т почему со всякими срывами и несправедливостями, но "третья правда" непреложно прорывается в сознание. Сквозь Ленина, сквозь Сталина, сквозь Ельцина. О том и эта замечательная повесть. Когда писателя спросили, что послужило причиной появления "Третьей правды", он ответил: "С детства понял я или почувствовал, что человек в тайге - это что-то существенно отличающееся от человека где угодно в другом месте. Много позднее, уже будучи рабочим тайги, убедился я в особенности мировосприятия "таежных" людей, но и сейчас не смог бы отчетливо сформулировать эту особенность: может быть, ощущение самодостаточности и все отсюда вытекающее... На многих производствах случалось мне работать. Но только в тайге встречал я людей с каким-то особым равнодушием к политике, пренебрежением к ней, словно имелся у них, у этих людей, запасной вариант однажды плюнуть на все и уйти туда, в дремучее бестропье, куда кроме них никто не знает приходу. Варианта такого не было и не могло быть. Но иллюзии были. Были даже у меня, не слишком знавшего тайгу и едва ли сумевшего бы жить в ней. Но в минуты отчаяния именно так и мечталось: ружье, патроны - и в глубь! В глубь! Чтоб не видеть лозунгов, не слышать маршей, не думать о том, о чем не думать не возможно. Вот так однажды заговорили в моем сознании два человека: Селиванов и Рябинин".
Селиванов и Рябинин, святой и грешный, два народных типа, каждый по-своему понимающий свою "третью правду". Как ни покажется кому-то странным, именно святой Иван Рябинин идет путем непротивления, путем мирного делания, мирного прорастания сквозь идеологию режима. Собственно, это всегда - путь большинства. Даже помощница белого офицера Светличная - и та на вопрос: "Когда направлялся в Россию, боялся уже не встретить в ней людей?"- спокойно отвечает, что и при большевистском режиме "куда ж они денутся, люди-то!"... Люди совестливые, люди честные, люди работящие. И сам белый офицер, вернувшийся из эмиграции умирать в Россию, признается: "Хотя неверием долго жить нельзя. Совсем нельзя! Но люди хотят жить и потому способны поверить в нелепое..." А поверив, стараться сделать из этого нелепого нечто "лепое", нечто национальное.
Одни, как Иван Рябинин, "прорастали сквозь социализм", строили, пахали, защищали Родину, сидели в лагерях, и там не предавая ни других, ни себя, и там делая свое "привычное дело". А когда уж совсем невыносимы были условия, уходили в побег. Но побег их всегда оканчивался неудачно, ибо не мог тот же Иван Рябинин переступить черту милосердия, не мог убить себе подобного.
Таким, как Иван Рябинин, не нужны "правила игры", не нужны иллюзии. Может быть, и есть в них та "последняя правота", которая из века в век спасала Россию? Это не бородинская правота. Мне кажется, на Ивана Рябинина и сам писатель смотрит как бы со стороны, не зная, что делать с этими "непеределываемыми типами": отворачиваться от них, не соглашаясь с их смирением, с их отказом от активной борьбы, или же - тянуться к ним, опираться на них, выстраивая в соответствии с их непеределываемостью свои правила игры.
Вот самый принципиальный спор Ивана Рябинина с Андрианом Селивановым. Отвечает Иван на вопрос, почему побеги из лагеря ему не удавались: "Я себе воли за чужую жизнь не хотел!.." Не понимает его Селиванов: "Да чтоб за свою волю глотки не рвать - я такого понять не могу... Так вам и надо, стало быть, коли волю ценить не умеете. Хомутники!" То же самое говорят иные активные политические оппозиционеры до сих пор почему-то не берущему оружие в руки народу. То же самое говорили диссиденты равнодушно воспринимавшим их соотечественникам...
"А на что она, воля,- спокойно возразил Рябинин,- когда без облика человеческого останешься? Она - звериная воля получается! Я на зверей насмотрелся..." Это уже прямо про нашу сегодняшнюю жизнь говорит святой Иван Рябинин. Тот праведник, без которого не стоит село.
Путь Андриана Селиванова - это мечтательный, иллюзорный путь самого Леонида Бородина. Это - его чудо, которое исполняется вопреки правилам общества, благодаря правилам его личностной игры. Рябинин, при всей своей святости,- самый реальный народный тип. Селиванов, при всей своей земной грешности,- сказочный тип. Писатель спасает своего героя, и не один раз, потому, что ему нужна его "третья правда". Ему самому нужна уверенность в выживаемости Селиванова - ибо это и его, бородинская выживаемость. Его правила игры!
Может быть, Селиванов - это активная часть народа, пассионарный тип, не способный ни терпеть, ни признавать правила неправедного мира. Но они "уходят в тайгу" не только от сволочей и палачей, но и от народа. Помните бородинское: "плюнуть на все и уйти в дремучее бестропье"... Это "все" включает в себя и такие понятия, как народ, государство. А "дремучее бестропье" может стать и диссидентством, и эмиграцией, и уходом в монастырь, и "своим кругом" единомышленников, сектантов, тех же самых масонов... Для нынешних молодых вариантом "ухода в тайгу" может стать хипничество, рок-культура, даже наркотики... Каждый из них про себя понимает, что это - иллюзии, игра, что тотальный "уход в тайгу" невозможен, тотально уходят только в смерть. А значит, надо разрабатывать "правила игры" в соприкосновении с чуждым тебе миром. Правила игры, оправдывающие тебя и перед народом, перед теми обыкновенными людьми, которые тебя всю жизнь окружают. И чем лучше твое отношение к своему народу, к своей стране, к этому молчаливому большинству, живущему столь простой и в простоте своей потаенной, и для начальства и для играющих героев, жизнью, тем строже, тем требовательнее правила твоей игры...
Рябинин, при всей своей святости,- часть простого народа. И боль свою он ощущает лишь вкупе с общей народной болью. "Каждый открылся - Рябинину единой бедой и страданием, а в утешении и помощи становился братом". Потому и не мог Иван Рябинин убить в побеге такого же, как он, мужика. Именно Рябинин при всей своей беззащитности перед несправедливостью и насилием дает основу оптимизму Селиванова и самого автора, когда последний пишет: "Народ опамятуется, когда начнет сыпаться сама Россия. Вот тут может наступить предел... Если Россия устоит в главном жестким, правовым или каким иным путем,- то почему бы нам чего-нибудь и не добиться? Что мы, не люди? России вполне по силам явиться перед миром в новом качестве... У меня есть ощущение, что история - это всегда актуализация желаний. Если я хочу, чтобы Россия была, вы этого хотите, хотят третий, четвертый - она будет... Россия слишком молода, чтобы исчезнуть!"
Конечно, во всех катаклизмах в России первыми гибнут рябинины: и в коллективизации, и в Великой Отечественной, и в лагерях, и нынче - то в Афганистане, то в Чечне. Они - не уклоняются от мира и потому всегда на виду. Но они же всегда - наиболее непеределываемы.
Собственно, и задача таких, как Селиванов, "уходящих в тайгу",спасать и беречь Рябининых, играть свою игру - ради них...
Ключевые для себя слова Леонид Бородин всегда выносит в заголовок: "Третья правда", "Год чуда и печали", "Полюс верности", а его "Правила игры" говорят прежде всего об игровом образе поведения самого писателя. Он заключает договор с миром, предлагая ему себя в "шкарлупе", как говорит маленький герой сказки "Год чуда и печали",- "шкарлупе" своих правил игры.
Вслушаемся в начало повести "Третья правда": "Селиванов шел улицей, вдоль заборов деревни Рябиновки и притворялся усталым и хромым. Когда нужно было перешагнуть через лужу, он останавливался, ворчал, кряхтел, а, занеся ногу, непременно попадал в нее и потом долго охал и стонал, хотя никто того не видел и не слышал. Селиванов любил притворяться. Он занимался этим всю жизнь".
Не забудем, что Селиванов - один из любимых героев автора, наиболее близких ему, и не в осуждение пишется о его притворстве, а для понимания. Где игра, там и сюжет. Поэтому Леонид Бородин не позволяет себе расслабляться, распыляться "мыслью по древу". Он действует по правилам игры, и потому всегда кинематографичен.
Леонид Бородин слегка "сдвигает" героя с привычной колеи жизни и проверяет прочность его жизненных правил при самых трагических обстоятельствах. Вне привычной колеи человек раскрывается, обнажается, вынужден действовать. А уж действие - это стихия Леонида Бородина. Эти правила героям Бородина нужны, потому что они - одиночки, у них нет опоры, нет гнезда. Человек забывает о своих правилах игры лишь со своими близкими, лишь в своей "тайге". Но и она - иллюзорна, и она - подводит, как подвела героев самой кровавой повести Бородина "Гологор", в которой именно "таежные люди", ушедшие за своей "третьей правдой" в таежные урочища, в конце концов убивают и насилуют друг друга. Такой же непрочной оказывается и среда диссидентов в романе "Расставание".
Но у каждого из нас, кроме правил игры, есть человеческая сущность, а правила - это щит, кольчуга, "шкарлупа", помогающие нам в жизни. Они спасают от беззащитности, от всепроникающей боли. Наиболее наглядно, зримо, при всей сказочности детально - описана эта необходимость правил в повести "Год чуда и печали". Двенадцатилетний герой не может рассказать своей новой однокласснице Римме ее подлинную историю, дабы не навредить ей. К тому же, ее тревоги отражаются в нем реальной болью. Он вынужден с детства взять на вооружение жесткие правила игры. И только тогда исполняется чудо. Романтическое чудо вопреки всем правилам.
Сними панцирь правил с героев Бородина - и увидишь безнадежных романтиков. Здесь безнадежно правы все критики: и Лев Аннинский, и Вячеслав Завалишин, и Георгий Владимов. "Это такой последовательный, такой неотступный, такой крутой романтик". "Правилами игры" он прикрывает свое право на свою "третью правду", ибо никакая она не народная, не национальная, не патриотическая, как писали многие критики, пойдя по легкому пути противопоставления "красных" и "белых", "партократов" и "демократов". Есть в прозе Леонида Бородина и народность, и патриотизм, и поиск народной правды, но, говоря о "третьей правде", он всегда имеет в виду правду каждого человека. Селиванов ведь и от народа, и от деревенских сородичей свою "третью правду" утаивает, притворяясь. Он не только с комиссаром или белым офицером ведет свою игру, он даже перед поленом, которое собирается разрубить, играет, "разгадывая тайну дерева, присматриваясь и примеряясь".