Так и оказалось: Сергей Иванович сидел дома. Он был сильно встревожен.
— Слыхал, что вчера произошло? — спросил Чебриков.
— Слыхал. Кто арестовал дядю Костю?
— Гестапо.
— Где сидит?
— Сидел в полевой комендатуре.
— А теперь?
— В депо, в нарядческой…
— Как, дядю Костю выпустили? — радостно кинулся к Чебрикову Алексеев.
— Избили и выпустили. Увидишь: голова повязана.
— Ах, мерзавцы! А ты с ним говорил?
— Удалось мельком.
— В чем его обвиняли?
— Ему говорят: вы сигнализировали советским самолетам.
— Вот дьяволы, кое-что знают!
— Да. А дядя Костя отвечает: «Как же я мог сигнализировать, если во время налета играл в шахматы с обер-фельдфебелем Шуфом?» Вызвали обер-фельдфебеля. Он подтвердил, что Заслонов всё время был дома. И дядю Костю выпустили. Улик-то — никаких.
— А что, поймали кого-либо из ребят с фонарями?
— Нет.
— И больше никого не арестовали?
— Нет.
— Кто-то донес на дядю Костю.
— Нашлись мерзавцы вроде Штукеля.
— Что будем делать дальше?
— Дядя Костя уйдет. Я покамест остаюсь для диверсий. А ты и все, кто наиболее подозрителен немцам — Шурмин, Коренев, Норонович, Пашкович, Шмель и другие, — готовьтесь уходить.
От Чебрикова Алексеев направился в депо: может, удастся как-нибудь перекинуться словом с дядей Костей.
Входить в нарядческую Алексеев опасался: дела никакого у него не было, — в нарядческой при всех не станешь же говорить о партизанских делах. Надо полагать что за Заслоновым сегодня все-таки усиленно следят. Алексеев прохаживался по коридору не отходя в нарядческую, и думал, как бы вызвать Константина Сергеевича в коридор.
В томительном ожидании прошло несколько минут. И вот из нарядческой наконец вышло двое немецких железнодорожников. Один шагнул в коридор, а второй на секунду задержался у порога. Он широко раскрыл дверь и, держась за ручку, еще что-то говорил с Фрейтагом.
Алексеев подошел к двери и глянул в нарядческую.
Заслонов стоял у своего стола и смотрел на немца, остановившегося на пороге. Голова у Константина Сергеевича была повязана. Лицо побледнело и осунулось, но в глазах горела неукротимая решимость. Дядя Костя остался верен себе: драться, так драться до конца!
На короткое мгновение глаза Алексеева и Заслонова встретились. Фриц кончил разговор и, закрыв дверь, ушел.
Алексеев медленно пошел к выходу. Сзади за ним хлопнула дверь — из нарядческой кто-то вышел. Алексеев, не оборачиваясь, продолжал итти вперед. Человек, вышедший из нарядческой, нагонял его.
— Я уйду сегодня, а ты уходи с ребятами завтра, — обгоняя Алексеева, тихо сказал Заслонов.
XXII
Вместе с Алексеевым уходило четырнадцать ремонтников и паровозников. Анатолий накануне предупредил их, и они все ушли поодиночке в Дрыбино еще ранним утром.
Сам Алексеев рискнул немного задержаться. Ему хотелось посмотреть, что́ станут делать фашисты, когда узнают об исчезновении Заслонова.
Кроме того, надо было пустить гестапо по ложному следу, — так заранее сговорились с Константином Сергеевичем на случай его ухода из Орши.
Алексеев поручил нескольким товарищам, временно остающимся в Орше, распространить разные версии о том, куда скрылся Заслонов. Хотелось проверить это и самому еще больше подлить масла в огонь.
Он оделся, как для поездки: сумку от противогаза перекинул через плечо, котелок, с которым, по примеру немцев, паровозники не расставались, привязал к сумке, «ТТ» положил за пазуху и пошел в депо.
О том, что Заслонов не явился на работу, уже все знали. Депо было в возбуждении. Говорили только о Заслонове. Судили и рядили на все лады.
— Должно быть, опять арестовали!
— Кабы арестовали, разве Штукель не знал бы, а то бегают все — и шеф, и этот сухопарый.
— Арестовали бы, если б нашли. Еще ночью пришли за ним к Соколовским, а его и след простыл. Ищи ветра в поле! — с явным сожалением, что гестапо так обмишурилось, сказал Мамай.
«Значит, дядя Костя хорошо сделал, что ушел вчера! — подумал Алексеев. — Надо и мне сматывать удочки!»
— Говорят, видели в угольном складе.
— Эсэсовцы всё депо обыскали, — нет.
— А я слыхал: Заслонов испугался бомбежки и ушел в деревню, — заметил простодушный машинист Струк.
«Ишь, чорт, как близко берет!» — посмотрел на старика Алексеев. И, чтобы направить разговор на другую тему, сказал:
— Куда там итти! — так избили человека. Лежит больной.
— А где лежит? — живо обернулся к нему Мамай.
— В Орше, — а где же? Вчера не дошел до Соколовских.
— Говорили, он подался на Оршу-Западную.
В дверь заглянул Штукель — должно быть, подслушивал. Он быстро окинул всех своими кофейными глазами и, увидев Алексеева, строго сказал:
— Алексеев, через час поедешь в Борисов с порожняком!
— Я готов, — ответил Анатолий и пошел из комнаты, будто бы вслед за Штукелем, который юркнул в нарядческую.
Всё, что произошло ночью, после ухода Заслонова, он уже знал. Оставаться дольше было не к чему и небезопасно.
Алексеев быстро вышел из депо.
— Через час в Борисов! Как бы не так! — усмехнулся он, быстро шагая в Дрыбино.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
Алексеев не стал заходить в Дрыбино. Он знал, что товарищи, вышедшие из Орши ранним утром, не будут дожидаться его, а вместе с Константином Сергеевичем уйдут подальше, в Грязино. Туда направился и Анатолий.
Сегодня он шел быстрее, чем обычно. Чуть стемнело, а он уже входил в Грязино.
Хата Шеремета была полна народа.
Первый, кого увидел Анатолий, был хромой Куприянович. Старый железнодорожник стоял посреди хаты с трубочкой в руке и, конечно, рассказывал что то веселое, потому что все смеялись.
Увидев Алексеева, Куприянович круто на одном каблуке повернулся к нему:
— Гляди, у нас гостей — со всех волостей! — обвел он рукой вокруг.
Действительно, тут было несколько местных парней, давно записанных в отряд Заслонова, человек шесть окруженцев и все свои оршанцы. В красном углу на лавке сидел Заслонов. Голова у дяди Кости была повязана, но глаза смотрели бодро.
— Антон Куприянович, и ты с нами? — спросил Алексеев сбрасывая у порога сумку и котелок с плеч.
— А то как же? Старый конь борозды не портит. Ты не гляди, что я хромой. Я, браток, тебя из любого болота выведу! Я охотник! Сцепщиком уже быть не могу, но партизаном — за милую душу!
Алексеев подошел поздороваться с Константином Сергеевичем.
— Рассказывай! — усадил его рядом с собою Заслонов.
Анатолий рассказал последнюю оршанскую новость о том, что прошлой ночью из гестапо приходили к Соколовским за Константином Сергеевичем.
— Во-время ушел!
— Да, на этот раз уже не выпустили бы! — сказал Заслонов.
— Что и говорить, заиграли бы дьяволы человека! — махнул рукой Куприянович.
— А теперь — близок локоть, да не укусишь!
— Заслонов еще поставит фашистам добрый заслон! — усмехаясь, неторопливо сказал Норонович.
Большое оживление вызвал рассказ Алексеева о том, как мечутся по депо шеф и Фрейтаг, как рыщет всюду, подслушивая и подсматривая, Штукель.
— Забегали!
— Еще не так забегают!
Потешались над тем, какие слухи пошли распространять об исчезновении Заслонова.
— Это хорошо! Через день еще прибавят. Наплетут не такого! — смеялся Заслонов.
Выставив посты, спать легли пораньше.
Ночь прошла спокойно.
Весь следующий день решили готовиться к уходу в лес: надо было осмотреть одежду и обувь, наладить снаряжение, почистить оружие.
Утром Заслонов подал хороший пример, стал бриться: сбрил усы и черную бороду. Открылся его волевой, с ямочкой посредине, подбородок. Константин Сергеевич сразу же помолодел. Шеремет достал у кого-то в деревне для Заслонова новую пограничную фуражку с зеленым верхом, потому что кепка, которую носил Константин Сергеевич, была потрепана и стара.
— Вот теперь наш начальник — во всей форме! — одобрил Куприянович.
Заслонов вертел в руках обновку и о чем-то думал. Потом сказал улыбаясь:
— Вспомнилось, как однажды я ни за что загубил свою новую кепку.
— Подбросил, должно быть, вверх, а кто-либо ударил из ружья в лёт и разбил? — спросил Куприянович.
— Нет, сам постарался. Можно рассказать в назидание потомству. Было это в Витебске в 1932 году. Жил я на квартире у будущей своей тещи, Анны Захаровны. Собирался сделать предложение Раисе Алексеевне. Купил новую кепку. Помню, — такая коричневая с большим козырьком. Хорошая кепка. Надумал сначала поговорить не с Раисой, а с ее мамашей.
— Правильно: тешу задобрить — полдела свалить! — поддержал внимательно слушавший Куприянович, который любил рассказать, но зато умел и слушать.
— Пришел я на квартиру, вижу — момент подходящий: старуха одна. Я и начал. Веду речь исподволь, издалека. То да се. Говорю и не вижу, что руки теребят кепку.
— Заволновался, стало быть.
— Да, волнения хватило: парню двадцать два года, студент, до этого никогда не сватался, поволнуешься… Вертел, вертел, наконец благополучно завершил дело — договорился, успокоился, глядь — а козырек-то у кепки начисто оторвал. И сама кепка мятая, будто ее корова жевала!.. — окончил Заслонов и, как всегда, первый же рассмеялся. — Помните, ребята, — обратился он к молодежи, — будете свататься, кепок зря не рвать!
После завтрака комиссар отряда Алексеев, прихватив с собою комсорга Женю Коренева, пошел беседовать с колхозной молодежью. Они разъясняли положение на фронте и в советском тылу.
А все остальные партизаны принялись чистить оружие. Деревенские мальчишки, со вчерашнего дня не отходившие от партизан, притащили по приказу Куприяновича целый ворох тряпок и пакли.
Они заодно принесли и все свои запасы оружия: гранаты, тесаки патроны, — всё, что собрали по дорогам и в лесу, когда через деревню проходил фронт.