Иоганн Георг Корб (1698 г.):
«Оружие, которым пользуются московские всадники суть: лук, стрелы, короткий дротик или копьё, у некоторых только сабли, и всё это по образцу турецкому. Пеше-конным солдатам царь в течение двух последних годов дал ружья и пистолеты; ежели судить об этих людях по их дерзкой отваге на злодеяния, то они более способны к грабежу, чем к правильной войне» (50, с. 248).
Русские нормативы и указы предписывали такое вооружение конников:
«Дворяне, дети боярские и новики должны были являться на службу в сбруях, в латах, бехтерцах, панцирях, шеломах и в шапках мисюрках; которые ездят на бой с одними пистолями, те кроме пистоля должны иметь карабины или пищали верные; которые ездят с саадаками, у тех к саадакам должно быть по пистолю или по карабину; если люди их будут за ними без саадаков, то у них должны быть пищали долгие или карабины добрые; которые люди их будут в кошу, и у тех, для обозного строения, должны быть пищали долгие; а если у них за скудностью пищалей долгих не будет, то должно быть по рогатине, да по топору» (300, т. 5, с. 276).
Во время организации похода на Смоленск в 1654 г, в войсках Шереметьева и Стрешнева числилось 1707 всадников поместной конницы, из которых 524 человека были вооружены пистолями, карабинами и саблями; 623 — «только с пистолями и саблями»; кроме того, «на меринах 423 человека с пистолями и саблями». При дворянах и детях боярских были их люди «также на меринах с пистолями и саблями». Казаков насчитывалось 151 человек «на конях с пистолями и карабинами» (258, с. 129).
Тактика русской кавалерии ничем на отличалась от польской или татарской. Об этом говорит устав Онисима Михайлова и сведения иных авторов, как, например, сочит нения князя Курбского (127, с. 131-132, с. 188, 198). Конники по-прежнему делились на тяжёлых, средних и лёгких. Малоподвижную и непригодную для рассыпной атаки тяжёлую и среднюю конницу, созданную для прорыва вражеских построений Онисим Михайлов не советует отпускать далеко от расположений пехоты.
В задачу всадников также входило прикрытие артиллерийских батарей:
«…а полку конному доведётся стояти подле пеших людей с правой стороны, а не добре наперёд выдаватися и не противу перьваго ряду; перьвому ряду конному доведётся против ряду пешаго, средняго против прапоров идти, а прежде конных пеших не пускати людей напустиши прежде пешим людям, для той причины, что пешим далече бежати, что б им у конных людей остатися, а конным бы у них не уехати, а напустили бы сшедшися с людьми, а захватиши б перад, елико возможно солнца и ветру о том многое обстоит для пыли и для дыму, а конным самопальником итить доведётся за нарядом коли наряд бывает разделён надвое, как прежде молвлено, а конных самопальников устроити по правую сторону, и как то сделается, доведётся людям сойтися с людьми, да не забыти конных людей поставити на ряду и у пороху, а стояти бы на одном месте и того беречи, что б извозные люди седчи на лошади не побежали прочь…» (148, с. 87—88).
Опасения автора были вполне обоснованы. Как показывали многие случаи из военной истории, победу одерживал тот полководец, в войске которого все части были обучены действовать согласованно, взаимно прикрывая друг друга. Если же конный отряд, например, тяжеловооружённых всадников, отрывался от остальной массы, он оказывался беззащитен против рассыпной атаки легковооружённых конников, а тем более скоординированного нападения лёгкой и тяжёлой кавалерии врага. Точно также и лёгкие всадники в одиночку были, как правило, неспособны отразить совместную атаку.
О боевых навыках русской конницы очевидцы отзывались по-разному. Иные — с уважением, другие, как Георг Корб (50, с. 248—249), — с презрением. Недалёк от него в своих суждениях и Гербенштейн (19, с. 116). Особенно показателен момент, когда он рассказывает о том, как 6 татарских воинов с успехом противостояли 2 000 русских:
«Они хотели окружить татар (как бы кольцом), чтобы те не спаслись бегством, но татары (расстроили этот план, прибегнув к такой хитрости), когда московиты наседали на них, они мало-помалу отступали и, отъехав немного дальше, останавливались. Так как московиты делали то же самое, то татары заметили их робость и, взявшись за луки, принялись пускать в них стрелы; когда те обратились в бегство, они преследовали их и ранили очень многих. Когда же московиты снова обратились против них, они стали понемногу отступать, снова останавливались, разыгрывая перед врагом притворное бегство. В это время две татарские лошади были убиты пушечным выстрелом, но всадников не задело, и остальные четверо вернули их к своим целыми и невредимыми на глазах 2 000 московитов» (19, с. 178).
Подобный случай допустим вполне, но ведь выдающиеся воины встречались в любой армии. Ещё Рашид-ад-Дин писал о том, как среднеазиатские конники Сейф-ад-Дин Лукили и Анбар Хабаши во время обороны города Маяфаркина вдвоём разгоняли целые отряды татарских наездников (112, с. 54—55), а ведь именно татары славились как отличные стрелки!
Такие виртуозы встречались и в русской армии. Так, Авраамий Палицын в «Сказании об осаде Троице-Сергиева монастыря» (1608—1609 гг.) рассказывает о двух русских воинах; коннике Анании Селевине и пехотинце Немом, которые также не боялись вдвоём совершать нападения на польские отряды:
«Анания же тот был мужественным: 16 знатных пленников привёл он в осаждённый город, и никто из сильных поляков и русских изменников не смел приближаться к нему, только ловили они случай убить его из ружей издалека. Ведь все его знали и, оставляя прочих, ополчились на него. И по коню его многие узнавали, ибо столь быстрым был тот конь, что из гущи литовских полков убегал, и не могли его догнать. Часто они вдвоём с вышеупомянутым Немым выходили при вылазках на бой. Тот немой всегда с ним пешим на бой выходил, и роту вооружённых копьями поляков они двое с луками обращали вспять. Александр Лисовский, однажды увидел этого Ананию среди своих противников, пошёл против него, стараясь его убить. Анания же быстро ударил коня своего и, выстрелив Лисовскому из лука в левый висок, с ухом его прострелил и поверг его наземь, а сам ускакал из гущи казачьих полков; ибо он хорошо стрелял из лука, а также из самопала.
Раз этот Анания, отбивая у поляков чёрных людей в кустарнике, был отторгнут двумя ротами от его дружины и, бегая, спасался. Немой скрылся среди пней и видел бедственное положение Анании; у него в руке был большой колчан стрел; и он выскочил, как рысь, и, стреляя по литовцам, яростно бился. Литовцы обратились на немого, и тут же Анания вырвался к нему, и они стали рядом. И многих поранили они людей и коней и отошли невредимыми, лишь коня под Аланией ранили.
Поляки только и думали, как убить коня под Аланией, ибо знали, что живым его не взять. Когда Анания выходил на бой, то все по коню стреляли. Всегда во многих вылазках конь его шесть раз был ранен, а на седьмой убит. И сделалось Анании хуже в боях. А потом Ананию ранили из пищали в ногу, в большой палец и всю плюсну раздробили; и опухла вся его нога, но он ещё хорошо воевал. А через семь дней в колено той же ноги он был ранен. Тогда этот крепкий муж возвратился назад. И отекла нога его до пояса, и через несколько дней он скончался в Господе» (92, с. 246—247).
Князь Курбский рассказывает о подвиге своего брата, который в одиночку два раза сумел прорваться сквозь пехотный полк татар. Приблизив старорусский текст к современному, мы получим отрывок следующего содержания:
«Потом, говорят, подоспел мой брат старший, который первый на стену городскую (Казани — В.Т.) влез; а когда на лугу их (татарскую пехоту — В.Т.) застал, в самое чело, распустив узду коня, врезался, так храбро, что не верилось всем, кто видел. Как крот проехал посреди их, рубя и вращаясь на коне. Когда же в третий раз он врезался в строй, помог ему какой-то благородный воин, вдвоём рубить врагов. Все же со стен города смотрели и удивлялись (Казань к тому моменту была взята штурмом — В.Т.) и думали, что это царь Казанский посреди их строя ездил. И так его переранили, что по пять стрел в ногах торчало, кроме других ран; но он остался жив Божьей благодатью, поскольку доспехи на себе крепкие имел. И так был храбр, что когда конь под ним устал так, что с места не мог сдвинуться, нашёл другого коня у одного дворянина, бывшего в войске царского брата и, забыв о своих тяжёлых ранах, продолжал гнать полк басурманский, вместе с другими воинами до самого болота» (127, с. 204).
Сам по себе этот случай, действительно, уникален, так как теоретически всаднику пробиться сквозь полк пехоты невозможно. Недаром другим конникам, включая самого Курбского это не удалось, а русские воины, наблюдавшие за схваткой не верили своим глазам.
Так что на основании подобных случаев делать выводы о боеспособности конницы в целом бессмысленно. Что же касается подготовки русской кавалерии в конце XVI—XVII вв., то, судя по имеющимся данным, она и впрямь была невысока; однако, объяснять сей факт надо, в первую очередь, слабостью всего государства, раздираемого гражданскими войнами[137] и борьбой боярских группировок за власть.
В царствование Михаила Фёдоровича Романова (1613—1645 гг.) была проведена реформа в русской армии. Поводом к ней стала чрезвычайно низкая боевая подготовка. Вотчинники и помещики, составлявшие основную часть кавалерии, всё реже и реже созывались на сборы для совместного обучения. Занятым своими хозяйственными проблемами дворянам было не до этого. Многие из них не являлись на сборный пункт даже в тех случаях, когда войска шли в поход. Часть дворян разорилась в результате чрезмерного налогообложения. Непрерывные войны со Швецией, Польшей и татарами вынуждали правительство всё более и более увеличивать сборы с населения, соответственно, возрастало число «нетчиков»[138]