– А что показало вскрытие тела Дубкова? – вспомнил Скворцов.
– Ничего, – ответил Дудынин, – никаких подозрительных веществ не обнаружено.
Ермолкин поднялся на ноги.
– Действуйте, Еремей Галактионович, – сурово сказал он. – Посоветуйтесь с этой старушкой Сапфировой, умная женщина. Держите меня в курсе дела.
На этом обсуждение закончилось и коллеги разошлись.
Глава 18Кипучая деятельность Еремея Макушкина
Больничная палата была большой и светлой. Шесть коек стояли свободно на расстоянии нескольких метров друг от друга. Вообще больница напоминала музей. Все вокруг сверкало чистотой и выглядело празднично.
Еремей Галактионович Макушкин неторопливо переоделся в больничные шлепанцы, поправил очки и с некоторой робостью стал подниматься по величественной мраморной лестнице. Объяснялось это тем, что он впервые находился в здании больницы, которое поразило его своим интерьером.
Поднявшись на второй этаж, Макушкин нашел ординаторскую, где, как было условлено, его ждал лечащий врач Бобрикова. Врач подал следователю белую ухоженную руку, которую Макушкин пожал с благоговением, словно то была рука Всевышнего. Макушкин всегда считал врачей какими-то небожителями. Сам он никогда не болел и потому видел живых врачей нечасто, в основном по телевизору.
– Что удивлены? – добродушно усмехнулся врач, увидев увеличившиеся глаза Макушкина. – И правильно делаете, что удивляетесь. Наша больница – наша гордость. Где вы еще найдете такую чистоту?
Макушкин усилием воли собрал мысли в кулак и перешел непосредственно к делу:
– Я бы хотел видеть Петра Петровича Бобрикова. Как его дела?
– Отличный перелом, – воскликнул доктор, потирая руки, – классический открытый. Он у нас еще полежит, так что вы не беспокойтесь…
– Могу я его видеть?
– Конечно, – заверил следователя врач. – Седьмая палата. Я вас провожу.
Макушкин хотел было выйти, но не тут то было.
– Куда? – осадил его доктор, словно жеребца, нетерпеливо рвущегося на волю. – А халат?
Он открыл дверцы шкафа и перед следователем предстали семь белоснежных халатов.
– Выбирайте любой, – благодушным жестом предложил гостеприимный хозяин.
Макушкин остановился, осторожно приблизился к шкафу и начал завороженно рассматривать халаты. Наконец, он осторожно стараясь не нарушить образцового порядка, снял четвертый по счету халат. Закрыв шкаф, Макушкин накинул халат и воспользовался зеркалом, которое висело напротив.
– Ну как? – с напускным безразличием поинтересовался доктор.
– Словно в нем родился, – выдавил Макушкин, не в силах отвести взгляда от зеркала. Таким он себя еще никогда не видел.
Врач придирчиво осмотрел следователя и удовлетворенно кивнул:
– Как влитой. Вам бы стоило стать врачом.
– А белой шапочки у вас случайно не найдется? – совершенно серьезно спросил Макушкин.
– Нет, – рассмеялся доктор, – а вам хочется?
Макушкин не ответил, он впал в полнейшую прострацию.
– Ну ладно, идемте, – поторопил его доктор.
– А теперь уже можно? – как то испуганно спросил Макушкин.
Врач взглянул на него с долей раздражения:
– Раз я говорю можно, значит можно. Идемте.
Когда следователь в сопровождении врача вошел в палату Петр Петрович Бобриков был занят, он читал газету. Завидев посетителей Петр Петрович медленно аккуратно сложил ее и важно глянул на вошедших.
– Ну как вы себя чувствуете? – осведомился врач.
– Превосходно, – откликнулся Бобриков. – Кормят, как на убой.
– Ну что ж, тогда я вас покидаю, – сказал врач. – Мое место займет следователь.
– Со следователем я уже знаком, – кивнул Бобриков. – Садитесь, гостем будете.
– Благодарю, – сухо сказал Макушкин.
Дождавшись, когда доктор уйдет, и убедившись, что двое других больных, находящихся в палате, заняты своими делами, Макушкин приступил к допросу.
– Скажите, Петр Петрович, у вас были враги? – задал первый вопрос следователь.
– Да откуда же, помилуй бог? – удивился строитель.
Макушкин усилием воли сдержал раздражение.
– Отвечайте четко и не задавайте вопросов мне, – предупредил он.
– Я и говорю, не было.
– Расскажите, как вы упали.
– Полез по лестнице, добрался почти доверху и вдруг ступенька подо мной – трах! – и я уже внизу.
– А зачем вы туда полезли?
– Хотел посмотреть деревню с высоты птичьего полета.
– Кто-нибудь вас подбивал на это?
– Нет, я сам полез, добровольно.
– Насколько мне известно, Михайлов вас отговаривал, а Никитин и Деникин, наоборот, поддерживали вашу затею. Это верно?
– Так и было, – согласился Бобриков.
– А вам не кажется, что они специально подначивали вас, чтобы вы полезли наверх?
– Ничего подобного мне не кажется, – горячо отверг предположение следователя Петр Петрович.
– Скажите, когда вы в последний раз держали рабочую пилу из сарая?
– Какую, двуручную или одноручную?
– Одноручную.
– Так давно, что даже и не вспомню.
– Скажите какие отношения сложились у вас с работодателем Павлом Ильичем Кречетовым?
– Вы имеете в виду наш коллектив или у меня лично? – уточнил Бобриков.
– Вас лично, Петр Петрович, ваши друзья-приятели ответят сами за себя.
– У меня с Павлом Ильичем не сложилось никаких особых отношений. Мы почти не разговаривали.
– А почему?
– Не о чем было. Ему не нравился мой стиль работы, но тут уж ничего не поделаешь, – Бобриков картинно развел руками.
– А какое у вас сложилось впечатление о Кречетове?
– Мироед, – тут же ответил Бобриков. – Привык командовать и не привык работать.
«Сам-то ты бездельник еще тот», – подумал Макушкин.
– Последний вопрос, – сказал он. – Вы, когда-нибудь до приезда в деревню, встречали Антона Петровича Дубкова, погибшего в реке 24 июня?
– Нет, никогда, – последовал твердый ответ.
– А ваши друзья?
– Понятия не имею. Спросите у них.
– Ну что ж, – поднялся Макушкин. – Думаю это все. Выздоравливайте, Петр Петрович.
– Спасибо, – вежливо поблагодарил больной.
По лестнице Макушкин спускался с благоговейным трепетом, даже не держась за перила, чтобы, не дай бог, не испачкать их уличной грязью.
Внизу Макушкина остановили и поинтересовались, почему он уходит в белом халате.
Еремей Галактионович до того обалдел, что забыл отнести халат в ординаторскую. Смущенный этим простым и справедливым вопросом, бедный Макушкин, красный от стыда, как рак, поспешно скинул халат на руки первому встречному работнику и торопливо выскочил на улицу.
«Скорей на воздух из этого храма чистоты и порядка», – пронеслось в его голове.
Днем позже Бобрикова в больнице посетил Олег Константинович Ермолкин. Хорошо, что при этом не присутствовал Макушкин, иначе бы его точно хватил удар.
Ермолкин вошел в больницу с зажженной трубкой в зубах и громко непочтительно хлопнул дверью. Оглянувшись вокруг, он с неудовольствием загасил трубку, с трудом подавил желание сплюнуть на пол. На предложение переодеться в больничные тапочки Ермолкин бросил:
– Сто раз здесь бывал и ни разу не переодевался.
Не обращая внимания на возмущенные протесты старшей медсестры, прокурор поднялся на второй этаж. Проходивший по коридору доктор удивился, что он без тапок и белого халата и предложил зайти Ермолкину в ординаторскую, чтобы надеть халат.
– Плевать я хотел на ваш халат, – отреагировал Ермолкин.
Врач, знавший прокурора лишь визуально, осмелился протестовать.
– Нечего тут устраивать плач Ярославны, – грубо оборвал его Ермолкин. – Скажите лучше, в какой палате лежит Бобриков.
– В с-седьмой, – запинаясь пробормотал ошарашенный врач. – Это вторая дверь направо от…
– Без вас найду, – отмахнулся Ермолкин и широкими шагами пошел по коридору.
Бобрикову он задал примерно те же самые вопросы, что и Макушкин, только более резким тоном.
Бобриков не сразу вник в один из вопросов Ермолкина и тот тут же его обозвал его безмозглой деревяшкой. Вообще, прокурор добился эффекта. В палату повалил народ, узнать, что здесь происходит.
Ермолкин громовым голосом велел им разойтись по местам, пригрозив, что привлечет к ответственности за попытку помешать ведению допроса.
– Лежите тут хоть месяц, – на прощанье Бобрикову сказал Ермолкин. – Дом и без вас построят. Все равно, вы лентяй, каких мало.
Макушкин воодушевленный посещением больницы-музея, в тот же день выехал в Полянск. До обеда он успел допросить трех строителей. Те показали, что не знали раньше Антона Петровича Дубкова и на вопрос о возможных врагах Бобрикова ответили отрицательно.
– Среди нас злоумышленника не ищите, – заверил Макушкина Михайлов, – у нас коллектив дружный, сплоченный.
Лишь только Макушкин заявился к Петру Афанасьевичу Терентьеву, на него набросилась Авдеева, журналистке хотелось знать буквально всё.
– У меня нет времени, – отбрыкнулся Макушкин. – Вот Скворцов приедет, у него выспрашивайте.
Скворцов действительно вскоре появился, но Макушкин тут же отослал его составить список тех, кто впервые появился этим летом, сам же отправился еще раз осмотреть строящийся дом, сарай и участок.
Часов в шесть вечера объявился Скворцов с готовым списком. Из списка явствовало, что таких людей немного. Ими оказались четверо строителей, Кречетов, его семейство и друзья, а также супруги Морозовы. К Чеснокову, правда, приезжала сестра из Твери, но она уехала еще до происшествия.
– Ну что теперь будете делать? – поинтересовался Петр Афанасьевич Терентьев.
– Надо бы все это обмозговать, – предложил Скворцов.
– Действовать надо, а не мозги раскалять, – не согласился Макушкин. – Пойдем сейчас к Кречетову.
– Да уж седьмой час, а вы с утра работаете, – попытался урезонить его Скворцов. – Отдохнули бы, Еремей Галактионович.
– Нет, у меня открылось второе дыхание, – заявил Макушкин. – Жажда деятельности так и кипит во мне, идемте немедленно.