Она подумала, что генерал разорется, но его лицо сморщилось в гримасу, которая могла сойти за улыбку.
– А ты нахальная.
– Мы же здесь не зимовать собираемся, а?
Ухмылка. Порядок, африканец понял, с кем имеет дело. Белая дерзкая шлюшка, которую предстоит обуздать. У него уже слюнки потекли.
– Хочешь что-нибудь выпить? – спросил он, пряча в карман мобильник.
– Шампанского.
Он указал на низкий столик около бархатного диванчика: там стояло ведерко со льдом, откуда выглядывала бутылка со сверкающими капельками влаги. Дальше расстилалась кровать, необъятная, как арена.
– Я сама этим займусь! – бросила Гаэль, берясь за марочное вино.
Мумбанза вроде бы оценил манеры этой девицы, но огонек садизма продолжал мерцать в глубине его зрачков. Гаэль, с ее миниатюрным пухленьким телом цвета молока, скоро заплатит за белую спесь. Мумбанза был не из тех, кто борется за свой народ. Он просто хотел обратить доминирующее положение белого в свою пользу. Его взгляд говорил: «Я тебе порву задницу, сестренка, и все это во славу ООН».
Она размотала металлическую проволоку, скрученную вокруг пробки, изображая внезапную веселость:
– А у твоих сторожевых псов есть оружие?
– Конечно.
– И как они проходят таможню со своими пушками?
– Я конголезец, красотка.
– И ты тоже вооружен?
Мумбанза положил руку на свой член:
– А ты сомневалась, моя птичка?
– Нет. Я хочу сказать… по-настоящему.
Вопрос был лишним. В глазах чернокожего мелькнула настороженность.
– Чего тебе надо, цыпа?
– Мне сказали, ты генерал.
– Ну и что?
– Но ты же не в форме? Где ж ордена и все такое?
Он откинул полу пиджака, показывая кожаную кобуру с полуавтоматическим пистолетом.
– Тебя это возбуждает? Так, что трусики мокнут?
Она провела языком по губам.
– Хм… Обожаю… – промурлыкала она, вытаскивая пробку.
Она любила понежиться в самой глупой и грязной вульгарности. Особенно сегодня. Всякий раз она думала об отце. О тех деспотичных усилиях, которые он приложил, чтобы сделать из нее воспитанную, утонченную девушку. Она разрушила его надежды, перечеркнула мечты. Она целенаправленно выбирала худшее, сжав зубы, уверенная в своем реванше. Сегодня все было наоборот: она здесь не для того, чтобы оскорбить Морвана, а чтобы почтить. Она отомстит за него, вот и все. А значит, все дороги ведут к отцу…
Шампанское полилось в бокалы. Мумбанза снял пиджак, потом положил кобуру на кресло, на приличном расстоянии от Гаэль. Чтобы окончательно его добить, Гаэль спустила одну бретельку с плеча. Если хочешь покорить мужчину, не нужно забивать себе голову сложными подсчетами. Самец – наука точная. Прогнозируемость остается его бесспорным достоинством.
Мумбанза, все еще стоя, с жадностью разглядывал ее. Держа бокал в правой руке, левой он без всякого стеснения массировал свой член.
Она позволила смеху перекатываться у себя в горле, как встряхивают кости в игральном стаканчике, и подмигнула ему. Страх постепенно проникал ей в вены, будто переливалась ледяная кровь.
В ладони она сжимала пробку.
Орудие убийства.
Через несколько минут, закрывшись в ванной, Гаэль готовила себя к маленькой оргии его превосходительства.
Расхожая легенда гласила, что во время войны в Алжире местные женщины, чтобы уберечься от насилия со стороны французских солдат, вставляли бритвенное лезвие в картофелину, которую потом засовывали себе во влагалище. Правда или ложь, но слухи перебрались в Азию: во время вьетнамской войны вьетнамки, как говорят, делали то же самое. Относительно недавно в ДРК – одно изнасилование в минуту, по данным на 2007 год, – утверждали, что жертвы применяли ту же технику, используя фрукт с косточкой – последняя должна была заблокировать лезвие в последний момент.
Не забыть бы добавить к списку Швейцарию.
Гаэль только что извлекла из пудреницы половинку сломанного бритвенного лезвия. Быстрыми движениями туда-обратно она воткнула ее в пробку и поплевала в ладонь, чтобы смочить себе вульву. Зажмурив глаза, она ввела туда конструкцию, которая заняла там почти естественное положение, и натянула трусики.
Несколько шагов, чтобы проверить, может ли она свободно двигаться. Отлично. Она посмотрела на себя в зеркало и увидела, что страх берет свое: она была мертвенно-бледной. Тело покрылось маленькими капельками пота, которые нещадно покалывали повсюду. Любой жест выдавал легкую дрожь. Она напрягла мускулы: не дать страху поглотить ее. Только не это.
Когда она вышла из ванной, надушенная, полураздетая – белое белье с блестками (то, что нужно Мумбанзе: секс на манер шампанского «Кристалл Родерер», шикарный и искрометный), – то являлась воплощением самой похотливой раскованности. Гигант удовлетворенно заворчал. Он остался в рубашке и брюках, но обнажил свой чудовищный член, вздернутый, как охотничий рог. С его заостренной розовой головкой он напоминал golliwog, черных кукол девятнадцатого века с большими клоунскими губами, которые иногда делались из плотной пористой керамики.
Именно в этом стиле он и приказал:
– Иди отсоси мне, сучка.
Остекленевший взгляд, дрожащие губы, кровь, которая чуть ли не брызжет из белков. Гаэль почувствовала, как страх вгрызается ей в желудок. Одним движением она высвободила свою выбритую набухшую вульву.
– А может, поменяемся ролями? – усмехнулась она. – All you can eat[103], кобелек.
Он отвесил ей пощечину и швырнул ее на кровать. Рыча, опрокинул на спину, крепко держа, чтобы она не двинулась, и сорвал с нее трусики, раздвинув ляжки так, как будто она крыска-балеринка в Парижской опере на репетиции.
– Грязная белая шлюха, – прорычал он, – сейчас ты распробуешь мой СПИД…
Он яростно вошел в нее и внезапно остановился, словно поперхнувшись собственным криком. Двумя ногами она изо всех сил оттолкнула его. Мумбанза врезался в стену, ударившись головой в подвесной экран плазмы. Теперь он визжал, как хряк, которого режут, зажимая двумя руками пах. Телохранители уже дубасили в дверь.
Несколько секунд.
Гаэль метнулась в ванную, натянула хирургические перчатки и, вернувшись в комнату, схватила с кресла пистолет Мумбанзы, пока тот извивался на полу с окровавленным членом. В долю секунды, как это ни абсурдно, она выхватила взглядом выгравированную марку оружия: «HK USP»[104].
Церберы уже пытались выломать дверь – бум, бум, бум! Еще несколько ударов плечом, и замок не выдержит. Она сняла с предохранителя девятимиллиметровый, дослала патрон в зарядник – после сентябрьских событий она научилась обращаться с такими пушками – и кинулась к двери, которая содрогалась на трещащих петлях после каждого удара. Встав слева от косяка, она протянула свободную руку и отперла замок.
Оба луба ввалились в комнату с оружием в руке, едва не споткнувшись о низкий столик. Она выстрелила в голову первого. Пока второй оборачивался, она выпустила пулю прямо ему в лицо. Все застыло, – по крайней мере, так ей показалось. Черная дыра во времени и в пространстве.
Она взяла себя в руки и оценила разгром. Два молодчика в безукоризненных костюмах, с месивом из снесенных черепов и мозгов вместо головы, на полу, запутавшиеся в сползшем с кровати покрывале в цветочек, среди разбитых бокалов и разбросанных ледышек. В глубине комнаты Мумбанза размазан по стене, как слизняк.
Она бросила пистолет на кровать, села верхом на того луба, который был ближе к генералу. Двумя затянутыми в перчатки руками она взяла пальцы убитого, по-прежнему сжимавшие оружие. Подняла безвольную руку, проверила, что пистолет заряжен и снят с предохранителя, и просунула его палец в спусковую скобу. Запах пороха и крови пьянил ее, как хорошая доза кокаина.
Мумбанза умоляюще смотрел на нее налитыми кровью глазами. Он извивался, как чудовищный, перерезанный пополам червяк, с недоверчивой гримасой на мокром от пота лице.
Она улыбнулась и мягко проговорила, наставив на него ствол:
– Я дочь Морвана, мудак…
Изумление на его чугунном лице: она сохранит его в памяти, как хранят драгоценный талисман. Она нажала на спуск. Первый выстрел – чтобы разнести ему член. Второй – чтобы разорвать сердце. И третий – чтобы ничего не осталось от лица. Она отпустила руку трупа, взяла «HK» с кровати, вложила его в ладонь генерала и снова выстрелила не целясь – пороховые следы на пальцах конголезца станут свидетельством, что огонь вел он, все три раза.
Потом кинулась в ванную, вымыла забрызганное кровью лицо, влезла в черное платье без молнии и застежек – все было продумано, – забрала свои вещи и устремилась в коридор, на ходу стаскивая перчатки.
Никого. Между стен еще висела ошеломленная тишина. Она вышла на служебную лестницу, сбежала на два этажа ниже, уверенная, что не попала ни на одну камеру. И что, судя по картине преступления, это разборка между хозяином и рабами. И что никто не может ее заподозрить – не больше, чем любого другого постояльца отеля.
Даже меньше.
На третьем началась суета. Она тоже сделала испуганное лицо. Клиенты перекликались с порогов, бегали коридорные. Пока она добиралась до своей комнаты, никто на нее и не глянул. Испуганная толпа смотрит во все стороны, но никуда конкретно.
Она спиной закрыла за собой дверь и подождала, пока сердце снова не забьется. Пробка от шампанского все еще была у нее между ляжками. Оставалось только молиться, чтобы она не подцепила заразу.
Возвращение в Париж превратилось в кошмар.
Один из тех снов, где все рушится и ты ничему не способен помешать. По прибытии в Орли – Тонфа с осунувшимся лицом и оглушительной новостью: в Лувсьене, в доме 82 на улице Домен, он обнаружил труп Одри Венявски. Горло перерезано, глаза вырваны. Без сомнений, ночью ее застал обитатель виллы. Она даже не успела взяться за оружие – кстати, ее «зиг-зауэр» исчез.