Все эпизоды, это очевидно, — члены одной последовательности. Сашка привык делать формулировки в терминах математики. Способы убийств — тождественны друг другу. Есть небольшие вариации в исполнении, но это, видимо, лишь следствие обстоятельств.
Мотив?
Если принять гипотезу Тихона, то все укладывается в стройную теорию с условным названием: «Устранение конкурентов». А вот кто является главным неизвестным? Это основной вопрос задачи. Как обычно, обозначим неизвестное — Х. Пока они, как точно заметил Тихон, вместо Х подставляли конкретные ответы: Павленко, армян, Ашота, Наташу, теперь Бориса, и смотрели, сходятся все условия в получившейся системе уравнений или нет. Часть уравнений сходилась, но остальные давали отрицательный результат.
Метод перебора — не самый эффективный способ решения. Так можно долго тыкаться по множеству возможных вариантов. Надо ограничить это множество. Ввести дополнительные условия и сократить количество уравнений. Для этого нужна новая информация.
Поток сознания вынес Сашку к неожиданному островку, и он догадался, какой информации ему не достает.
Пусть Заколов сейчас занят проверкой решения при условии Х=Борис, а он займется опросом одного очень важного свидетеля в институте, о котором мимоходом, не придав значения, упомянул Тихон.
Не откладывая дела в долгий ящик, Евтушенко устремился в институт. Проходя мимо гастронома «Юбилейный» он заметил удивительную картину. Из дверей один за другим выходили офицеры, неся в карманах, руках, и под мышками бутылки с пивом.
В продаже появилось пиво! Это бывает крайне редко. На обратном пути его может уже и не быть, нельзя упускать момент.
Евтушенко зашел в магазин, отстоял очередь и купил три бутылки. Можно было приобрести и больше, но авоськи у него не было, как потащишь? А ему еще в институт идти. Эх, взял бы сетку! Место она в кармане почти не занимает. А еще лучше, красивый полиэтиленовый пакет с надписью «Marlboro». Его Борис из Москвы привез. Здесь таких пакетов ни у кого нет.
Этикетки бутылка не имела. Название «Жигулевское» и дата производства были выдавлены на пробке. Сашка посмотрел на цифры. Если прибавить семь дней — срок годности, то получается сегодняшнее число, последний день реализации. Ух, ты, повезло! Не просроченное! Сашка поболтал бутылку и посмотрел на свет — маленький осадок уже появился. Наверное, из-за него и пустили в открытую продажу, а так бы еще неделю из-под полы торговали.
Евтушенко запихнул две бутылки в карманы брюк, оставшуюся пришлось нести в руке. Но не возвращаться же из-за них в общагу!
Вскоре он подошел к институту. На входе, в отличие от экзаменационных дней, дежурил только один солдат.
— Сюда нельзя, — буркнул рядовой и уставился на бутылку пива.
— Мне по делу. Важному! — попытался объяснить Сашка.
— Все равно нельзя! Такой приказ. — Военный продолжал смотреть на пиво.
— А кому можно?
— Только сотрудникам. Студенты завтра по спискам, а сегодня нельзя.
Мы еще не студенты, хотел поправить Сашка, но подумал, что такое сложное слово, как абитуриент, солдат вряд ли знает.
— Значит, только сотрудников? — Сашка поднял бутылку и посмотрел ее на свет солнца. Жидкость в светлой бутылке искрила янтарным блеском. Взгляд солдата поднялся вслед за Сашкиной рукой. — А тебе жарко, поди?
— А то! — сглотнул слюну солдат.
— И долго еще стоять?
— До закрытия.
— До семи?
— Угу.
— Долго… Пить хочешь?
— А то! — прошипел солдат пересохшим горлом.
— Уборщица внутри есть?
— Еще не выходила.
— Мне к ней надо. Подождать здесь, что ли, а пока пивка попить? — побалтывая бутылкой и любуясь на пену, сам себе задал вопрос Сашка.
Солдат сглотнул слюну, молча пялясь на бутылку. Евтушенко подумал, что если он сейчас начнет пить пиво, это будет смахивать на издевательство.
— Хочешь? — спросил Сашка, протягивая под нос рядовому заветную бутылку. У солдата дернулся кадык, он тихо кивнул. — Но мне надо пройти внутрь! — Солдат кивнул еще раз.
Сашка отдал бутылку и быстро прошмыгнул в дверь, неприятно удивленный тем, как дешево стоят обязанности военнослужащего на посту.
Когда Евтушенко подробно расспрашивал Заколова о последнем убийстве, тот упомянул, что видел в коридоре уборщицу. Вспомнил Тихон это не сразу, а только на второй день. Сразу после убийства, он успокаивал Наташу, вдобавок, сам был немного не в себе от увиденного, поэтому ничего милиции об этом не рассказал. Анализируя данные, Сашка нашел, что уборщица, возможно, что-то видела, и ее информация позволит сократить количество уравнений в сложной системе поиска убийцы.
Уборщицу он разыскал все там же под лестницей около двери в подвал, где встретил ее и в первый раз, когда, припав ухом, вслушивался в таинственные звуки. Сухонькая согнутая жизнью старушка сидела на ступеньках и смолила «Беломорину». В воздухе висел застоявшийся запах крутого табака.
— Тебе чё? — спросила она, увидев абитуриента.
— Я к вам, — Евтушенко застыл в неловкой позе, не зная, как лучше начать. — Помните тот день, когда в туалете нашли убитую девушку?
— А чё не помнить? Чай, не склерозная. Мне же потом пол отмывать пришлось. Все ушли, а мне отмывать. А ты чё, из милиции?
— Нет, я не из милиции, — не решился соврать Сашка, хотя полагал, что для дела, это было бы полезно. — Я дружил с ней… С той девушкой.
— Не из милиции. Ещё бы! Я сразу поняла. Слишком молод ты, милок, для милиции! — радостно сказала уборщица.
— Я хотел спросить. Вы не помните, кто входил в женский туалет последним, перед тем криком?
— Женский! Да какие они женщины — так, пацанки! Им до баб еще деток нарожать надо! — непонятно к чему грубо ляпнула уборщица.
— Убили же человека.
— Не все нам старым помирать, пусть и молодые попробуют, — отрезала уборщица и притушила окурок. — А ты чё, все расспрашиваешь, с какой такой целью? Ты ж не с милиции? Иль так сильно переживаешь?
Сашка присел рядом на ступеньку, понимая, что разговор не клеится. Одна бутылка высунулась из его кармана и шлепнулась о пол. Сашка подхватил ее, и посмотрел — не разбилась!
— Чё это у тебя? — заинтересовалась уборщица. — Никак пиво? Откупорь!
Сашка сдернул о край ступеньки крышку и протянул уборщице бутылку с выступившей из горлышка пеной. Та жадно сделала несколько глотков, обтерла ладонью растянувшиеся в улыбке сморщенные губы, и спросила:
— Сам будешь?
— Нет, не надо, — Сашка брезгливо покосился на обслюнявленное горлышко.
— На нет — и суда нет! — отчеканила уборщица. Старушка поставила бутылку между ног, выудила откуда-то из под синего халата пачку «Беломора» и снова смачно закурила.
— Так об чём ты там спрашивал? — после того как еще отхлебнула пивка, поинтересовалась она. Старые Глаза подобрели.
— Да я только хотел узнать, — оживился Сашка. — Вы крик девушки слышали?
— Ну, слышала, да кто ж его не слышал?
— Вот! — Сашка обрадовался, что получил первый конкретный ответ. — А перед самым криком, вы не заметили, кто входил в туалет?
— Откуда же я замечу! Я на четвертом этаже была.
— Как на четвертом? — удивился Сашка.
— Вот так, на четвертом!
— Вы точно помните?
— Я все прекрасно помню. Только убрала кабинет Владлен Валентиновича, он меня сам попросил, у него какой-то кавардак был. Так вот! Только все прибрала, у него еще графин разбился, осколочки-то я по всему полу собирала, и под столом и около стеночки, много их разлетелось. Ну, там, пол помыла, пыль, где надо, протерла, и цветочки. Цветочки у него на подоконнике совсем зачахли, я их и полила, прямо из ведерка. Думаю, зачем за чистой водицей ходить, какая цветочкам разница, грязная она или чистая, все одно в землицу лью — она процедит. Им ведь главное — влага. Так?
— И все-таки. Вы услышали крик, когда были на четвертом этаже? Вы давно там были, перед этим криком? — перебил женщину Сашка.
— Давно, — уборщица выбулькала в рот остатки пива и с сожалением посмотрела на опустевшую бутылку. — Я же тебе говорю, я кабинет прибирала. Прибирала тщательно, это же большой начальник. Здесь спешить нельзя. Ну, как осколочек какой на креслице пропущу, а он им попку белую порежет?
Уборщица засмеялась прокуренными легкими, и если не смотреть на довольное выражение ее лица, то можно было подумать, что человек зашелся в мелком и частом кашле. Сашка удивился такой быстрой перемене отношения к Владлену Валентиновичу после выпитой бутылки пива. В первую встречу, старушка рьяно подчеркивала положительные качества партийного секретаря института с таким обязывающим именем. Но не это его сейчас интересовало.
— То есть, непосредственно перед криком девушки, ну, за минуту, за две, вас на первом этаже не было? — не мог поверить услышанному Сашка. — Вы не ошибаетесь?
— А чё мне ошибаться. Я же говорю, я не склерозная. Ты вот это, знаешь, чё? Давай на двоих пивко твое раздавим, а то я так употела тут с ведрами. — Уборщица тыкала пальцем в карман Сашки, откуда почти полностью высунулась последняя бутылка пива.
Раздосадованный неудачей Евтушенко, вскрыл бутылку и отдал настырной старушке.
— А кроме вас, кто еще здесь в тот день мыл полы?
— Да никто! — Живо ответила уборщица, по очереди то, затягиваясь папиросой, то, отхлебывая из бутылки. — Машка в отпуску, а Клава лодырничает, больничный лист всегда берет, у ней там блат в поликлинике. Так сейчас и народу здесь нет. Только когда экзамен, по первому этажу стиляги эти шастают, инженерами хотят стать! Туды их…
— И ничего такого странного вы в эти дни не замечали? — с надеждой спросил удрученный Сашка.
— А чё странного — ничего! Только хулиганничают. То швабру сломали, то вот халатик отсель слямзили, — уборщица показала на закуток под лестницей, где лежали веники, ведра и прочий инвентарь. — Дрянной халатик, Клавкин, старый. Пропал надысь, а сейчас вон опять — валяется.
Сашка поднялся со ступеней и рассмотрел халат — синенький, вылинявший от многих стирок, кое-где подшитый, но в целом, точно такой же, какой был сейчас на уборщице.