он, Анатолия Солоницына, который умер от той же болезни. У них родственные структуры личности. Я все время недоумевал: почему Андрей взял на Рублева Толю Солоницына? Потом мы подружились, но когда я его впервые увидел, не понял: бледный, лысый, невзрачный и в ту пору никому неизвестный. А потом Толя у него играл все главные роли... Более русского и патриотически настроенного режиссера в России я не знаю. Быть может, в поэзии - это Лермонтов, из самых русских патриотов. В кинематографе много патриотов: и Шукшин, и Бондарчук, и Довженко, но один из самых ярких - это Андрей Тарковский. Заметь, что последний фильм "Жертвоприношение", который он поставил на чужой земле, с западными актерами, с западным оператором, с западным антуражем, - это фильм про русского режиссера.
В. Б. А с Василием Макаровичем Шукшиным тебе довелось общаться? Хотя бы в общих компаниях?
Н. Б. Меня самого удивляет: так много лет работая на одной киностудии, имея общих друзей, мы с ним никогда и нигде не встречались. Когда я делал свой первый дипломный фильм "Ванька Каин", это новелла из фильма "Пошехонская старина", - именно в то время умер Шукшин. Ни одну утрату в жизни я так не переживал. Я попробовал дать эпиграф к фильму: "памяти Шукшина", но я был дипломник, и меня спросили: какое отношение имеет к Щедрину Василий Шукшин? Не позволили. Но я их всех до сих пор очень ценю и помню: и Шукшина, и Тарковского, и Высоцкого, прошедших свой тяжкий крестный путь.
В. Б. Как ты думаешь, Николай, главное в кино ты уже сделал? Или еще впереди? Ты - художник ХХ века? Или хочешь прорваться в ХХI?
Н.Б. В пятьдесят пять лет, Володя, странно говорить, что это начало, учитывая то, что в прошлом много уже было сделано, но у меня ощущение такое, что все самое главное для русской культуры я еще должен сотворить. Хочется думать, что все предыдущее - это только разбег для взлета. И в кино, и в литературе, и в общественной жизни. Свой путь: и художника, и гражданина - я избрал однажды и на всю жизнь. Помню свои первые поэтические строки в семнадцать лет:
Прапрапрапрадедов моих
В крови топили, убивали,
В петле давили,распинали,
На кол сажали, засыпали,
Четвертовали, обрубали
Колесовали, муровали,
Глаза кололи, кости мяли,
Морозили, в грязи топтали,
Деревья надвое их рвали,
Привязывали вслед коня.
Какая участь ждет меня?
Потом было еще такое стихотворение - как говорят, программное:
Где сил, отваги взять
на дальнюю дорогу?
Вступить за правду
и расстаться у порога?
Но поздно думать. Уж шагнул...
В. Б. Мы с тобой, как ты знаешь, сверстники. И я в феврале отметил свои пятьдесят пять лет. И я кое-что сделал, но еще больше задумал и надеюсь исполнить. Первым делом - вскорости издать тоже программную книгу "Пламенные реакционеры", где постараюсь перевернуть отрицательное впечатление о русском литературном консерватизме, который, на мой взгляд, уже двести лет определяет все вершинные достижения русской литературы. Дал бы Бог здоровья и сил. Но тем не менее, считаю, что, сколько бы ни удалось наработать и сотворить в новом веке, все мои истоки, все идеи и концепции родом из века минувшего. Как и мастера Серебряного века по сути своей лишь подводили итоги Золотого девятнадцатого столетия и продолжалось это чуть ли не до пятидесятых годов. Так и мы с тобой, и все наше поколение будет выплавлять в художественной форме энергию нашего ХХ века. Что достойного создал ты в самом ХХ веке? Чего из сделанного не стыдно? Кинороли, режиссерские работы?
Н. Б. Думаю, что, когда я покину эту жизнь, то останутся в истории нашей культуры крупицы того творческого прорыва, к которому я так или иначе причастен - два фильма Андрея Тарковского: "Иваново детство" и "Андрей Рублев", мой фильм "Лермонтов", который когда-нибудь обязательно будут изучать в школах. А сейчас его уже изучают в творческих киновузах: как он построен, почему он так воздействует на душу? Останется "Военно-полевой роман" - удивительно добрый фильм. Останется организованный мною международный кинофестиваль славянских и православных фильмов "Золотой витязь", как попытка исполнения мечты наших предтеч, которые жили в прошлые века надеждой на будущее единение славян. Помнишь, Федор Тютчев говорил:
Опально-мировое племя,
Когда же будешь ты народ?
Когда же упразднится время
Твоей и розни и невзгод?
И грянет клич к объединенью...
Об этом мечтали все наши великие лидеры, и этого стремимся достичь и мы своим фестивалем "Золотой витязь" все уже десять лет его существования.
В. Б. Поздравляю тебя с десятилетием хорошо знакомого мне фестиваля. Не скрываю, что поражен тем подвижничеством, с которым ты впрягся в эту тяжелейшую работу. Может быть, эти непосильные, непомерные глыбы, которые взваливают на себя русские художники, - они и спасают наше искусство и все наше общество даже в столь гибельную, катастрофическую эпоху девяностых годов? Нас разбили, принизили, раскололи, сломали у многих души. Но и в одиночку, не видя товарищей, не надеясь даже на поддержку, каждый творит свой подвиг. Не буду скрывать: с провалами, с пробелами, со свойственной каждому субъективностью, с малыми и большими компромиссами, иногда кажущимися кому-то чрезмерными, но без особых выгод для себя, наступая часто на горло собственной песне, - каждый в своем одиноком окопе держит мировую оборону. Илья Глазунов создал Академию Художеств, спасает традиции русской живописи. Зачем ему Академия? Что, ему мало славы и картин? Татьяна Доронина возглавила МХАТ. Сейчас иные спорят о его успехах и поражениях. Иные жалеют Доронину, как актрису, ушедшую от своих блистательных режиссеров, но, я знаю, в тот момент раскола не было другой сильной и жертвенной фигуры, которая смогла бы удержать коллектив и спасти театр. Не было бы ее - не было бы и этого МХАТа. Свое громадное дело творит наш друг Вячеслав Клыков. Александр Проханов в "Завтра", Станислав Куняев в "Нашем современнике", Игорь Шафаревич в Академии наук, Татьяна Петрова в русской песне, Союз писателей России сначала с Юрием Бондаревым, потом с Валерием Ганичевым, с Валентином Распутиным, Василием Беловым... И пусть у иных сложные друг с другом отношения - не страшно, все вместе мы делаем общее русское дело. И ты - один из таких славных витязей, тянешь и тянешь свой "Золотой Витязь", спасаешь из самых безнадежных ситуаций. Может быть, не стоит и унывать? Может быть, это и есть наш русский авангард, если мы все еще удерживаем ось русской культуры и устремлены в наше будущее?
Ты ведь не похож на плакальщика и унылого нытика. Ты просто бросил вызов в полностью враждебном русской культуре мире кино, смелый новаторский вызов!
Н. Б. Мною движет Господь, кровь предков - запорожских казаков, непокорных и вольнолюбивых отважных людей. И движет понимание того, что цена жизни каждого из нас только в том, сколько ты отдашь России. Только в этом. Тем же славны и наши предки, отдавшие за Отечество и жизни свои, и деяния свои, воинские, церковные, художнические или политические. Лишь они помянуты будут, все прочее, как пыль, развеется. Движет еще мною и чувство правоты. Пусть устраивали унизительный суд на "Лермонтовым", который мог окончиться для меня инфарктом, гибелью, - чувство правоты меня всегда поддерживало. Пусть они долго торжествовали, хотя сейчас что-то забеспокоились, бесы наши либеральные. Они сейчас не на коне. Я всегда был уверен, что время "Лермонтова" еще придет.
В. Б. Я сейчас пересмотрел твой чудный, романтический, героический фильм, и не понимаю, почему они тогда устроили чуть ли не мировой шабаш ведьм? Что их так напугало?
Н. Б. Это оценивать скорее надо вам - зрителям, критикам, идеологам. Мне кажется, просто фильм для той поры оказался вызывающе русским. Отстаивающим веру и любовь к Отечеству. Я помню, приехал в то опальное время мое к Никите Михалкову на дачу. Была мама Никиты, Наталья Петровна Кончаловская, - удивительно тонкая женщина. Поэт чудесный, знаток русской истории. Так вышло, что я показал ей фильм "Лермонтов". Там был мой сын, дети Андрона и Никиты. Когда фильм окончился, Наталья Петровна взяла меня за руку и говорит: "Коленька, так вот какой ты стал! Они же тебе завидуют..." Видимо, и это тоже было. Потому что не я один мечтал поставить фильм о Лермонтове. Очень хотел поставить Сергей Соловьев по чудовищно-пошлому, дико русофобскому сценарию Александра Червинского, где Лермонтов был бы показан омерзительнейшим пошляком и циником.
В. Б. Гнусный сценарий. Я видел и спектакль, сляпанный по этому сценарию. Позже в статье я сравнил твой фильм и этот спектакль. Уже тогда, в восьмидесятые, начиналась игра на понижение русской культуры.
Н. Б. К счастью, Соловьеву этот фильм не дали ставить, но зато после выхода моего "Лермонтова" он как раз возглавил Союз кинематографистов и начал эту кампанию травли.
В. Б. Что же его сейчас так поддерживает твой друг Никита Михалков, дал возможность в своей студии поставить еще один отвратительнейший, разлагающий фильм "Нежный возраст"? Впрочем, я не знаю всех закулисных игр в вашем союзе. Знаю, что фильм "Лермонтов" стал одной из важнейших вех русского культурного сопротивления девяностых годов. Думаю, "Лермонтов" войдет в историю не только кино, но и в историю русского национального сопротивления. Этот фильм помогал простому зрителю не пасть духом. Говорят, что наше сопротивление было напрасным, все позиции сданы, все проиграно. Не думаю. Народ уже стал иным. Миллионы людей изменились с начала девяностых годов, власть уже должна считаться с русским патриотизмом хотя бы формально. Есть в этом деле и наша с тобой частичка, наши кирпичики в фундаменте будущего национального возрождения. Но ты еще не остановился в работе. Чего ждать от тебя зрителю? Каковы твои планы?
Н. Б. Вообще-то, мне жизнь дала больше, чем я ожидал. Но планов еще больше. Надеюсь все-таки поставить фильм о Пушкине по своему сценарию и сыграть в нем Пушкина. Все готово к запуску. Группа уникальная собрана. Ждем, когда же даст добро Госкино.