— Ты был прав, — сообщил он Константину, выехавшему ему навстречу. По его настоянию Тиридат со своими людьми стал сдвигаться в хвост колонны. — Персы разделили свои силы и сегодня утром послали большой отряд кавалерии в тыл к реке.
— А далеко ли от нас другие?
— Ходу не более часа.
— Тогда нам нужно изловчиться и напасть, прежде чем вернется группа, посланная нас уничтожить.
— Изловчимся, если не будем терять времени, — согласился Даций.
— А что армия Галерия?
— Отставшие солдаты не должны быть далеко от того места, где мы повернули назад. На поле мы видели тела убитых; многие из них еще не остыли.
— Есть ли какая-нибудь возвышенность между нами и персами?
— Впереди я видел невысокий холм. Они должны бы уже миновать его, когда мы их нагоним.
— Дадим им немного времени — для верности.
Тут подоспел и Тиридат, и Константин вкратце обрисовал ему положение.
— Я предлагаю пройти еще полчаса, и пусть персы зайдут за ту высотку, которую Даций приметил впереди, — сказал он. — Это позволит нам ошеломить их внезапностью, когда моя кавалерия ударит персам в тыл, а ваша пехота нас поддержит. Договорились?
— Оставьте нам хоть что-нибудь, — мрачно сказал Тиридат. — Это все, о чем я прошу.
Полчаса спустя Константин с Дацием впереди колонны подъехали к невысокому холму, замеченному центурионом во время разведки. Холм скрывал от их глаз то, что было за ним. Остановив свое войско под защитой высотки, двое командиров въехали на нее, спешились, чуть не доезжая до вершины, и остальной путь поднимались пешком. С верхней точки холма впереди себя они увидели равнину, на которой персы, по всей видимости, окружили часть римского арьергарда и устроили ему кровавую бойню, как накануне днем Тиридату и его пехотинцам. Похоже, все уже почти было кончено и многие всадники спешились, чтобы забрать оружие и прочую добычу у тех, кто лежал на земле.
— Они у нас в ловушке! — радостно вскричал Константин. — Ты пойдешь с правого фланга, Даций, я — с левого. И скажи трубачам, чтобы побольше шумели.
— Эти шакалы Нарсеха подумают, что им на голову свалилась вся римская армия, — пообещал Даций, когда они спускались туда, где оставили своих лошадей. — Но все же будь осторожен. Потерять в таком вот пустячном деле такого отличного военачальника, как ты, по-моему, было бы большой ошибкой.
Схватка явилась повторением той, что произошла днем раньше, правда, в гораздо более широком масштабе. Подобно песчаной буре, сметающей все на своем пути, оба крыла римской кавалерии дважды промчались по полю, не давая персам сплотиться в организованный строй. Многие из них пали, так и не успев снова сесть на коней. Остальные вскоре все, как один, бросились бежать на восток, не подозревая, что за холмом царь Тиридат со своим войском только и ждет, чтобы снова задать им жару.
При виде римского войска, появившегося, казалось бы, ниоткуда, чтобы прийти им на помощь, к бегущему арьергарду армии Галерия вернулась храбрость, и солдаты стали сопротивляться, чего они, по-видимому, не в состоянии были делать с тех пор, как их погнали от Карр. С окровавленным оружием, но в приподнятом настроении от того, что им дали возможность отомстить за себя, воины Тиридата вскоре появились на гребне холма, гордо маршируя в строю. Всадники же Константина все дальше уходили на запад, и к ним присоединялось все больше и больше отставших солдат Галерия, отрезанных конницей персов от основных сил и брошенных на погибель врагу.
Спустя три часа после краткой, но жаркой схватки на равнине около двух тысяч человек в неровном, но все же вполне армейском строю шагали за Константином и Тиридатом, который наконец согласился сесть на коня. Остальные всадники Константина служили колонне арьергардом, но по прошествии еще одного часа стало очевидно, что персидские застрельщики вовсе не намерены возобновлять атаки на римлян, армия которых пополнилась еще одной тысячей оборванных и грязных солдат.
Четырьмя днями позже армия Константина, численность которой возросла уже до целого легиона, а воинского духа хватило бы на целых два, вошла в небольшой сирийский городок Берея, лежащий на границе с провинцией Августа Евфратена и менее чем в двух днях верховой езды от самой Антиохии. Здесь наконец они обнаружили римский военный штаб, расположенный в большом городском доме и различимый благодаря укрепленным у входа знаменам конницы и пехоты. Константин спешился и, сопровождаемый Тиридатом с Дацием, вошел в комнату, где отдал салют легионов испуганному Галерию и его командирам.
— Флавий Валерий Константин, — торжественно отрапортовался молодой военачальник. — Трибун имп…
— Я знаю тебя, трибун, — резко оборвал его Галерий. — Как ты осмеливаешься соваться вперед перед царем Армении?
Заговорил Тиридат — и резкость его голоса вызвала скованность даже в Галерии.
— Себя и своих солдат я отдал в распоряжение трибуна Константина, цезарь, — заявил он. — Я рад, что служу под его командованием.
— Это совсем не положено, — промямлил Галерий.
— Не положено было и отступать от Карр, — отрубил Тиридат. — Но если бы не этот трибун со своими пятью сотнями всадников, моя кровь давно бы уж смешалась с водами Евфрата.
Галерий вперился в Константина, и глаза его сузились.
— Где это ты раздобыл пять сотен всадников, трибун? — потребовал он ответа.
— В Александрии. Император послал меня с подкреплением для вашей армии. Сожалею, что мы прибыли слишком поздно.
— Наглый пес! — за спиной у Галерия стоял Максимин Дайя.
— Хватит! — Цезарь Востока заткнул рот своему племяннику прежде, чем тому удалось сказать что-то еще. — Ты знаешь, что трибун Константин входит в состав императорской гвардии, и ты слышал, как он сказал, что император послал его к нам с подкреплением. Кто мы такие, чтобы говорить, будто он не выполнял его приказа? — Затем он спросил, прищурившись: — Персы отсюда далеко?
— Мы ухитрились расколоть силы тех, кто преследовал вашу армию, и уничтожили их более чем наполовину, — объяснил Константин. — Остальные, я думаю, решили, что они слишком углубились на запад, чтобы чувствовать себя спокойно.
— Я твой должник, трибун. — Эти слова, очевидно, стоили Галерию большого труда.
— Вы бы на моем месте сделали для меня столько же, цезарь, — спокойно сказал Константин. — Можно мне идти, чтобы расквартировать моих всадников с их лошадьми? Мы проделали долгий путь.
Галерий окинул его долгим взглядом, и Константину показалось, что плечи его слегка ссутулились, словно и впрямь слишком тяжелым оказалось навалившееся на них бремя позора от этого поражения. Потом он распрямился — ведь все же как-никак Галерий был старым закаленным солдатом.
— Можешь идти, трибун, — сказал он и добавил почти так, словно говорил с самим собой: — Ты проделал долгий путь, это уж точно — очень долгий путь!
2
Когда прошло два дня и ничто уже не говорило о том, что персы намерены атаковать потрепанные остатки римской армии, которая месяцем раньше так браво шагала из Антиохии на восток, Галерий решил вернуться в сирийскую столицу и предстать перед Диоклетианом, недавно прибывшим туда на судне из Александрии. Сверкающий в своих начищенных серебряных доспехах, в пурпурном плаще цезаря на плечах, он ехал верхом во главе группы всадников. Остальные войска Галерий оставил позади для обороны наскоро возведенной линии укреплений в Берее.
Тут же вслед за Галерием ехал Максимин Дайя, который как племянник цезаря уже считался наследственным претендентом на занимаемый им пост на Востоке. В следующем ряду находились Флавий Валерий Север, командовавший императорской гвардией, еще когда Константин учился в военной школе, Лициний Лициниан и, помимо своей воли, армянский царь Тиридат. Константин же не получил никакого приглашения ехать вместе с предводителями армии, а впрочем, он такого и не ожидал. Ехал он во главе колонны своих всадников довольно далеко позади.
Под ярко сияющим солнцем длинная колонна приблизилась с востока к Антиохии и свернула на обрамленную колоннадой широкую улицу Виа-Цезарея. Впервые оказавшись в сирийской столице, Константин с интересом поглядывал на этот древний город, место пересечения дорог восточного мира, который вместе с приморским портовым городом Селевкия, находящимся примерно в часе езды по берегам могучей реки Оронт, делящей Антиохию пополам, являлся одним из самых богатых и важных городов Римской империи.
Широкая улица с колоннадой оканчивалась среди холмов, переходя в извилистую дорогу, ведущую к скалистым вершинам горы, откуда город был весь как на ладони. С востока густая лавровая роща обозначала то место, где находился пригород Дафны с мерцающим мраморным храмом Дианы посередине. Будучи самой постыдной частью Антиохии, этот пригород, как слышал Константин, массам простого люда приходился по душе благодаря тому, что поклонение богине сопровождалось похотливыми обрядами.
На вершине одной из скал стояла крепость, построенная давно для защиты города от восточных орд, веками стремившихся вырвать его из рук Рима. Над другой скалой возвышался прекрасный храм Юпитера Капитолийского, а чуть восточней Константин различил акведук, сооруженный Юлием Цезарем после победы над помпеянцами[41], а также великолепные бани. Неподалеку виднелся огромный стадион, лишь немного уступающий по размеру цирку в Риме. Над его самым верхним этажом нависали пестрые матерчатые навесы, служащие защитой от солнца и дождя тем, кто готов был платить побольше.
Вдоль улиц стояли люди, но уж больно молчаливой казалась эта толпа. Пока первые ряды процессии сворачивали на Виа-Цезарею, по каменной мостовой к ним приближалась золотая колесница, запряженная шестеркой — все как на подбор — белых лошадей. Прямо перед шествующей колонной она развернулась и стала, заставляя остановиться и колонну. В колеснице рядом с возницей стоял сам Диоклетиан, но совсем не приветлив был вид этой мрачной, держащейся прямо фигуры.