Ну что, травки эти хероставки, они вроде помогли. Да только не полностью. От них баловень-то ломом, а толку никакого. Неохота, ты понимаешь! Как не мой прибор. Лом и есть. Железяка. И – пустая. Сухостоина. Я, когда это понял, опять в амбар с веревкой наладился. Только в этот раз даже не дошел. Матушка с сеструхой, как выяснилось, наблюдение устроили. Опять рев, опять слезы. Мои, мои слезы. Я, ты понимаешь, на слезу почему-то быстрый. Что тогда, что сейчас. Особенно спьяну. Ладно, говорит мама, раз такое дело, пойду к Монку-старику. Он, если кому помочь решит, от всего вылечивает.
На другой день прямо с утра пошли они с сеструхой. Купили водки, как люди научили, да и двинулись. Пешком, транспорта-то не было. Ну, вернее, был у нас мотоцикл бати покойного, «Иж» сорок девятый, но какие из них мотоциклисты? А мне самому почему-то нельзя было к старику. Такое условие. Монко этот жил не в нашем селе, а в черемисской деревне. Километров семь через гору. В основном по лугам, ну и лес, само собой.
– Без дороги?
– Ну почему? Дорога была. Плохонькая, конечно. Конная. Ну вот, туда-то они быстро дошагали. Монко-старик по-доброму был настроен. В избу их пустил, накормил, все выспросил. Поругался на полковника не по-русски, потом водку забрал и в горницу ушел. Дверь закрыл плотно. У них, у черемисов – или кто он там был, может, мариец – в избах-то двери между комнатами, ты понял! Вернулся минут через десять, водку обратно отдает. А в ней что-то плавает. Не то комок волос, не то корешки. Выпоите, говорит, в пять дней, обязательно с парным молоком – и все будет как надо. Отудобеет ваш парень, женится, внуков тебе, старая, нарожает. Только одно условие. Как домой пойдете, назад не оглядывайтесь. Хоть там что будет, не оглядывайтесь. Оглянетесь – все, пропало лекарство. Да и вы обе тоже пропадете. Напугал так-то и выпроводил.
Идут они, значит, назад. Боятся. Где-то полпути прошли, слышат – за спиной как будто кто на лошадях едет. Да с колокольчиками. Гармошки играют, люди поют, орут как пьяные. То ли свадьба, то ли еще что. Только почему-то одни мужики. И слов не понять. Матушка с сеструхой наказ помнят, не оборачиваются. А свадьба все ближе, орут все страшней. Как есть уже ссорятся, но гармошки не замолкают. Анна, сеструха-то, побелела навроде известки – и в вой. Говорит: ой, больше не могу, сердце заходится. Или обернуся щас, или умру. Матушка, ни слова не говоря, – раз ей по рылу. Раз снова. А кулак у нее знаешь какой? – больше моего. Сеструха чуть не повалилась от материнской ласки. И знаешь, сразу шум-то пропал. Они – бегом. Бежали-бежали, запыхались. Бабы, что с них взять. Только на шаг перешли, опять за спиной колокольчики, гармони, шум.
А там как раз к дороге лес близко подходит. Мама Анну хвать за руку, да в кусты. Забрались поглубже, схоронились под лесину вывороченную. Чего там натерпелись, не пересказать. Высидели сколько-то, прислушались – вроде тихо. Выбрались на дорогу, видят: идут двое, бабы. Догнали. Оказалось, знакомые, нашенские старухи. По богородскую траву ходили на луга. Мама спрашивает, не знаете, кто, дескать, проезжал на лошади с гармонью? А те: никого не видывали. Поблазнилось, бывает. До дому вместе дошли, ничего больше не слыхали.
Стали меня поить как велено. Я пью, а сам не верю. Что эти знахари могут такого, чего витамины не смогли, думаю. Только зря не верил. К концу недели на гулянку меня потянуло, ты понимаешь. К девчатам. Взял баян и бегом. Обрадовался, а как же. Месяца не прошло, Танюху встретил. Полюбил вроде, женился. Дочь родилась, а Лидочку никак забыть не могу. Однажды в отпуске собрался тихомолком – и в Забайкалье. На аэродроме-то остались кое-кто знакомые.
– Заправщицы и медсестрички? – весело предположил я.
– Так и есь, они. Порасспросил их. Рассказали, что полковник вскоре после моего досрочного дембеля перевелся куда-то. Едва ли не на Кубу. И семью с собой увез. В общем, пропали следы. Так и жил. С Танюхой своей, с ребятишками, а мысли нет-нет да вернутся к Лидочке. Из-за того и пировал. Запойно. А в прошлом году получаю, ты понимаешь, письмо. Только увидел почерк, дыхание перехватило. От нее, от Лиды. Оказывается, она тоже меня не забывала. Только замужем была. Верной, понимаешь ты, женой, поэтому и вестей не подавала. А тут муж ее бросил, к какой-то шалаве молоденькой удрал, она и решилась написать. Адрес-то мой у нее остался. Хорошую жизнь прожила. Трое детей, две дочери и сын. Сын в деда пошел, тоже военный летчик-испытатель. Фотографию прислала. Сама все такая же красавица, тоненькая как девчонка. И дочери красавицы. А сын… Ну так и есь, правильно подмигиваешь. Вылитый я. Одно лицо. Я ей пишу: это что, мой? Лида отвечает: твой. Только он, говорит, этого не знает, а сообщать пока не решаюсь.
Артемьич замолчал.
– Ну а потом что? – подбодрил я его.
– Да ничего особо хорошего. Лида все-таки набралась храбрости, сказала ему про меня. А тот: не знал никакого отца, кроме законного, и знать не желаю. Если, не дай бог, приедет этот твой деятель, с лестницы пинками спущу. – Артемьич осел в кресле, будто за один миг сделался тяжелей прежнего, и быстро отвернулся к окну.
– Н-да, дела, – сказал я сочувствующе. – Хоть с Лидой-то удалось повидаться?
– А как же! – Он оживился. – Да не один раз. Как раз, понимаешь ты, со свидания еду.
– Ну тогда совсем другое дело. Хеппи-энд состоялся, остальное пустяки.
– Еще бы Танюха моя так считала. А то ревнует ведь. Сейчас приеду, будет мне хеппи-энд. Многосерийный. Ну да ничего, я привычный. Переживу.
Справа мелькнул указатель со стрелкой «Шилово, 1 км». Я снизил скорость, чтоб не проскочить отворот.
– А ты к нам по какой надобности? На охоту небось? – Артемьич мотнул головой в сторону заднего сиденья, где лежали рюкзак и ружье в камуфляжном чехле. – Сейчас самый сезон на боровую дичь. Рябчиков у нас – страсть великая! Идешь по лесу, пищат со всех сторон. А то как вылетят прямо из-под ног, да с десяток сразу – «Ф-р-р!». Палкой сбивать можно.
– Вообще-то, я по ветеринарной части. Сообщают, у вас падеж крупного рогатого скота. Надо разобраться с этим делом. Но, может, и на охоту выберусь, – сказал я. – Как по времени получится.
Артемьич оценивающе взглянул на меня и ухмыльнулся.
– Ветеринар из тебя, конечно, знатный. Коровы, наверно, от одного взгляда на твою физиономию телятся до срока.
Я резко дал по тормозам. «УАЗ» клюнул мордой. Не пристегнутый Артемьич полетел вперед, но успел-таки упереться руками в переднюю панель. Ловкий мужик.
– Слушай, дядя, давай-ка поуважительней! – рявкнул я. – Не нравится моя физиономия, высажу к хренам. Дальше пешком пойдешь.
– В принципе, тут не больно далеко. – Артемьич даже не предпринял попытки открыть дверцу. – Погодка хорошая. За полчасика доковыляю. Только тебе-то от этого что за польза?
– Как минимум, чувство удовлетворения. А вот какая мне польза от тебя? Про «журавушку» и травку-хероставку я уже знаю…
– Ну дак польза самая прямая. Во-первых, отеля в Шилово нету, приезжие останавливаются у местных. Ты только не нервничай, Родя, но я правду скажу. С твоим портретом найти добрую старушку, которая пустит переночевать, шибко проблематично. А я свою Танюху всяко уболтаю. Во-вторых, про коров и их падеж лучше меня мало кто знает. Я ж еще недавно пастухом был у фермеров.
– Ну и третье, конечно, – добавил я. – Жена. Многосерийный хеппи-энд по результатам свидания с Лидочкой при мне вряд ли устроит.
– Сообразительный ты мужик, Родя. – Артемьич вытащил из кармана пачку «Балканской звезды». – Закурю, что ли?
Тент на машине натянут не был, и я кивнул:
– Травись, пастушок.
В километре от поворота асфальт оборвался, началась широкая, довольно сносная гравийка. Недавно здесь прошел дождь, дорога еще не окончательно просохла, поэтому пыли почти не было. По сторонам за березовыми рощицами тянулись поля, украшенные огромными потемневшими рулонами сена. Или, может, соломы. Слева, примерно в километре, виднелась полоса густой зелени.
– Там река? – спросил я.
– Ну. Тёрка, – сказал Артемьич. – Да только название одно, что река. Коту под мышки. Сам увидишь, как через мост поедем. Деревня на том берегу.
– А мне говорили, у вас рыбалка хорошая.
– Так и есь. Только не в Тёрке, а на озерах. А ты еще и рыбак?
– Да я вообще универсал.
Дорога и река постепенно сближались. Скоро сквозь заросли черемух и осокорей стали различимы отблески солнца на текучей воде. Промелькнула стайка белых птиц.
– Мелко не мелко, но чайки-то живут, – заметил я.
– Так чего им не жить? Наоборот, хорошо. На мели рыбку ловить легче. Приближенная кормовая база и все такое. Ты же ветеринар, должен эту кухню хорошо знать.
Я покосился на невозмутимое лицо Артемьича и спросил:
– Слушай, знаток кормовых баз, образование у тебя какое?
– Дак Ленинские университеты миллионов.
– В смысле? Высшая партийная школа? Или ты так ЛТП называешь?
– Второе.
– Что-то мне кажется, что одним профилакторием не обошлось.
Он покачал головой и нехотя признался:
– Ну еще заочный сельхозтехникум. Потом в сельхозакадемии на зоотехника учился. Тоже заочно. Два курса. Почти два. Если бы не вино, может, и закончил бы.
– Вот я и смотрю, что для пастуха ты больно умный.
Артемьич оскорбленно скривил рот.
– Думаешь, все пастухи – умственно отсталые? Ошибаешься, Родя. Но об этом мы потом поговорим. Обстоятельно, под рюмочку. А сейчас давай аккуратнее. Мост у нас того… давно не чиненный.
Мост и в самом деле выглядел опасно. То есть когда-то его строили на совесть. Срубленные из толстых бревен и заполненные доверху щебнем быки покоились на бетонных основаниях. Бревенчатый настил в три наката покрывал слой щебня, поверх которого лежал асфальт. По бокам вместо перил были вкопаны тракторные покрышки. Но сейчас вся эта внушительная конструкция здорово обветшала. Один из быков заметно накренился. В другом не хватало пары бревен, из прорехи выставлялся ржавый велосипедный остов. Сквозь щели повсюду прорастала трава, а кое-где даже маленькие деревца. Асфальтовое покрытие зияло выбоинами. Часть тракторных покрышек вовсе отсутствовала, а часть была пожжена.