В. Б. Конечно, не будь войны 1812 года, не будь Крымской войны и войны на Кавказе, не было бы ни "Войны и мира", ни "Хаджи-Мурата". Не будь гражданской войны, не было бы и "Тихого Дона". Но художников и писателей винить не в чем - не они создают трагедии, не они заказывают ради своих шедевров войны. Вот меня обвинили в "Новом мире", в статье Никиты Елисеева, что я, разбирая в книге "Дети 1937 года" удивительный феномен поколения 1937 года, этим как бы оправдываю все трагедии того времени. Полнейшая чушь. Да, естественно, одно связано с другим. И не будь трагедии 1937 года, очевидно, не было бы и такого яркого литературного явления. Только это совсем не означает, что я приветствую трагедийность времени. И вряд ли Михаил Шолохов или Андрей Платонов радовались трагедии гражданской войны. Но, несомненно, как писатели они рождены ею.
М. А. Вот так и все наше безусловно великое советское искусство ХХ века. Оно велико своей трагичностью. Творцы и в музыке, и в архитектуре, и в поэзии старались преодолеть трагедию, а тем и дать великую надежду народу своему. Мы не посрамили наших великих предшественников ХIХ столетия. Уверен, что русский, советский ХХ век останется в мировом искусстве навсегда. Безусловно, искусство ХХ века не менее значимо, чем искусство века предыдущего. Приведу один случай из жизни. Вскоре после войны, когда я уже работал в газете наших войск в Вене, когда уже стали печататься главы из "Солдат", меня пригласили на один конгресс писателей и критиков. Приехали писатели и литературоведы из Америки, из Англии, Франции и даже из стран побежденных. Тема конгресса: "Вторая мировая война в будущей литературе". Там рассуждали: может ли вторая мировая война дать толчок таким же шедеврам, как "Война и мир", и так далее? И в какой стране они могут появиться? Все сошлись на том, что подобный шедевр может появиться только в России. Именно потому, что столь велика была трагедия нашего народа, столь велика была жертва России. Вспомнили тогда и Михаила Шолохова. Ему тогда было слегка за сорок лет. По нашим временам - совсем юноша. А за ним уже был "Тихий Дон" и незавершенная "Поднятая целина". О нем и подумали все участники конгресса: может быть, его ждет еще и военная эпопея? Все дружно сравнили "Войну и мир" с "Тихим Доном". А мне кажется, отдельными главами "Тихий Дон" в художественном плане даже посильнее "Войны и мира" будет. Это даже нечто для человека непостижимое. Не может человек такого написать. Отсюда, я думаю, и все сомнения у скептиков по поводу авторства пошли. Только причем тут Крючков или Серафимович? Это уже дела небес. Так что зря Александр Солженицын с небесами, с Божественным началом спорить стал. Мелковато это. А вот года два назад в Латинской Америке был мировой писательский форум, где "Тихий Дон" был назван лучшим романом ХХ века. А ведь и Михаил Лермонтов первый вариант "Маскарада" в семнадцать лет написал. И там уже были гениальнейшие строчки. Строчки зрелого мужа, а никак не юноши. "Дай Бог, чтоб это был твой не последний смех" - какая трагичность совсем юного поэта. Дон - ведь это небольшая река по сравнению с Волгой, Амуром, Леной или Енисеем. А вот же прогремел на весь мир. Этот тихий Дон вышел из берегов и разлился по всему белу свету. Ни один писатель до Шолохова не обретал такой всемирной славы в таком возрасте. Так что не будем бояться сравнений ХХ века по силе своей с веком предыдущим. Я уверен, что и травят-то "Тихий Дон" именно за то, что написан русским писателем в советское время. Если такая глыба рождена во время сталинского кровавого правления, то что же получается? Получается, что мы с вами правы. Великое время рождает великие шедевры. А какая музыка была? Слышали, как наш гений Прокофьев умер? Он сидел за роялем, по радио объявили о смерти Сталина, тогда Прокофьев уронил голову на клавиши и умер.
В. Б. А вы, Михаил Николаевич, себя считаете советским писателем?
М.А. Конечно же, я - советский писатель. Ведь все было: и раскулачивание, и голод, и смерти близких, и арест отца. Это с одной стороны. А с другой: я не знаю, как бы я выжил, оставшись один после смерти матери. Ведь и помогали же всем. И спасали детей. Установка такая была во время голода: спасать детей. Знаете, как у меня мой любимый дед умер? Он последние годы у нас жил. Переехал от другого сына, чтобы не раскулачили. Во время голода мать его приглашает к столу, называли деда уважительно батюшкой: "Иди к нам, у нас еще немножко чего-то есть. И сын твой чего-то привез". А тот отвечает: "Корми детей, я уже пожил..." Ровно неделю пролежал и умер, не взяв у детей и внуков ни крошки. Такая мощная натура была. Вот крепкий русский характер. И сколько таких было. Советская власть должна была быть благодарна русскому народу, который такие беды ради нее вытерпел и перенес. И который не проклял ее. Не предал анафеме, а продолжал жить и побеждать. Творить историю. ХХ век - это непрерывный подвиг русского народа. Ведь голод и коллективизация унесли людей почти столько же, сколько война. И выстояли же. И такую державу отгрохали, что до сих пор нынешние кровопийцы за десять лет не могут до конца всю кровь нашу выпить. Парадоксально, но сегодня в нашей деревне все только на колхозах и совхозах и держится. Лопнут окончательно они - и деревни не будет как таковой. По этому вопросу я с нашим губернатором Аяцковым постоянно воюю. Не выживет сегодня деревня без колхозов. А он говорит: пусть будут собственники и кулаки. Но кулак сегодня не поднимет деревню, как бы ни пыжился. Ему надо крепкую большую ферму, тот же совхоз. Нигде в мире эти мелкие собственники не выдерживают конкуренции. Или ножки Буша, думаете, мелкий кулачок выращивает? Нет, корпорации сильнейшие. И нашего будущего кулачка, даже если такой появится, мировые сельскохозяйственные корпорации сожрут не задумываясь. У нас в деревне уже есть собственные землевладельцы. Один скупил земли у старух - такой кулачок, разбогатевший каким-то странным образом, скупил целую улицу и заливные луга, и огороды. Теперь у него и батраки появились, ну и что? Что, он выправит сельское хозяйство? Я был на совещании руководителей сельского хозяйства, спрашиваю: сейчас купили бы крестьяне землю? Все единодушно говорят: нет, даже если бы предложили бесплатно. Все равно бы не взял никто из тех, кто еще живет на земле. Спрашиваю, почему, взяли бы хотя по два-три гектара для себя? Мне отвечают крупные руководители хозяйств: пытались, все равно не берут землю. Люди боятся остаться один на один с землей. Крестьянский двор был так устроен, что в миниатюре это была сама Россия. Не было ненужных людей, все при деле: от хозяина до курицы все знали, что им надо делать. Был на самом деле некий крестьянский лад. И стране от этого лада перепадало немало. Сейчас у крестьянина даже сохи нет. И никакой малой техники нет. Что ему делать с землей-то? Чем он ее вспашет? На Западе-то для малых хозяйств есть и малая техника. Мы ее освоили? Мы ее производим? У этого землевладельца ни лошади, ни трактора не будет. А за крупным колхозом даже лентяй не пропадет. Да ему и не дадут быть лентяем. Вот что надо восстанавливать: полноту и самостоятельность колхозов. И поэтому я, переживший кошмар коллективизации и голода, я бы рад-радехонек искать хозяина на осиротевшей нашей земле. Ведь на самом деле в 30-е годы такие безобразия творились. Но нельзя вернуть былое. Я уже писал нашим руководителям: если вы одним взмахом руки ликвидируете колхозы и совхозы, вы получите голод еще более страшный, чем в 30-е годы. Вы добьете деревню навсегда. Похлеще 33-го года. И Аяцков ничего мне ответить не может. Ибо и у него в области дела идут хорошо там, где сохранились хорошие хозяйства.
В. Б. Вы, Михаил Николаевич, - человек земли. Были, есть и будете. С другой стороны, вы - писатель. Человек искусства. Вы думаете, как спасти сельское хозяйство. А как спасти русскую литературу? Каково сегодня место писателя в жизни общества? Нужен ли сегодня людям писатель? Весь ХХ век в России при всех царях и генсеках важнейшим было слово. "Словом останавливали солнце", как писал Николай Гумилев. Сегодня осознанно само государство задвигает писателя на окраину. На его делянку. На его хутор сиди, пиши и не возникай. Сможет ли Россия обойтись без писателя? Без его традиционного просветительства, пророчества, учительства?
М. А. Прошу заранее прощения. Если писатель задается вопросом: "Для чего я сейчас? Кому это нужно?" - значит, этот писатель литературе не нужен. Самое опасное для нас, писателей, если мы сами перепугаем себя. Соросов и Букеров у нас, русских писателей, нет. Спонсоры наши бедные. Правительство о нас не думает. Значит - все, кончено? Нет же, не кончено. Все-таки и мои три тома в эти же годы изданы. Находятся и люди, и издатели. И даже некоторые сукины сыны из сукиных сынов, не буду называть их имен, вдруг находят деньги на русскую литературу. Украдкой издают наши книги. Поддерживают традиции русской литературы. И фильмы по нашим книгам крутят и крутят по телевидению. Десятки раз. Все лучшее советское кино постоянно демонстрируют по самым разным каналам. Значит, людям это надо. Вот вчера "Журавушку" опять показывали по моей повести. Значит, и издатели, и телевизионщики не могут без нас обойтись. Им ладно, это выгоду дает, но если народу не нужно было - и выгоды бы не было. Вот что важно. Наши традиции живы в народе. Наши горе-реформаторы оказались в творческом плане полными импотентами. Ничегошеньки за десять лет путного не создали: ни в кино, ни в литературе. Им нечего показывать народу. На одном Жванецком-то не проживешь в искусстве. Поэтому и надо смелее быть, не пугать излишне самих себя. Выходит же все самое талантливое. И у Распутина, и у Личутина, и у Проханова. Выходят и ваши работы. Я же помню, как когда-то в 1987 году опубликовал в журнале "Москва", где был главным редактором, вашу нашумевшую статью "Очерки литературных нравов". С тех пор слежу по-отечески за вами, считаю себя вашим крестным отцом. Я вижу, как вы ведете свою линию, даже углубляете. Восхищаюсь вашими работами. Так нам ли бояться противника? Наше дело - это наши статьи и книги, надо не паниковать, а писать и печататься. Вышел же и "Мой Сталинград".