— Предателя одного чуть не поколотил, — улыбнулся Заслонов.
— Вы? — удивился секретарь райкома: он знал, что Заслонов горяч, но умеет владеть собой. — Кого это?
— Машиниста Штукеля, который работает в депо сменным нарядчиком. Грязный, подлый и мелкий человечишко! Один из тех, о которых в поговорке сказано, — он и от яйца отольет! Этот негодяй ударил ни за что машиниста Струка, пожилого человека. Я чуть сдержался, чтобы не стукнуть предателя, но только отчитал. Жаль, нельзя было сказать Штукелю всё, что о нем думаю. — Пришлось ругать, но под иным соусом. «Вы что, — говорю, — хотите вооружить против нас машинистов?!»
— А шеф как на это?
— Поддержал меня. Не потому, конечно, что ему жаль нашего человека, а просто побоялся, что к ним не пойдут работать.
— Игру вы ведете великолепно, но прошу вас, будьте начеку. Чуть заметите, что вас начинают разгадывать, немедленно уходите из Орши. За Оршу не держитесь, оставьте там своих людей, а сами с ядром отряда — в лес. Из лесу вы сможете в любом месте бить по коммуникациям врага. Ну, вот, кажется, и всё. Главное, повторяю: помогите во время налетов!
— Сделаем, всё сделаем!
— Надо помочь нашей Советской Армии: в ней вся сила, а мы, партизаны, только ее помощники.
— Конечно!
Заслонов глянул в окно:
— Пора двигаться назад, — долго задерживаться не годится. — Он встал. — Будьте здоровы, Иван Тарасович!
— Желаю успеха, Константин Сергеевич! — крепко пожал ему руку секретарь райкома.
Заслонов вышел из хаты. На крыльце его задержал хозяин.
— Товарищ начальник, куда? — расставил руки Куприянович, не пуская Заслонова.
— Домой.
— А перекусить?
— Некогда, Антон Куприянович!
— Э, браток, успеешь, — это не к поезду. Не пущу! Сказано: гость — невольник…
— Поздно будет. Я не в гости приходил, а по делу. Дело важнее желудка!
— Так хоть в торбу насыплю чего, а то что ж: сюда с пустой и назад с пустой? Не годится: фриц не поверит, что ходил за продуктами.
— Пожалуй, он прав, — улыбнулся Иван Тарасович, вышедший провожать Заслонова.
Пришлось вернуться в хату.
Куприянович затопал по хате — только разлетались полы его кожушка. Он насыпал в мешок Заслонова муки, положил сала.
— Довольно, спасибо, довольно! — благодарил Константин Сергеевич, но Куприянович совал то какие-то блины, то картошку.
— Молчи, товарищ начальник! Это не в депо, тут я хозяин!
XX
Накануне Дня Красной Армии советские самолеты сбросили листовки, в которых предупреждали население о том, что Орша будет подвергаться бомбежкам и чтобы поэтому население уходило из города.
Заслонов уговаривал Полину Павловну уйти на несколько дней к матери, жившей в деревне, в трех километрах от Орши.
— Вы женщина. Зачем вам зря подвергаться опасности? — убеждал он.
— А как же вы тут будете?
— Как-нибудь, — улыбнулся Заслонов. — С работы ведь не уйдешь!
Полина Павловна послушалась Заслонова — ушла в деревню. В доме остались одни мужчины.
Заслонов продумал со своим штабом, чем и как они могут помочь Советской авиации.
Многие железнодорожники давно имели ручные электрические фонарики, — оккупанты продавали их на базаре. Решено было, что, когда по сигналу воздушной тревоги фашисты попрячутся в бомбоубежище, комсомольцы будут из разных мест сигналить ручными фонариками, указывая расположение депо, вокзала и «четного парка», где стояли воинские эшелоны.
А Шмель и Домарацкий взялись пускать ракеты на здание депо.
Те же из паровозников, которые во время налета окажутся на паровозе, должны были почаще открывать топку, чтобы наши самолеты видели на путях огонь.
К вечеру 22 февраля все фрицы, свободные от ночной работы, потянулись из Орши в деревню, боясь бомбежки. Заслоновцы посмеивались, глядя на это организованное бегство фашистов.
23 утром Заслонов, идучи на работу, с особым чувством смотрел на четный парк, где сгрудились фашистские воинские эшелоны, на серые цистерны с бензином, всё это сегодня взлетит на воздух!
В этот вечер Константин Сергеевич задержался в нарядческой и пошел домой в двенадцатом часу ночи. Соколовский еще не приходил с работы, а обер-фельдфебель сидел дома. Он уже был в туфлях, но еще не ложился спать и весьма обрадовался приходу Заслонова.
— А-а, герр руссише шеф! Граем? — сразу же предложил он.
— Сыграем. — ответил Заслонов, раздеваясь.
Константин Сергеевич не хотел ложиться спать до налета и с удовольствием принял приглашение.
Сели играть в шахматы.
Константин Сергеевич как-то научил Шуфа известной детской песенке:
Черный рыжего спросил:
— Чем ты бороду красил?
Обер-фельдфебелю очень понравилась эта песенка. Всякий раз, как они садились за шахматы, Шуф, пощипывая свою рыжеватую бороду, начинал декламировать:
Черны рызиго просиль:
— Чем ти породу красиль?
— Я на золнышке лежаль,
Ферху породу тержаль…
Минуты казались Заслонову часами. Он никак не мог дождаться, когда прилетят наши.
Наконец заревела станционная сирена, и гулко ударили зенитки. Обер-фельдфебель растерялся. Он вскочил со стула и, первым делом, задул лампу, хотя окна были закрыты ставнями. Потом, натыкаясь на вещи, стал впотьмах искать сапоги, видимо, собираясь бежать в убежище.
В планы Заслонова не входило в эти часы оставаться одному без свидетелей.
Надежное, железобетонное бомбоубежище было только на станции, но бежать туда сейчас — безрассудно. У дома Соколовских, в палисаднике, между грушей и яблоней, была вырыта узкая щель. Сидеть в щели на морозе — не особенно-то приятно.
— Куда вы собираетесь? Оставаться на месте — безопаснее.
Обер-фельдфебель нашел сапоги. Натягивая их на ноги, он хотел было что-то возразить Константину Сергеевичу, но успел лишь сказать: «А-абер…», — как раздался потрясающий удар, за ним другой, третий, четвертый…
Домик весь вздрогнул. С шумом открылась и пушечным выстрелом грохнула, закрываясь вновь, входная дверь. В шкафу зазвенела посуда.
Шуф с одним сапогом на ноге повалился на кровать.
Заслонов оставался сидеть у стола перед шахматной доской. Он смотрел в темноту, улыбался и с удовольствием отсчитывал в уме: «Р-раз! Еще раз! Так их! Так!»
А обер-фельдфебель при каждом разрыве ругался по-немецки.
Сквозь щели ставен в комнату пробивались отблески близкого пожара. Заслонов с удовлетворением подумал: «бензинчик».
Зенитки неистовствовали.
Когда налет кончился, Заслонов и Шуф вышли на крыльцо. От железнодорожных путей домик Соколовских отделяли огороды, и с крыльца был виден почти весь узел.
Там стоял полный переполох. Еще догорали какие-то вагоны. На фоне пожара виднелись суетящиеся фигуры. Слышались крики фашистов, тревожные гудки паровозов. Над лесом полыхало огромное зарево.
Обер-фельдфебель стоял, потрясенный.
— О-о, колоссаль! — смог только с огорчением сказать он, и вернулся в дом.
Константин Сергеевич пошел вслед за ним.
Сгорели цистерны с бензином, сгорела часть вагонов, стоявших неподалеку от них, но разрушила ли бомбежка какой-нибудь цех, увидеть было нельзя. Итти же самому теперь в депо казалось Заслонову неосмотрительным.
Обер-фельдфебель так расстроился, что не захотел доигрывать партию. Стали ложиться спать.
Заслонов уже лежал в постели, когда пришел Соколовский.
Константин Сергеевич спросил у него, что разрушено в депо.
— Разворотило подъемку и смотровое № 14, — весело рассказывал Соколовский.
Шуф за стенкой, оказывается, тоже слушал сообщение Соколовского. Он, разумеется, не понимал, что такое «подъемка» и «смотровое № 14», но всё возмущался и посылал проклятия «Иванам».
— О, чорт возьми!
— Опять же в цистерны попали. С одного разу! Вагонов на путях наломало и сожгло!.. И над лесом — дым и огонь. Что там в лесу было, кто его знает!
— О, чорт!
Заслонов-то прекрасно знал: в лесу у фашистов были склады боеприпасов, фуража и прочего военного имущества.
— А наши сбиль какой самольет? — крикнул из своей комнаты Шуф.
— Чорта с два! — выпалил Соколовский.
— О-о два, цвай! Вьеликольепно-карашо! — обрадовался обер-фельдфебель.
Заслонов махнул Соколовскому рукой: мол, не объясняй, пусть дурак думает!
Соколовский не стал говорить, — он весело подмигивал Заслонову, потрясая кулаком.
Заслонов радовался: значит, партизанская сигнализация оправдала себя! Значит, железнодорожники помогли своему старшему брату — Красной Армии!
XXI
Алексеев вернулся из очередной поездки ночью 23 февраля, после бомбежки. Депо стало неузнаваемым: основной его цех «подъемки» и здание «смотрового депо», где производился технический осмотр прибывающих с линии паровозов, были сильно повреждены.
Груды кирпича засыпали пути и канавы, под ногами хрустело битое стекло. Голодные, раздетые пленные под конвоем эсэсовцев очищали пути от мусора и кирпича.
Алексееву очень хотелось бы поговорить с кем-либо из товарищей, но было уже поздно, и он прямо отправился домой. А утром, чем свет, ушел в Грязино на целые сутки по делам организации лесной базы.
В Грязине подготовка базы шла полным ходом. Шеремет скопил на мельнице для партизан Заслонова двадцать пудов муки. Алексеев рассказал товарищам о том, как наша авиация на славу разбомбила фашистов в Орше.
Днем в Грязине были слышны взрывы и зенитная пальба. Советские бомбардировщики снова сделали налет на Оршанский узел.
На следующий день, 25 февраля, Алексеев часам к трем пополудни вернулся в Оршу. Когда он пришел домой, хозяйка шопотом сказала ему:
— Вчера арестовали Заслонова.
У Алексеева захолонуло сердце.
— А еще кого?
— Говорят, его одного.
Алексеев переоделся и пошел к Чебрикову. Надо было узнать обо всем подробнее и решить, что делать дальше. Он рассчитывал застать Чебрикова дома, потому что Сергей Иванович тоже был сегодня свободен от поездки.