- Что это мы, тесть-батюшка, плутаем в трёх каштанах, - пошутил Багрянородный. - Совсем забыли о твоём достойном сыне Павле, который уже пребывает в сане епископа. Ныне он рьяно служит в Святой Софии, почему бы не просить клир поднять его на трон византийской церкви? Он молод, умён, деятелен.
- Спасибо, Божественный, прежде всего за то, что не упрекаешь меня за двух младших сыновей, а Павел… Что ж, Павел и Христофор - достойные сыновья империи. Скажу одно, Божественный, не сомневаясь: за служение Павла церкви нам с тобой сраму не будет. Но просить клир о его вознесении на престол церкви я не буду. Лучше уж ты порадей, если считаешь его достойным…
- Ты всё сказал верно. Моя, и только моя забота о Павле должна проявиться. И я хочу, чтобы его подняли на трон до рождения моего наследника, чтобы он крестил нашего первенца.
И прошло совсем немного времени, когда константинопольские иерархи, а также епископы Адрианополя, Фессалоники, Филиппополя и других городов Византии избрали патриархом сына Романа Лакапина, Павла. Ему было двадцать девять лет. Выше среднего роста, с благородным лицом, покладистым характером, не страдающий честолюбием, он прослужил бы всю жизнь епископом, и лишь по просьбе Багрянородного принял самый высокий сан церкви. Константин Багрянородный счёл своим долгом дать напутствие избранному патриарху, которого клир нарёк Полиевктом:
- Ты, святейший, помни об одном. Империя породила византийскую церковь. Мы с тобой, помазанники Божии, должны служить ревностно как империи, так и церкви.
- Я постараюсь верно служить вере и отечеству, Божественный, - с поклоном ответил Полиевкт.
Императрица Елена уже готовилась стать матерью, и в начале сентября во дворце Магнавр появилась Зоя-августа. До неё дошли слухи, что её невестка беременна, и она на правах бабушки не сумела отказать себе в удовольствии повидать внука. В городе она прежде всего заехала в купленный ею домик, к повитухе Вевее, которая уже сильно постарела, но всё ещё была деятельна и искусна.
- Поехали, матушка Вевея, со мной во дворец. Там роды через день-другой принимать надо.
- Я, Божественная, ещё не ослабела руками и приму твоего внука как должно.
- Ты уверена, что будет внук?
- Э-э, матушка, слухом земля полнится. Мелентина как-то в городе встретилась, она и прозрела, что у твоей невестки сынок родится. Хотя она и не от Бога пророчица, но верить ей можно.
- От Бога она, в том крест целовала.
- Может, и так. Люди на глазах меняются. Однако хочу сказать, что во дворец, если зовёшь, пойду не одна, а с доченькой Калисой. Ей ремесло передаю, а самой-то уж и на покой пора. Прошу, помоги ей, матушка, осмотреться во дворце-то.
- И доченька твоя, Калиса, будет для нас как родная.
Три женщины появились в покоях Елены ко времени. Она попросила Багрянородного отправить отдыхать всех приближенных, кто был при ней, и отдала себя во власть Зои-августы, Вевеи и её дочери Калисы, красивой с нежным взглядом голубых глаз северянки. Отцом её был гвардеец Влас-новгородец. Вивея познакомилась с ним, когда они оба служили во дворце Магнавр. Влас погиб в войне с болгарами: пал в сражении на реке Ахелое. Вевея молилась на дочь, которая была копией отца-новгородца.
Осмотрев роженицу, Вевея подняла глаза к потолку, пошевелила губами и ласково сказала Елене:
- Ты, матушка, залежалась в опочиваленке. Давай-ка мы с тобой встанем на ноженьки и прогуляемся.
Елена испугалась. Она и впрямь несколько дней не поднималась с ложа, и теперь ей казалось, что у неё не хватит сил встать. Но Зоя-августа вспомнила свои роды и заметила Елене:
- Ты, голубушка, слушайся Вевею во всём, и всё будет во благо.
Елена покорно отдала себя во власть повитухи. Её одели, обули, помогли подняться с ложа. Зоя-августа с Калисой взяли её под руки и вывели из дворца. Елена шла вначале робко, но Вевея часто поворачивалась к ней и, ласково улыбаясь, звала за собой. Когда вышли на аллею, Елена почувствовала, что сил у неё прибавилось, она пошла твёрже. Так они пришли в самую глубь парка, где из-под одинокой древней скалы выбивался родник. Вевея подвела Елену к роднику и умыла её ледяной водицей. Зоя-августа вспомнила своё: Вевея тоже здесь умывала её. Сейчас Вевея что-то шептала, а затем пригоршнями принялась разбрасывать воду вокруг Елены. Мокрое от родниковой воды лицо Елены начало гореть. А потом в неё вошёл некий дух, она улыбнулась и засмеялась.
- Господи, как славно-то? Вевея, умой меня ещё.
Вевея исполнила просьбу Елены и, не вытирая ей лицо, взяла её под руку и сама повела, но не по аллее, а кривыми дорожками среди деревьев. И шли они до дворца в несколько раз дольше, чем от дворца к роднику. В теле Елены появилась лёгкость, ноги не чувствовали усталости. Когда наконец они пришли к дворцу, Елена с улыбкой сказала:
- Я бы ещё погуляла.
- Хорошего понемногу, - улыбнулась в ответ Вевея. - Завтра у нас будет ещё такая прогулка.
К вечеру на другой день всё повторилось. Елене чудилось, что она не ходила, а летала, и вода родника показалась ей слаще мёда. Вевея дала Елене несколько глотков воды и исполнила весь обряд, как и день назад. А в полночь пришло время рожать. Отошли воды. Вевея и Калиса умело помогали Елене. Они долго массировали ей живот и всё время что-то пели. Под это пение Елена перенесла родовые боли как должное и покричала немного. А потом появился на свет младенец. Это был мальчик, ликом похожий на тот образ, который каким-то чудом создал художник-резчик Мелитон.
Спустя долгий-долгий час - таким он показался Багрянородному после ночного бдения - ему вынесли сына. Отец смеялся и плакал одновременно. Камея с образом Елены была у него на груди. А утром во дворец пришёл Мелитон. Никто не знал, что привело его в столь необычное время. Он слонялся без дела по залам и трапезной, где были только слуги, подошёл к столу, выпил вина. Оказалось, что он ждал императора лишь для того, чтобы увидеть его.
Вскоре император появился в сопровождении Гонгилы. Увидев близ трапезной Мелитона, он воскликнул:
- А ведь ты мне нужен, преславный! - Константин отвёл Мелитона подальше от Гонгилы и тихо спросил: - Когда ты резал Камею с Елены, ты только её образ создавал?
Мелитон не ответил на вопрос Багрянородного. Он смотрел на него таким пронзительным взглядом, что басилевс почувствовал смущение. Но он одолел его и снова спросил:
- Что же ты молчишь? На камее ясно виден лик младенца.
- Я лишь думал о нём, - негромко ответил Мелитон и повторил: - Лишь думал. А он проявился. Это знак Божий. - Мелитон перекрестился и покинул дворец.
К Багрянородному подошёл Роман Лакапин и обнял его.
- Я вижу, ты чем-то обеспокоен. А нам с тобой радоваться надо: у тебя сын появился, у меня - внук. То-то дар Божий. Идём к трапезе, и там всё встанет на свои места. - И, обнимая Багрянородного за плечи, Роман Лакапин повёл его в трапезный зал.
Вечером этого же дня в порфирной опочивальне, где рожали во все времена и все императрицы, у Елены и Константина шёл семейный совет. Зоя-августа и Константин сидели близ лежащей в постели Елены. Она только что покормила грудью младенца и отдыхала. А Зоя-августа и Багрянородный искали, какое дать имя первенцу. Им не нужно было заглядывать в месяцеслов и перебирать имена. У каждого на устах было одно имя. Оно высветилось, как дань благодарности к человеку, который шёл рядом с ними по жизни и ничем не запятнал своего имени. Двое с ним сроднились, третья была ему дочерью, о нём, не оговариваясь, думали все трое. И первым это имя назвал отец младенца:
- Я хочу, чтобы мой сын был крепким, как его дед. Значит, быть ему Романом.
- Славное и достойное имя, - отозвалась Зоя-августа.
- Я благодарна вам, родимые. Мне так хотелось, чтобы он носил имя моего батюшки! - сказала Елена и прошептала: - Рома, Ромушка!
Роман Лакапин тоже был доволен, что внуку дали его имя. В этом он видел доброе предзнаменование их долгого и благополучного стояния на троне. Время показало, что в истории Византии не было ничего подобного, чтобы два разных по нраву человека простояли на троне империи четверть века, управляя и властвуя ею душа в душу.
Хронисты и историки, похоже, не заметили этого явления в истории Византии. Они сочли, что Роман Лакапин, «командовавший перед тем византийским флотом, хитростью и насилием, но к общему почти удовольствию, захватил власть». Пусть подобный вывод останется на совести историков и хронистов, ибо деяния Романа Лакапина на благо державы и его отношения с зятем Константином Багрянородным говорят сами за себя.
Глава двадцать первая. ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ БАГРЯНОРОДНОГО
Во дворце Магнавр жизнь после рождения наследника престола второй год текла, как тихие речные воды. Маленькому Роману вот-вот должно было исполниться два годика. Он уже бегал. И то сказать, как нарекли его «крепким», таким он и подрастал. А к этому времени у его отца, Константина Багрянородного, твёрдо сложилось желание совершить своё второе путешествие в дальние земли империи. Он счёл необходимым написать сочинение «О фемах» с глубоким знанием дела. Фемы-провинции европейской части Византии Константин знал хорошо, а о семнадцати фемах восточно-азиатской части империи он почерпнул недостаточно знаний и решил, что обязан сам увидеть эти своеобразные восточные земли. Когда Роман Лакапин узнал о желании Багрянородного совершить путешествие по Малой Азии, он предупредил его:
- Если ты, Божественный, надумаешь путешествовать по Харсиане, Месопотамии, Севастии или Каломее, тебе придётся долго ждать благоприятного времени.
- Почему? - спросил Багрянородный.
- Да по той причине, что на этих землях, то тут, то там, месяца не проходит, как случаются жестокие столкновения с арабами.
- Но мне надо там побывать.
- Через два дня прибудет в Константинополь Иоанн Куркуй, ты с ним и договорись, чтобы сделал твоё путешествие благополучным.
- Как так?
- Очень просто. Каждую осень он то меняет тагмы в крепостях на рубежах империи, то восполняет потери. Он идёт с войском на дальние рубежи сам. Вот с ним тебе, Божественный, будет спокойно путешествовать. А если ты отправишься в поход даже с тысячей гвардейцев, то в Магнавр уже не вернёшься: не миновать плена. Но когда у тебя за спиной шестнадцать тысяч воинов, ты можешь мирно спать в своём шатре и не волноваться, что станешь добычей арабских воинов.