[186]». Эти скоропортящиеся продукты, как мы знаем, выращивались в самом Константинополе, а именно между стенами Константина и Феодосия, равно как и на широкой полосе за Феодосиевой стеной, где для их посадок было доступно 12–15 км2, обеспечивавших этими плодами огородов 300 000 человек[187].
К сельскохозяйственным угодьям, особенно для производства овощей и фруктов, относилось также малоазиатское побережье Мраморного моря, откуда товары легко было перевозить на кораблях. Значение продуктов садоводства в жизни города подчеркивается и тем, что скачки на Ипподроме в день рождения Города называются «Овощными гонками» (λαχανικὸν ἱπποδρομίον), так как народу на Ипподроме раздавали овощи[188]. Предложение зависело, конечно, от климатических факторов, причем константинопольские источники постоянно сообщают о засухе или чрезмерных дождях, а также о вражеских вторжениях в сельскохозяйственные регионы, так что, например, после победы сельджуков при Манцикерте в 1071 году за одну денежную единицу, номисму, вдруг стало возможно купить на четверть меньше зерна.
Женщина с кувшином. Мозаика Большого императорского дворца. VI в.
К сожалению, у нас нет необходимых для сравнения и методически приемлемых данных по соотношению заработка простого населения и цен на основные продукты питания в столице. И все равно жизнь в Константинополе была легче, чем где-либо еще, и это – mutatis mutandis – касается, видимо, всех слоев населения, как пишет своему адресату Михаил Хониат, брат историка Никиты Хониата и митрополит Афин, около 1200 года: «Чего же вам не хватает? Разве не для вас обрабатываются равнины Македонии, Фракии и Фессалии? Не для вас ли выжимают вина Эвбеи, Птелея, Хиоса и Родоса? Пальцы Фив и Коринфа не для вас ли ткут платья? Не все ли потоки товаров стекаются в столицу, как в море?»[189]
Водоснабжение. Водоснабжение ранневизантийского Константинополя вполне соответствовало нормам и требованиям римского города, где основное потребление приходилось не на питьевую воду, а на воду для бань и таких общественных и частных сооружений, как фонтаны во дворах и на площадях. Этой традиции остался, в определенном смысле и с существенными ограничениями, верен и средневековый город. Тем не менее вопросы подачи и распределения воды остаются недостаточно исследованными. В самом городе источников было очень мало, и вскоре они оказались связаны с церквями как святые источники (при храме Перивлепты, Влахернской церкви), и только небольшая речка Ликос, которой сегодня больше не видно, пересекала город и впадала рядом с гаванью Елевферия в Мраморное море. Уже в древний Византий шел с севера водопровод. Император Адриан (117–138) построил первый акведук, линия которого была, очевидно, идентична трассе акведука императора Валента (364–378).
Цистерна Базилики. IV–VI вв.
Вода шла, вероятно, из удаленного на 120 км района города Визе, но археологические исследования ранних водопроводных труб по-прежнему отсутствуют[190]. Идущая с севера вода использовалась в первую очередь для заполнения больших цистерн (см. ниже) и около Форума Феодосия, в специальном канале, распределялась по трубам, которые снабжали ею службы двора и частные дворцы. Во время аварской осады 626 года доставка воды по этому акведуку прекратилась, и только в 758 году его сооружения снова отремонтировали. Ученые задавались вопросом, как же город мог так долго обходиться без воды, и был сделан вывод, что причина этого – снижение численности населения. Помимо цистерн, вода подводилась из Фракии, видимо, и другими путями, которые не оставили никаких следов. В XI веке акведук был еще раз отремонтирован и, согласно сообщению одного путешественника, действовал еще в начале XV века[191].
Уже в позднеантичном Константинополе водоснабжение было расширено за счет строительства больших цистерн, как открытых, так и закрытых, которые и сегодня еще сохранились в городе или встречаются нам в виде открытых пространств. Большие открытые цистерны V века (Аспара, Аэтия, Мокия, названные в честь их заказчиков) вмещали в сумме около 100 000 м3 воды и служили в основном для снабжения населения, тогда как две закрытые цистерны (Бинбирдирек, называвшаяся по-гречески, возможно, Филоксеновой, и «цистерна Базилики» – сегодня Йеребатан Сарай) были созданы для дополнительной подачи воды на территорию Дворца. Благодаря письменным источникам и раскопкам сегодня известна 71 цистерна, однако всего их было, конечно, гораздо большим[192]. Часто они представляли собой, полностью или частично, субструкции дворцов и особенно церквей, и служили также для защиты построенных над ними зданий от землетрясений, «так как множество отдельно стоящих колонн (т. н. качающиеся опоры) под гомогенной плоскостью сводов частично смягчало толчки, а частично распределяло их ровно»[193]. Подавляющее большинство этих цистерн наполнялось дождевой водой.
Бóльшая часть воды, как уже отмечалось, использовалась для обслуживания общественных бань, строительство которых засвидетельствовано вплоть до эпохи Юстиниана I (527–565). Археологически сегодня известно лишь очень небольшое число бань, в том числе старейшие Зевксипповы термы в бывшем святилище Зевса Гиппия, рядом с Ипподромом. Общественные бани исчезли приблизительно с VII века, в том числе потому, что церковь по моральным соображениям осуждала уход за телом и культуру общественных бань[194]. Бани остались в императорских дворцах и в частных домах богатых представителей высшего класса[195]. Еще в начале XIV века Феодор Метохит, важный сановник императора Андроника II, владел роскошной баней[196]. Параллельно исчезновению общественных бань постепенно возникали монастырские бани, которые были связаны преимущественно с уходом за больными или лишь таким образом оправдывали свое существование[197]. Культура бань – в общей сложности из источников их известно около 50 – при переходе от античного к средневековому Константинополю изменилась социально и постепенно ограничилась высшим классом, но все же это была та составляющая городской жизни, которую в такой форме знала почти одна столица.
Условия для жизни. У нас мало информации о том, как жили в своих домах люди из средних и низших слоев, равно как и о том, насколько большими были в среднем семьи. В XII веке литератор Иоанн Цец, который с социальной точки зрения принадлежал к среднему классу – что лишь на первый взгляд противоречит тому, сколько страниц посвящено ему в историях византийской литературы благодаря его многочисленным трудам, – жалуется не только на шум, от которого он страдал из-за тонких стен соседнего дома, но и на то, что на верхнем этаже держат свиней; из его же стихов мы узнаем, что через щели в стенах был виден очаг соседского дома[198]. В самом деле, описания построек упоминают «ложные стенки» из тонкого материала, отделявшие комнаты друг от друга. Дома в Фессалонике, которые можно привлечь для сравнения, состояли иногда только из разделенных стенкой гостиной и спальни, тогда как в малоэтажных зданиях кухня – не в последнюю очередь из соображений пожарной безопасности – находилась во дворе, в виде пристройки или вообще отдельно. Часто упоминаются террасы на крышах, которые в благоприятное время года давали возможность выбраться из тесных комнат дома. Камины или аналогичные отопительные сооружения для обычных домов никогда не упоминаются. Немногочисленные и маленькие окна завешивались только толстой тканью, а зимой, видимо, закрывались досками[199]. В жилых помещениях богачей имелись, как мы узнаем из завещаний, украшавшие стены ковры, шкафы, сундуки и пышно украшенные покрывала и подушки[200].
В Константинополе, как и в любом другом большом городе, хватало бездомных, которые проводили всю свою жизнь под открытым небом, хотя источники и сообщают о богадельнях, а многие часто ночевали в портиках и церковных галереях. В особый холод, как, например, зимой 928 года, император приказывал забить эти галереи досками, чтобы хоть как-то защитить людей от снега и холода[201].
Для маленьких повседневных радостей имелись многочисленные харчевни, деятельность которых, по крайней мере, в некоторые века, регулировалась государством. По воскресеньям и в большие праздники хозяева не должны были до второго часа дня (после восхода солнца, то есть примерно до 8 утра) ни наливать вина, ни подавать еды, а с наступлением второго часа ночи (после захода солнца, то есть около 8 вечера) – всякий день закрывать свои заведения и гасить огонь, «чтобы тем, которые весь день сидят в кабачках, не было разрешено приходить туда же и ночью и чтобы в пьяном виде они не устраивали драк, насилий и всякого безобразия»[202]. Конечно, эти предписания имели мало эффекта, как показывает замечание – несколько преувеличенное – Одона Дёйльского (1147 год): «Сам же город грязен и зловонен, и многие его места осуждены на вечный мрак; ведь богачи затемняют своими постройками улицы и оставляют эти грязные и мрачные места беднякам и чужеземцам; здесь совершаются убийства и грабежи и другие преступления, которые любят темноту. Более того, в этом городе люди живут без закона, в нем столько же хозяев, сколько богатых людей, и почти столько же воров, сколько людей бедных; ни один преступник не знает здесь ни страха, ни совести, ибо преступление не карается законом и никогда не совершается средь бела дня. Этот город во всем превышает меру – ведь он превосходит другие города как богатством, так и пороком»