Норонович и Жолудь шли впереди, а немец за ними сзади, покуривая трубочку.
Норонович, с ненавистью поглядывая через плечо на «фильку», бурчал:
— Ведет, как арестантов. Кочегаришка паршивый, а толкает машиниста первого класса. Что, Вася, разве можно терпеть? — наклонился он к помощнику.
— Нельзя, Василий Федорович! Никак нельзя! — горячо шептал Вася Жолудь.
VII
Заслонов уже проработал в депо целую неделю. На службе он ни с кем из железнодорожников не входил в разговоры, держал себя сухо, официально.
Было бы наивно думать, что фашисты так легко и просто доверились ему. Разумеется, за каждым шагом начальника русских паровозных бригад смотрели в оба глаза. Приходилось всё время быть начеку.
Заслонов знал, что возле Орши работает подпольный райком, — так ему сказали в Москве, — но пока он еще не мог установить с ним связь.
Наконец райкомовский связной дал о себе знать.
К Алексееву подошла на улице жена дежурного по станции — Надежда Антоновна Попова. Она сказала, что является связной секретаря райкома Ларионова, который организует на Оршанщине партизанское дело. Сообщила, что райком получил по рации с «Большой земли» сведения о группе Заслонова, и Ларионов хочет встретиться с Константином Сергеевичем.
Алексеев передал всё это дяде Косте.
В воскресенье Заслонов шел из нарядческой обедать. Соколовская варила ему жиденький картофельный суп, заправленный подсолнечным маслом. Больше у него ничего не было.
Как обычно, он прошел мимо Застенковской улицы, где шумел базар. Когда Константин Сергеевич минул базар, то услыхал, что за ним кто-то торопливо идет.
Заслонов обернулся и увидел: его нагоняла Попова. В коротеньком кожушке, повязанная старым пуховым платком, — ее было не узнать. Он чуть сбавил шаг и зорко посмотрел вокруг: навстречу им никто не шел.
— Товарищ Ларионов ждет вас послезавтра. Он в Дрыбине, — вполголоса сказала Попова, нагнав его.
Константин Сергеевич остановился, словно уступал Поповой дорогу.
— Приду. Будьте осторожны! — ответил он и свернул к себе на Буденновскую улицу.
«Иван Тарасович здесь. Отыскался след Тарасов… Это чудесно! Хозяин района на месте — значит, заработаем по-настоящему!» — думал он.
VIII
Константин Сергеевич заранее подготовил всё и попросил разрешения у Контенбрука не являться во вторник на службу: Заслонов еще не имел ни одного выходного дня.
Шеф охотно отпустил его.
Во вторник ранним утром Заслонов пошел в Дрыбино.
Каждый день кто-либо из оршанских железнодорожников уходил в деревню за продуктами, и немецкие постовые уже привыкли к этому. Часовой издалека смотрел на удостоверение личности с фашистскими печатями и спрашивал:
— Кольхоз, я?
— Я, я, — ответил и Константин Сергеевич, проходя мимо.
Заслонов встретил секретаря райкома на улице, еще не доходя до хаты Куприяновича. Ларионов возвращался домой. Был он в коротком кожушке и валенках.
В первую секунду Иван Тарасович не узнал Заслонова, но, когда Константин Сергеевич окликнул, секретарь райкома бросился к нему:
— Товарищ Заслонов, здравствуйте, дорогой! — жал он руку Константину Сергеевичу, вглядываясь в него. — Представьте, я вас не узнал: борода сильно меняет лицо. Ну, пойдемте, пойдемте, поговорим!
И они направились к Куприяновичу.
Старик-железнодорожник жил вдвоем с женой. Дочери выросли и разлетелись в разные стороны, сын служил в Красной Армии.
Увидя ТЧ, Куприянович не знал, как и принять дорогого гостя. Он уже дал команду жене — жарить яичницу, но Константин Сергеевич взмолился:
— Антон Куприянович, позвольте нам сначала поговорить, а потом уж и за стол можно!
— Ну, ладно. Женка, пойдем, не будем мешать!
И хозяева вышли из хаты, оставив гостей одних.
Заслонов рассказал Ивану Тарасовичу о переходе линии фронта, о пути из Москвы к Орше, о том, как население везде помогало заслоновцам.
— Во всякой работе самое главное — народ. Разве мог бы я жить и действовать тут, если бы на каждом шагу не чувствовал народной поддержки и помощи? — сказал секретарь райкома, внимательно слушавший рассказ. — А что же, товарищ Заслонов, вы намечаете делать в ближайшее время?
— Пока подбираем людей. Чутеньки осмотримся, пусть к нам привыкнут, а тогда дадим фашистам копоти!
— Правильно. Диверсии на железной дороге — наша самая лучшая помощь Красной Армии. Фашисты рвутся к Москве, — надо сорвать подвоз их подкреплений.
— Сделаем. Будут помнить Оршу!
— А как относятся к вам те рабочие, которые не знают о том, что вы вернулись сюда с определенной целью?
— Плохо, — улыбнулся Заслонов. — Считают меня предателем… Но это нам на руку…
— Конечно, чем меньше у фашистов будет подозрений, тем лучше. Зима нынче ожидается лютая, — так говорят все старики. Постарайтесь возможно дольше продержаться в Орше!
— Постараемся, чтоб нас не раскрыли!
— И всё-таки не забывайте, что рано или поздно вам с товарищами придется уходить в лес.
— Я готовлю отряд. Подбираю людей, собираю оружие и боеприпасы.
— Как жаль, что тогда, в июне, мы не успели приготовить лесные базы! Но ведь после речи товарища Сталина у нас в распоряжении оказывалось всего чуть побольше недели. К тому же, началась эвакуация…
— Ничего, Иван Тарасович, еще создадим базы! — сказал Заслонов.
— Сноситься будем через Попову. Она — человек преданный, энергичный.
— Да, это удобно.
— Чем вам помочь, в чем нуждаетесь?
— Хорошо бы достать рацию…
— Попрошу, чтоб прислали с «Большой земли». Обещали. Что еще?
— Больше пока ничего.
Минуту помолчали.
— Ну, знаете, товарищ Заслонов, чудесно, что вы в Орше! — весело потирал руки Иван Тарасович.
Секретарь райкома повеселел.
— Что ж, теперь, пожалуй, можно и хозяина пригласить? Куприянович уже заглядывал в окно, — сказал Иван Тарасович и пошел из хаты.
Заслонов понял его переживания. Когда Иван Тарасович вновь пришел в свой район, положение секретаря райкома в первый момент оказалось затруднительным. Партийцев, которых оставили для подпольной работы, было мало.
В своем районе Иван Тарасович создал партизанские группы быстро, но в самой Орше, на крупном железнодорожном узле, такой группы еще не было.
А теперь в Орше, в самом логове врага, нежданно-негаданно появился Заслонов. И у него, оказывается, есть уже крепкая, сплоченная группа, готовый костяк партизанского отряда. Этому ли было не порадоваться!
В Оршу Заслонов вернулся поздно вечером. В доме Соколовских все спали. Константин Сергеевич легонько постучал пальцем в окно своей комнатушки, — он так условился с Михаилом Евдокимовичем. Соколовский тихонько открыл дверь.
Но наутро любопытный обер-фельдфебель всё-таки спросил у Заслонова:
— Где вы так пузьно гуляйт?
— Хожу к старушке-учительнице учить немецкий язык.
— О, вьеликольепно-карашо! — расцвел немец.
IX
Заслонов и Алексеев сговорились пойти вечерком к Птушке. Иван Иванович уже работал на старом месте в механическом цехе простым токарем. Заслонов хотел сколотить свое ядро среди ремонтников, и потому надо было поразузнать о настроении токарей.
В этот раз они у Птушки не отказались от скромного угощения, — ели и разговаривали о том, о сем.
Когда окончили ужин и Марья Павловна унесла на кухню посуду, Заслонов спросил:
— Как чувствует себя Островский?
— Плохо, — ответил Птушка.
— Он ведь работает, — спокойно, как бы невзначай, вставил сбоку Алексеев.
— Да, работает. Но как может чувствовать себя советский человек, работая у врага?
Алексеев, потупив голову, что-то чертил ногтем по скатерти и сдержанно улыбался. Заслонов, наоборот, был серьезен и пытливо смотрел на Ивана Ивановича.
— А Мамай? — спросил Заслонов.
— Ну, Мамай — предатель. Тому что? Мамай прекрасно себя чувствует: он ждал фашистов!
— А много ли прежней молодежи у вас, Иван Иванович? — перевел Заслонов разговор на то, что особенно его интересовало.
— Кое-кто: Коренев, Пашкович, Домарацкий, Шмель.
— А они как?
— Молодежь-то? — переспросил Птушка.
Он оглянулся кругом. В обоих окнах были вставлены зимние рамы, к счастью, сохранившиеся на чердаке.
— У молодежи, Константин Сергеевич, — понизив голос, начал Птушка: — настроение, — он еще раз оглянулся и выпалил решительно, — боевое! — И потом затворил, всё больше и больше оживляясь: — Чего тут сидеть сложа руки, когда вся страна отбивается от проклятых фашистов! Помочь надо, а не ждать, когда за нас сделает кто-то другой! Сколотить отряд. Вот машинист Ходасевич, старый буденновец. Ему команду — и всё. А мы чего-то ждем!
Иван Иванович выпалил всё одним духом и, откинувшись на спинку стула, смотрел прямо в глаза Заслонову.
Константин Сергеевич всегда уважал его. Птушка привык ему верить. Сейчас он высказал самое свое сокровенное, разволновался и вдруг с ужасом спохватился: «А что, если Заслонов выдаст меня? Нет, нет! Не может быть!»
Кровь бросилась ему в лицо. Иван Иванович сидел, ожидая удара. Константин Сергеевич понял переживания Птушки. Лицо его утратило прежнюю настороженность, и посветлело. Он обернулся к Алексееву:
— Анатолий, ты еще ничего не говорил Ивану Ивановичу?
Алексеев понял: этот вопрос Константин Сергеевич задает ради Птушки, чтобы показать ему, будто они и раньше доверяли Ивану Ивановичу. Заслонов прекрасно знал, что Алексеев, без его разрешения, ничего никому сказать не мог.
— Нет еще.
— Ну, так вот, дорогой Иван Иванович… — сказал Заслонов, придвигаясь со стулом к Птушке.
Он опасливо покосился на дверь.
— Никто не войдет. Жена моет посуду, — успокоил Иван Иванович. — Говорите смело!
X
Прошло две недели. Контенбрук и Фрейтаг были довольны Заслоновым. Начальник русских паровозных бригад оказался точным, аккуратным, выдержанн