ия или противодействия в русской национальной культуре. Для него "еврейство" ощущается как нечто чужое, иное - так же, как "русскость" для инородца. Возникают даже любопытные наблюдения со стороны. К примеру: "Евреи... возненавидели Революцию, как любовницу, которая их разлюбила". Но противодействие Свиридова начинается там, где в былых русских национальных культурных центрах, будь то музыки, живописи или литературы, начинает господствовать иная культурная традиция, уничтожающая все ей чуждое. Точно так же не самые гуманные и образованные талибы совсем недавно уничтожали великие буддистские культурные памятники, не самые гуманные и образованные мусульмане разоряли православные храмы, не самые гуманные и образованные христиане уничтожали языческое наследие своих предков. Все зависело, конечно же, и от уровня культуры господствующей чужеродной прослойки. Ее-то в двадцатые годы у вырвавшихся из местечек в русские столицы евреев тоже явно не хватало. Так что речь у Свиридова в дневниках идет, если отрицательно о евреях, то именно не принимающих культуру другого народа, разрушающих традиции другого народа...
"Большой театр должен быть театром по-настоящему большого масштаба... Театр перестал быть театром прежде всего национальной оперы... Чего стоят некоторые оперы или балеты,.. в которых великие, глубочайшие произведения русской и зарубежной литературы обращены в рыночную дешевку? Кто же пойдет работать в этот еврейский лабаз? Тот, кому недорога жизнь... Там запросто убьют, и тут же ошельмуют после убийства, и опозорят навеки. Судьба Есенина доныне в памяти у всех людей..." Еврейская тема, если и интересует Свиридова, то лишь, увы, как тема глумления над русской национальной культурой. Откажись они от глумления - в двадцатые годы, в тридцатые, в шестидесятые, нынче в передачах того же Швыдкого с его темой "русский фашизм страшнее немецкого" по телеканалу "Культура", то о каком противостоянии может идти речь? Любая национальная культура всегда находит отклик в душе любого русского...
"Во всех почти странах все же хранят фольклор: народную песню, движение, танец, костюм. Мы же - интернационалисты - уничтожили свою древность, свою духовность... Уничтожены почти все храмы. Потеряны бесценные сокровища. Такого не было и во времена Татарского ига..." С сожалением для себя Георгий Свиридов констатирует, что и многие русские участвуют в уничтожении русской культуры. Опять же, еврейство, если и рассматривается им в отрицательном виде, то как катализатор разрушения. Их вечный революционизм, может быть, и полезен в спокойной стабильной среде, где-нибудь в Англии, но в сдвинутой с места, лишенной былых устоев России он становится губительным. Георгий Свиридов цитирует стихи Зинаиды Гиппиус, всегда далекой от еврейского вопроса, но вынужденной, как и Блок, как Бунин, даже как Цветаева в иных репликах периода гражданской войны, признать их чрезмерное участие в революции:
КОМИССАР
Китайцы, монголы, башкир да латыш,
И всякий-то голый, и хлебца-то шиш.
И немцы, и турки, и черный мадьяр,
Командует юркий брюнет-комиссар.
Очнись от угара и, с Богом вперед,
Тащи комиссара, а то удерет...
Размышляя о значении еврейской верхушки в Октябрьском перевороте, Свиридов пишет: "Их соединяло чувство национальной солидарности, которое было исключительно сильным, несмотря на прокламируемый ими интернационализм. Под знаменем этого фальшивого интернационализма гнездилось адское национальное высокомерие, почти нескрываемое презрение к России, ненависть ко всему русскому, имевшему несчастье попасть под гнет этой беспощадной, ужасающей деятельности, от которой до сих пор мы не можем освободиться".
С началом перестройки у Георгия Свиридова, достаточно скептически относящегося к позднему брежневскому правлению, да и ко всей системе власти, казенно-интернациональной, не было никаких надежд на перемены к лучшему, никаких иллюзий. Он сразу же определил свою позицию, уже в 1987 году предвидя дальнейшее разрушение страны, народа и культуры. Очевидно, достаточно было посмотреть на окружение Горбачева, чтобы понять - там чужие. Достаточно было посмотреть, кто из деятелей культуры полез в "прорабы духа", чтобы понять - к власти пришли открытые враги русского народа. Вот тогда-то наступает у великого композитора и определенное разочарование в своем народе, в его силе, в его национальном духе. Он не может понять, почему так легко народ дает себя оболванить. Ведь есть же национальные газеты, журналы, блестящая плеяда публицистов, говорящих всю возможную правду. И все уходит впустую... Он пишет в 1989 году: "В наше время Россия духовно опускается еще на один порог преисподней. Культура ее уже не восстановима. Она уже не нужна большинству населения. Так называемый "культурный слой" населения... не состоит или состоит в малой степени из представителей коренного населения страны. Это... общество, глубоко враждебное русской нации, русской культуре, русской истории и искусству. Этот культурный слой не может двигать далее культуру вперед, т.к. у него нет контакта с фундаментом жизни, нет контакта с землей, рождающей все, в том числе и культурный фонд. Нет гения беспочвенного. Вот причина "войны" против почвенников..." И уже совсем обидные, но идущие от боли за свой народ, от непонимания его поведения, от собственного бессилия что-либо сделать во спасение его, свиридовские слова: "Русский народ, лишенный веры, обратился в раба, имеет рабскую психологию. Он потерял высокую цель - смысл своего существования. Как он обретет его?" Это не констатация свершившегося факта, скорее, крик души. Ибо, когда с экрана телевизора он слышит поношения русского народа и русской культуры, сразу же бросается на защиту: "Бывают времена, когда место художника в катакомбах... На поверхность творческой жизни всплывают совершенно сомнительные фигуры... В России как раз царят антинациональные, антирусские тенденции или, как их называют, "русофобские". Выразителями национальных настроений России служат люди, наподобие некоей m-m Боннэр..."
Вообще, по мнению Свиридова, перестройка возникла из желания двух мерзейших типов, гениально замеченных Михаилом Булгаковым, все между собой поделить...
"Швондер и Шариков - эпохальные новые типы, герои нашей эпохи... В руки этих героев попала Россия, с которой они обошлись беспощадно и жестоко... Первый из них представлял из себя воплощение идеи уничтожения Великой Православной Державы. Второй - воплощение низменности, порождение города... Это была накипь, гнилостные бациллы... Все это управлялось уже не русскими... Распространившись повсюду, решили "все поделить"..." Еще в семидесятые годы, задолго до крушения державы, он пророчески пишет о намечающемся бунте сытых, бунте советской буржуазии, желающей увековечить себя и свое могущество. "Бунт мелкой и мельчайшей (в том числе и советской) буржуазии. Она хочет достатка, комфорта и покоя, но его-то она не имеет". Уже в девяностые, размышляя о поколении Горбачевых и Шеварднадзе, приведших страну к катастрофе, Свиридов подводит итог предательской роли "шестидесятников", наконец-то дорвавшихся до власти и в политике, и в культуре: "Поколение "плесени"... Капризное, злобное, ничтожное поколение, задумавшее переделать ослабевший мир..."
Много печальных мыслей записывает композитор в конце своей жизни, но никогда Георгий Свиридов не был похож на сдавшегося человека. Пусть уничтожена его страна, пусть в плачевном состоянии находится русская культура, надежда на спасение никогда не покидает его, не собирается он и прощать врагов своего народа, своей страны. "Вечное проклятие апостолам зла и сатанизма и всем их пособникам". Во-первых, пока жива Вера в русском народе, его нельзя считать покоренным или окончательно сломленным. Как считает Свиридов: "Человек, с детства воспитанный на книгах Священного Писания, вживается в величие мира... Таким человеком не так легко управлять, он имеет в душе крепость Веры".
А во-вторых, как последний довод, у Георгия Свиридова, великого русского композитора, мыслителя, патриота, остается убеждение, что "...для того, чтобы завоевать Россию окончательно, надо еще многих из нас просто перебить, как собак..." И немало еще есть на земле Русской ее убежденных, стойких защитников. В том числе среди русских писателей, столь высоко ценимых Свиридовым. Меня искренне поражает простодушная вера великого композитора в рус
ское слово, в его носителей. Его несомненное преклонение перед русской литературой и ее творцами. Может быть, это тоже идет от былой русской интеллигенции? Несомненно, что когда у Свиридова уже нет надежды ни на армию, ни на государство, ни на политиков, у него остается надежда на литературу: "Солженицын, Абрамов, Астафьев, Белов, Бондарев, Распутин, Крупин, Личутин, ...Солоухин, Куняев, Клюев, Рубцов, Есенин - словом, все те, кто пламенно защищают свое понимание России..." Пока жива литература, жив и русский народ.
Это лишь малая часть тем, затронутых в книге "Музыка как судьба". Уникальная, исповедальная, печальная, пророческая, спасительная, трагическая, героическая книга для тех, кто любит Россию.
Надеюсь, со временем будут опубликованы и остальные записи русского гения...
Александр Михайлов
МИХАЙЛОВ Александр Алексеевич, критик, литературовед, фронтовик. Главный редактор издания "Библиотека русского духовного возрождения". Родился 1 января 1922 года в деревне Куя Архангельской области, окончил Архангельский педагогический институт, доктор филологических наук, профессор, академик РАЕН. В 1965-1991 годах - проректор, доцент, профессор Литературного института, в 1986-1990 годы - секретарь правления Союза писателей СССР, первый секретарь Московской писательской организации Союза писателей России, с 1988 по 1995 год- ведущий научный сотрудник, главный научный сотрудник Института мировой литературы РАН, член редколлегий журналов "Вопросы литературы" и "Московский вестник", почетный доктор Поморского международного университета (1993), вице-президент Международной ассоциации литературных критиков (1969-1991). Автор книг "Ритмы времени", "В мире Маяковского", "Тайна поэзии", "Точка пули в конце", а также книг о Павле Васильеве, Александре Яшине, Евгении Винокурове, Константине Ваншенкине, Андрее Вознесенском и многих других писателях. Живет в Москве.