империю – десяток филиалов по всей Франции. Множество вырезок из прессы свидетельствовало об их распрях с экологическими ассоциациями из-за перхлорэтилена, часто используемого при сухой чистке, канцерогенного и загрязняющего окружающую среду.
Эрван начал клевать носом – все это не слишком возбуждало, – когда вспомнил, что брат Изабель, Оливье, приехал в Париж, чтобы забрать тело сестры. Он полистал бумаги и нашел номер его мобильника, нацарапанный в углу одного из протоколов.
Эрван надеялся встретиться с ним лично, но по тону понял, что придется довольствоваться несколькими ответами по телефону. Он представился, объяснил, что ему нужна информация, чтобы закрыть официальное расследование смерти Изабель, и получил сдержанное согласие. Пришлось значительно смягчить вопросы, которые он собирался задать.
– Как давно вы не видели вашу сестру? – начал он до крайности участливым тоном.
– Десять лет. Ее болезнь… Скажем так: мы оборвали все связи.
Ссора после смерти родителей, о которой говорил Фавини, была, конечно же, связана с порядком наследования.
– Изабель по-прежнему остается акционером вашей компании?
– Это вас не касается. Чего вы на самом деле добиваетесь? Вам мало, что вы спровоцировали ее смерть?
Сократи вопросы: время пошло.
– Перед своей кончиной, – продолжил Эрван более жестко, – Изабель сказала нечто такое, что, возможно, связано с одним из наших расследований.
– Моя сестра страдала серьезным душевным расстройством. Все, что она могла сказать или не сказать, не имеет никакого значения… по крайней мере, с точки зрения здравого рассудка.
– И тем не менее она располагала точными сведениями, и довольно тревожными, относительно серьезного преступления. Я хотел бы вместе с вами прояснить несколько фактов.
Вздох с долей фатализма, который мог сойти за согласие. Когда речь шла о сестре, Оливье Барер всегда ожидал катастрофы. Ее смерть на улице Ренар под колесами машины, да еще переодетой в мужскую одежду, была всего лишь одним из многих возможных вариантов.
– Она потеряла мужа и обоих детей в 2006 году… – продолжил Эрван.
– Филипп больше не был ее мужем. Они развелись за четыре года до этого.
– Но вам сообщили о несчастном случае?
– Конечно. Вся семья была на похоронах. Бедные малыши…
Голос чуть заметно изменился, что подвигло Эрвана на новый вопрос:
– Изабель тоже была?
– Нет, – после некоторого колебания признал тот.
– А где она находилась?
– Откуда ж нам знать?
Эрван представил себе кладбище в Лила, мавзолей, где Изабель забальзамировала на египетский манер своего бывшего мужа и детей. Она не присутствовала на похоронах, но вернулась ночью, чтобы эксгумировать тела и обработать их по-своему. Пока что никто не был осведомлен об этой стороне дела.
Меняем курс.
– Вы знали, что она снова… консультирует?
– Нет.
– А что она практиковала под фальшивым именем?
– Категорически нет.
– А что выдавала себя за мужчину?
– НЕТ! На каком языке я должен вам объяснять? Ни у меня, ни у кого-либо из семьи не было с ней никаких контактов. Она отказалась от нас. Она больше не хотела о нас слышать…
– Почему?
Мужчина вздохнул:
– Параноидальный бред. Она думала, будто мы хотим убить ее, ограбить, поместить в лечебницу, – каждый день что-нибудь новенькое. Моя сестра была… больна. Ужасно больна. Уже поздно, майор.
Руководитель компании говорил с легким овернским акцентом, но главное, таким тоном, будто он вещал с высоты одного из вулканов родной провинции.
– Вы бывали у нее в кабинете? – сделал еще одну попытку Эрван.
– Нет. Пока что я приехал, только чтобы оформить документы на перевозку тела. Мы хотим, чтобы Изабель, несмотря ни на что, была похоронена в нашем семейном склепе в Клермон-Ферране.
– И вы не были там, где она жила, на улице де ла Тур? Хотя бы чтобы забрать ее вещи?
– Я вернусь после погребения. Доброго вечера, майор.
– Погодите.
– Что еще?
– И последнее. Ваша сестра под именем Эрика Каца арендовала и свой кабинет, и свою квартиру. Однако, учитывая ваш семейный капитал, я предполагаю, что она унаследовала какую-то недвижимость в Париже или купила квартиру после развода.
После нескольких секунд размышления Оливье признал:
– Да, есть дом в Лувсьене, который принадлежал моим родителям. Он достался Изабель. После развода она там недолго жила. Надеялась, что там будут жить и дети, но… ничего не получилось.
– Могли бы вы сообщить мне адрес? Просто чтобы закрыть дело.
Эта ложь была шита белыми нитками, и тот на нее не купился:
– Вы какую-то ерунду говорите. Изабель стала жертвой ваших жестоких методов, а теперь вы пытаетесь вытянуть из меня информацию личного характера? Вы не имеете никакого права, никаких законных оснований. Если уж дело будет открыто, то против вас!
У полицейских нет супервласти, но у них есть джокер – угроза:
– Я спросил, только чтобы уберечь вас от неприятностей.
– Простите?
– Ваша сестра снимала квартиру на улице де ла Тур под именем Эрика Каца, по подложным документам. Что является правонарушением. Она также арендовала профессиональный кабинет на улице Николо…
– Ее никогда не исключали из Совета профессиональной ассоциации!
– Она практиковала не под своим именем. Второе правонарушение, и более серьезное. Никто не заинтересован в том, чтобы начинать посмертную процедуру. Если пациенты узнают правду, они могут подать в суд на вашу семью за нанесение морального и финансового ущерба…
– Какая связь с Лувсьеном?
– Я предпочел бы в своем отчете указать легальный адрес.
Чистый абсурд – во Франции невозможно посмертное преследование. Но значительная часть полицейского влияния основана на незнании законов обычными шпаками.
– Улица Домен, дом 82, рядом с Сеной, – буркнул наконец Оливье. – Только не вздумайте…
– Не беспокойтесь: это исключительно для бумаг. Но когда вы вернетесь в Париж, я хотел бы встретиться с вами и…
– Там увидим.
Барер повесил трубку, даже не спросив его координат.
Эрвана так и подмывало кинуться на виллу: возможно, там обнаружатся решающие улики. Не глупи. Подобная вылазка означала бы взлом частного жилища, незаконный обыск, кражу предметов и документов… В любом случае добытые улики было бы невозможно использовать законным порядком, разве что в обвинении против самой бригады.
И все же эта мысль не давала ему покоя. В сущности, для подобной операции годился только один человек: Одри.
– Ты что, издеваешься? – задохнулась она, когда он объяснил ей свой план по телефону.
На этот раз он был вынужден выдать ей индульгенцию. Одри только и мечтала пуститься в новую преступную авантюру – в ней было куда больше от ночного хищника, чем от цивилизованного чиновника.
– Но тут я тебя прикрыть не смогу… – предупредил он.
– Шутишь, что ли? Я только гляну. Перезвоню тебе утром.
Эрван повесил трубку, слегка встревоженный. Наконец он решил просмотреть свои мейлы – или как минимум список отправителей. Тоже туча. Мертвый, Морван вызвал редкостное единодушие. Даже за пределами французских границ. Итальянские министры (которые несколькими днями раньше наверняка присутствовали на похоронах Монтефиори), немецкие дипломаты, английские, американские и, конечно же, целая когорта африканских деятелей…
В общей куче Эрван заметил имя Трезора Мумбанзы – мерзавец был явно не из робкого десятка. Из чистого мазохизма только этот мейл он и открыл. Луба в самой витиеватой форме выражал свою печаль и то восхищение, с которым он относился к Морвану, основателю империи «Колтано». На краткое мгновение Эрвану захотелось вернуться в Конго, чтобы просто-напросто прикончить говнюка. Но в ехидных соболезнованиях крылся подтекст: если Эрван станет придерживаться официальной версии, чернокожий великан оставит его в покое. Над могилой Падре можно договориться.
Он закрыл почту, решив, что нужно будет как можно скорее сменить электронный адрес – этот распространялся быстрее, чем триппер. Мэгги права: похороны должны пройти «в самом узком кругу», это перекроет кислород вонючей банде лицемеров. Картина, которая ужаснула его совсем недавно, – Морваны, стоящие под бретонским дождем у края гранитной дыры, – вдруг показалась успокоительной.
Раздался особый звоночек – СМС от кого-то из группы. Фавини послал ему полный список мест, где проходила лечение Изабель Барер-Усено начиная с 1990-х годов. Щелчок, взгляд: после 2003-го – ничего. Довольно странно: в момент развода Изабель наверняка была совсем плоха. Где же ее лечили? Он отогнал сценарии из дурного триллера: тайная клиника, насильственная госпитализация…