11 сентября Патриарх Василий направил «Высокопреосвященнейшему Митрополиту Кир Вениамину, Председателю Священного Синода Православной Российской Церкви, возлюбленнейшему во Христе брату и сослужителю» ответное письмо, в котором повторил призыв к миру и преодолению раскола: «Заочно соприсутствуем с Вами и, поскольку возможно, посодействуем к скорейшему и полному уничтожению печального разделения, которое, будучи вредно Православной Церкви Вашей, глубочайшей печалью исполняет и Великую Матерь Церкви». На главный же призыв обновленцев – приехать лично на их Собор в Москву – Вселенский Патриарх, однако, поблагодарив за приглашение, отвечал вежливым отказом: «.по нашему мнению, личное наше присутствие в настоящее время не может быть исполнимо по многим основаниям и, по нашему мнению, оно не столь даже необходимо. Дух и любовь нашей и прочих братских церквей смотрит на вас и поможет Вам благополучно закончить дело»[184].
Получив такой ответ, обновленцы заочно объявили Василия III «Почетным Председателем Президиума Собора». В октябре 1925 г. представитель Константинопольского Патриарха в Москве архимандрит Василий (Димопуло) все же участвовал в работе так называемого «Третьего Поместного Собора на территории СССР», войдя в его Президиум, как и представитель Александрийского Патриарха архимандрит Павел (Катаподис)[185].
Подобные действия Вселенской Патриархии вызывали сильное смущение в церковных кругах и в России, и за рубежом. Фанар явно показывал, что его симпатии на стороне раскольников, а не канонической Русской Православной Церкви. При этом обновленцы активно пропагандировали свою переписку с Вселенским Патриархом. «Мы знаем твердо, – писали они, – что Священный Синод Православной Российской Церкви, ведущий свои полномочия от собора 1923 г., находится действительно в общении с Православным Востоком в лице его представителя вселенского патриарха. Доказательством тому служат неопровержимые, опубликованные документы, вплоть до последней телеграммы нового вселенского патриарха Василия III. А если русская синодальная церковь находится в общении со вселенской патриархией, если последняя считает первую вполне православной и законной, то как после этого назвать инсинуации никем и ничем не апробированного “местоблюстителя патриаршего престола”? Называя синодальную иерархию самочинной, он бросает голословное и заведомо лживое обвинение не нам только, а и вселенской патриархии – высшей представительнице Православного Востока. Но мы предпочитаем быть в общении с исконным центром восточного православия, чем иметь “благословение” ничем не апробированного местоблюстителя упраздненного патриаршества»[186]. Ситуация была скандальная и дискредитировала Вселенскую Патриархию.
Действиями Фанара был тогда возмущен даже управлявший русскими западноевропейскими приходами митрополит Евлогий (Георгиевский). Осенью 1925 г. он спрашивал в письме Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра (Полянского): «Будете ли Вы писать Константинопольскому патриарху об его незаконном вмешательстве в дела Русской Церкви? Ведь не только его Московский представитель архим. Василий перешел явно на сторону обновленцев, но и сам патриарх пишет приветственные грамоты лже-собору в лице их митрополита Вениамина и “автокефальному митрополиту” украинскому Пимену»[187].
Конечно, письменное общение Константинопольских Патриархов с обновленцами нисколько не придавало раскольникам каноничности. Это хорошо выразил митрополит Сергий (Страгородский), который в ответ на письмо одного обновленческого архиерея 22 сентября 1925 г. (по другим данным, 1926 г.) писал: «Указание на то, что некоторые Патриархи, например, Константинопольский и, в последнее время, Иерусалимский, обменялись с Синодом посланиями, нас мало убеждает. Мы знаем, что в единстве Церкви находятся лишь те, кто находится в общении со своим законным епископом и патриархом; что отлученный своим патриархом не может быть принят в общение другими (Премудр., 1 прав.);… Да и сам вошедший в общение с отлученным подлежит отлучению (Апост. 10, 12). Значит, если Патриархи Константинопольский и Иерусалимский вошли в общение с обновленцами, тем хуже для Патриархов. Пред законом Божиим все равны: и патриархи, и миряне. Когда Константинопольский Патриарх в XV веке отпал в унию с Римом, Русская Церковь за ним не пошла и живущие в России католические ксендзы от того не сделались православными. Так и общение Константинопольского Патриарха с обновленцами может только Патриарха сделать обновленцем, а не обновленцев православными»[188].
Были среди православных архиереев и те, кто не верил в подлинность прообновленческих грамот Константинопольской Патриархии, считая, что их автор – архимандрит Василий (Димопуло). Так, например, епископ Мариупольский Антоний (Панкеев), писал: «Грамоты патриарха Василия III московского происхождения, сочиняются Димопуло, он же Дурепопуло и Лестипопуло, по принципу: «вера без денег… мертва»»[189]. Действительно, проверить насколько точно архимандрит Василий выражал позицию Патриархии сложно. Однако вплоть до смерти в 1934 г. о. Василий состоял на своей должности, и документально неизвестно, чтобы кто-нибудь из Константинопольских Патриархов выразил ему порицание за «самодеятельность» по отношению к обновленцам. Таким образом, если архимандрит что-то и «сочинил», то в пределах дозволенного.
При этом Константинопольская Патриархия пыталась поддерживать отношения и с каноничной Русской Православной Церковью (отчасти из-за того, что фанариоты искали покровительства у Англиканской Церкви, а в Великобритании негативно относились к обновленцам). Задумывая проведение в 1926 г. Вселенского Собора, Патриарх Василий III пригласил на него не только обновленцев, но и Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра[190]. Впрочем, каких-либо данных о том, что Владыка Петр получил это приглашение и как-то ответил на него, нет.
В октябре 1925 г. (уже после проведения обновленческого Собора) благочинный г. Уральска протоиерей Геннадий Белугин обратился к Патриаршему Местоблюстителю с письмом, в котором спрашивал: «Соблаговолите, Ваше Высокопреосвященство, в копии прислать документ о признании Вас Востоком законным Патриаршим Местоблюстителем, если возможно, а также копию с документа архимандрита Василия Димопуло, который Вы мне читали, где он пишет, что Патриарх Василий III Константинопольский желает, чтобы в Российской Православной Церкви наступил скорее желанный мир церковный и прекратился раскол. Этот документ покажет верующим, что он одинаково имеет сношения как с обновленческим синодом, так и с Патриаршим Местоблюстителем… Не откажите, Ваше Высокопреосвященство, в этой просьбе, что-либо сообщите». Резолюция митрополита Петра на это письмо закономерно гласила: «Ходатайство оставить без последствий. Ответ не писать»[191]. Никакого смысла в поисках признания у Константинопольского Патриарха не было.
Поддержка обновленческого раскола Восточными Патриархами представляла опасность и для всего Православия. Как уже говорилось, на день Пятидесятницы 1925 г. был намечен созыв в Иерусалиме VIII Вселенского Собора, который, правда, не состоялся из-за отказа участвовать в нем Сербской, Румынской и Антиохийской Церквей, однако Фанар от этих планов не отказался. И в тех условиях в случае своего проведения Вселенский Собор, по справедливому замечанию протоиерея Владислава Цыпина, «мог бы превратиться в лжесобор, подчинившись воле русских обновленцев и обновленчески настроенных епископов Востока»[192].
Между тем, в начале 1926 г. Константинопольский Патриарх Василий III, «признавая неполезность дальнейшего откладывания времени Вселенского Собора», пригласил представителей всех Поместных Православных Церквей «собраться на Вселенский Собор… В день Пятидесятницы 1926 года». Местом его проведения была избрана Святая Гора Афон, и в печати даже появилась программа будущего Собора. На нем планировалось обсудить следующие вопросы: «1. Пересмотр всего церковного законодательства и приспособление его к современному положению церкви. 2. Принятие мер в видах общения и соединения со всеми христианскими церквами (западными). 3. В связи с этим будут пересмотрены и догматические вопросы, в том числе и 7 вселенских соборов. 4. Символические книги Православия. 5. Установление нарочитого исповедания православной веры и церкви и крещения еретиков. 6. Об управлении и объединении православных церквей в разных вопросах. 7. О церковно-богослужебных книгах, Божественной литургии и церковной проповеди. 8. О прочих богослужебных и священных последованиях. 9. О воскресном отдыхе. 10. О постах. 11. О священных одеждах и одеянии духовенства. 12. Об иконописании и духовной музыке в храме. 13. Об обучении клира и защите его прав. 14. Об установлении пасхалии и новом стиле на основании научных исследований»[193]. Исходя из этой программы, очевидно, какие губительные для Православия решения могли быть приняты на этом Соборе.
При этом обновленцы открыто выражали свою готовность участвовать в предстоящей акции. В «Красной газете» 1 марта 1926 г. было опубликовано сообщение «митрополита» Александра Введенского: «Мы на днях получили от Константинопольского Патриарха следующее сообщение, что работа вселенского собора откроется в Троицын день (11 июня) в г. Карее… На собор соберется около 1000 делегатов от десяти автокефальных церквей. На соборе будут присутствовать также папские делегаты. Ожидается архиепископ Кентерберийский и уполномоченный Лиги наций. Председательствовать на Соборе будет патриарх Константинопольский Василий III. Считаю чрезвычайно важным, что организаторы собора обратились исключительно к нам и к синоду, вовсе минуя тихоновцев и другие контрреволюционные группировки русского духовенства. Одновременно с приглашением было высказано, чтобы Синод в возможно скором времени известил Константинопольского патриарха о том, чего ждет Русская Православная Церковь от созыва вселенского собора». На этот вопрос Введенский дал радикальный ответ: «Русская Православная Церковь ждет от предстоящего собора: 1. отказа от политики и политических интриг, 2. прекращения поддержки мирового капитализма, и 3. признания необходимости обновления социального строя в мировом масштабе, руководствуясь примером Советской России»