Сергей Ильин
Конспект романа
Памяти Ленки
Кольцо существованья тесно
Как все пути приводят в Рим...
Александр Блок
Вступление
То, чтоя собираюсь здесь рассказать, может показаться не очень правдоподобным, однакотак или почти так все оно и было. “Почти” объясняется тем, что в большинствесвоем люди, о которых я буду говорить, уже умерли, толком расспросить их я,пока они были еще живы, по лености и нелюбопытству не успел, отчего иповествование мое наверняка будет грешить романической неточностью.Основывается оно на рассказах, когда-то слышанных мной от родителей и иныхлюдей и еще не забытых. Стоит упомянуть и о том, что, разговорившись недавно оботце с дочерью моего старшего брата, я обнаружил, что некоторые ее сведенияразительно отличаются от моих. Да оно и понятно. Брат, появившийся на светровно за год до сталинской конституции, помнит еще довоенную и уж тем болеевоенную жизнь родителей. Я же, родившийся через тринадцать лет после него,помню их совсем другими людьми.
Так вот,я собираюсь пересказать историю возникновения моей семьи — откуда она взялась ибыть пошла. Малая эта история испытала на себе воздействие истории большой:войн, революций и прочих непременных прелестей бытия. И хотя бы поэтому онаможет показаться любопытной человеку стороннему. О самой моей семье я будуговорить лишь постольку-поскольку — и оттого, что она мало кому, кромеменя и нескольких близких друзей, интересна, и оттого, что в историю пока чтоне обратилась. На ее счет пусть уж дети мои хлопочут. А здесь речь пойдет обих, детей, прародителях. О том, как удивительно переплетаются жизни людей,появившихся на свет уж так далеко друг от друга, что им вроде бы ипрослышать-то одному о другом никак бы не полагалось. Ан на тебе — не толькопрослышали, но и встретились, и прожили рядом изрядную часть жизни, без чего имы ни за что не появились бы на свет. Вот я и хочу рассказать, как все это, помоему разумению, произошло. Текст у меня получился довольно густой, чересчур,что называется, информативный. Не обессудьте — конспект. И наконец. Когда яписал все это, Ленка была жива. Теперь ее нет. Я не стал сильно переделыватьнаписанное еще и потому, что оно — последнее из прочитанного ею в жизни.Переменил кое-где настоящее время на прошедшее и поставил посвящение.
Москва: мы
Начнем,как водится, с конца. С того, во что все в конечном итоге вылилось, — с нашейсемьи. Чисто технические сведения, которые упростят дальнейшее изложение.Четыре человека и собака: я — Сергей Борисович Ильин, родившийся в Саратове в1948 году (отец — Борис Иванович Ильин, 1913 года рождения, г. Белев; мать —Наталия Константиновна Немкова, 1916 года рождения, село Разбойщина, что подСаратовом); жена — Елена Александровна Золотарева, родившаяся в Москве в 1951году, в дальнейшем “Ленка” (отец — Александр Матвеевич (Нусин Мошелевич)Туркельтауб, 1915 года рождения, г. Любек, Польша; мать — Ольга ВасильевнаЗолотарева, 1920 года рождения, г. Саратов); дети: Юрий и Анестезия, родившиесяв Москве в 1980 и 1989 годах соответственно. Была у меня еще и жена первая —Виктория Львовна Штромбергер, родившаяся, как и я, в Саратове в 1948 году (отец— Лев Викторович Штромбергер, год рождения мне не известен; мать — СофьяИвановна, аналогично). Грех не упомянуть и нашего пса, миттель-шнауцера,именуемого Петрик (Петруччо Зерф по метрике), родившегося все в том же Саратовев 1993 году.
Давайтедля начала Саратовом и займемся.
Саратов: Золотаревы
“7апреля 1883 года (по старому стилю) в семье маленького служащего Саратовскогопочтово-телеграфного округа родился сын, которого назвали Василием” — такначинаются не опубликованные и поныне мемуары Василия Наумовича Золотарева,деда моей жены Ленки, названные им так: “Мои воспоминания в старом Саратове”.Книга немаленькая, охватывающая первые двадцать пять лет жизни автора.Пересказывать ее я здесь не буду, поскольку к моей теме она имеет отношениеразве что касательное, хоть и содержит разного рода увлекательные длясаратовского человека сведения, относящиеся до быта моего родного города, какимон был в конце прошлого (или уже позапрошлого?) века.
ОтецВасилия Наумовича происходил из деревни в Новороссии, отбыл 15 лет в армии(чуть не написал — русской), потом служил в Саратове по почтово-телеграфномуведомству, женился на местной крестьянке и родил с нею пятерых детей — трехдевочек и двух мальчиков. Василий Наумович был старшим сыном.
Онзакончил в Саратове 1-ю гимназию, репетиторствуя, чтобы заработать на учебу икак-то поддержать семью, потом учился на историко-филологическом факультетеМосковского университета, слушал, в частности, лекции сильно, по еговоспоминаниям, заикавшегося профессора Ключевского. Учился трудно, приходилосьзарабатывать на жизнь, он опять репетиторствовал, готовил, прерывая для этогоучебу, к поступлению в гимназию помещичьих детей, в частности будущего маршалаТухачевского (за что и был впоследствии лишен работы и спасся только тем, чтоследователь НКВД, или как оно тогда называлось, к которому он — сам! — пришелза разъяснением своих обстоятельств, оказался из бывших его учеников, и немало,я полагаю, рискуя, выпроводил его, посоветовав на прощание сидеть тихо и невысовываться). В 1905 году во Владимирской губернии студент Василий Золотареввел агитацию среди рабочих стекольной фабрики, принадлежавшей помещику, сдетьми которого он тогда занимался, и довел-таки дело до забастовки.Обворовывавший рабочих фабричный приказчик донес на него “в губернию”, и,верно, попал бы студент во Владимирский централ и, глядишь, досидел бы в нем доприбытия туда же моего отца — всего-то лет двадцать пять, — но нет, Василийуспел ускользнуть в Саратов, вступил там в РСДРП, пропагандировал ужерабочих-земляков и в конце концов оказался в централе Саратовском (зданиекоторого хорошо было видно из окон стоявшего на территории университета домика,в коем я вырос, — и кстати, на стене у нас тикали старенькие швейцарские часы вдеревянном, на терем похожем коробе: сейчас, остановившись уже навсегда, ониглядят на меня, правящего написанное, поверх головы клавишника в джазовом кафена Большой Бронной). Арестовали его по представлению владимирского же помощникапрокурора, носившего, как это ни удивительно, фамилию Золотарев. Он отсидел двас половиною месяца в одиночке. О саратовских его делах жандармы, по счастью,ничего не прознали и, помурыжив, выпустили под надзор полиции. Все это непомешало ему стать впоследствии директором все той же 1-й саратовской гимназии— в мое время называвшейся 19-й школой, к ней мы еще несколько развернемся, — затем, уже при советской власти, он преподавал историю вПедагогическом, кажется, институте, что располагался в бывшей женской школе,которую закончила мама.
Перваяего жена Александра, происходившая из саратовской семьи Алмазовых (по фамилиисудя, купеческой не то священнической, впрочем, дядя ее был известным вСаратове врачом), умерла к началу 20-х годов от чахотки, успев родить сынаНиколая. Вскоре и у Василия Наумовича открылась эта болезнь, приобретенная имеще во время одиночного тюремного сидения, но в дальнейшем залеченная. Году в18-м, когда родительский дом его на Бахметьевской улице (названной именемпрототипа Рахметова) реквизировали, он перебрался на хутор в Заволжье, сухойклимат коего давал, по уверениям все того же доктора Алмазова, который и самкогда-то вылечился от туберкулеза крестьянским трудом, надежду на исцеление.Там-то и случилось ему приютить по просьбе знакомых не имевшую никакихдокументов молодую еще женщину, Юлию Яновну фон Мекк (в девичестве Домбровскую— никакого отношения ни к Парижской коммуне, ни к известному писателю). Былаона вдовой рижского купца, много старше ее годами и умершего от аппендицитачерез год после свадьбы. Оставшиеся от мужа невеликие средства Юлия Яновнапотратила на разъезды по Европе (особенно разочаровала ее Венеция), а послестала “компаньонкой” жены генерала Каледина, которой и отдала в самом началегражданской войны свои бумаги, чтобы та смогла выбраться из Совдепии на юг.Юлия-то Яновна, скончавшаяся в 1966 году в возрасте восьмидесяти лет, и стала витоге Ленкиной бабушкой, родив Василию Наумовичу двух дочерей, из коих старшейбыла Ольга, будущая моя теща, умершая, не дожив сорока дней до семидесятивосьми, в сентябре 1998 года — по причине августовских происшествий, с однойстороны, и нежелания жить дальше, с другой. Собственно, и сам Василий Наумович,переживший жену почти на десять лет — он скончался в 1975-м, в год, когда япознакомился с Ленкой, — умер, похоже, оттого, что ему прискучило жить. Был он,впрочем, человеком по натуре радостным — Ленка вспоминала, что, приехав подконец 50-х погостить к дочери в Москву, он чуть ли не каждый день водил ее(Ленку) любоваться ведшимся неподалеку, на шоссе Энтузиастов, то есть наВладимирской (опять-таки Владимирской) дороге, по которой энтузиасты уходилинекогда в каторгу, строительством кинотеатра “Слава”: сама мысль о том, что государствонаше строит нечто, способное пригодиться рядовому человеку, утешала егочрезвычайно. Общительность Василия Наумовича (не в меньшей мере присущая и отцумоему) была такова, что в Саратове его заглазно называли “Корягой” — пройтимимо и не зацепиться было почти невозможно. Когда же Юлия Яновна, женщина,сколько я понимаю, нравная, принималась его пилить, он мирно надевал пальто,башмаки и шапку и выходил из дому, обыкновенно произнося на прощание: “Грех непрогуляться в такую погоду” — какой бы эта погода ни была.
Белев, Саратов: Ильины
Дед мойс отцовской стороны, Иван, если верно помню, Егорович (я его никогда не видел),и бабушка Лидия Ивановна родились и выросли в стоящем на высоком берегу Окистаринном русском городке Белеве. Происхождением оба были “из мещан”. Летом63-го я провел с родителями месяца полтора в собственном домике бабушкиныхсестер, Марьи и Натальи. Старшая их сестра, Татьяна, рано ставшая монашенкойНоводевичьего, умерла в начале двадцатых. У меня и поныне хранится Библия, подаренная