Следует упомянуть, что в это время паства Константинопольского Патриарха в Турции еще больше сократилась. Антигреческие выступления в Стамбуле (разгром христианских кладбищ, поджоги школ и т. п.) привели в 1951 г. к еще одному исходу греков из страны, в результате их осталось в Турции лишь около 5 тыс. из прежних 100 тыс. Правда, в том же году Патриархии удалось начать выпуск еженедельного периодического издания «Апостол Андрей», а в 1952 г. премьер-министр Турции Аднан Мендерес впервые нанес визит в Фанар (в этом же году Патриарха Афинагора посетили король Греции Павел и королева Фредерика). Большая часть паствы Константинопольского Патриарха в начале 1950-х гг. проживала в Америке, по некоторым сведениям, около 1 млн[405].
Несмотря на трагические события в Турции, в феврале 1951 г. Патриарх Афинагор обратился ко всем главам Поместных Православных Церквей с предложением о проведении Вселенского Предсоборного совещания, за которым должен был последовать созыв Вселенского Собора. Представитель Константинопольского Патриарха 18 мая заявил корреспонденту турецкой газеты «Джумхуриет», что совещание не будет преследовать никаких политических целей и ограничится разрешением только церковных вопросов, в частности, вопросом о введении современной календарной системы. Однако это заявление не развеяло существовавшие опасения в Москве. В докладной записке Г.Г. Карпова в Бюро Президиума Совета Министров СССР от 23 июня 1951 г. говорилось: «Московская патриархия полагает, что Русской церкви следует уклониться от участия в предсоборном совещании, которое, по всем данным, будет носить характер политической акции со стороны Афинагора, являющегося ставленником американцев. На этом совещании могут быть поставлены вопросы о борьбе церкви с атеизмом, коммунизмом и т. д.»[406].
Патриарх Алексий получил соответствующее послание из Константинополя только 12 мая и в ответном письме от 21 августа указал: «Всецело признавая вместе с Вашим Святейшеством целесообразность братского в духе любви Христовой обсуждения вопросов важного церковного характера и общего значения, мы, однако, сомневаемся, что условия настоящего времени являлись подходящими и удобными для общецерковного собрания и обсуждения». В числе подготовительных мер Патриарх Алексий предложил послать в Поместные Церкви для обсуждения «ряд вопросов, подлежащих обсуждению на предсоборном совещании»[407]. Под влиянием Московской Патриархии отказом ответили также Румынская, Антиохийская и некоторые другие Православные Церкви. Таким образом, инициатива Константинопольского Патриарха закончилась неудачей.
Следует упомянуть, что уже вскоре идею проведения Вселенского Собора выдвинул Александрийский Патриарх Христофор (Даниелидис). Выступая 31 декабря 1950 г. с новогодним посланием, он высказался за скорейший созыв Собора на его канонической территории – в Каире или на Синайской горе (еще 21 февраля 1949 г. Патриарх Христофор опубликовал в журнале «Пандиос» статью «Юридические комментарии», в которой решительно отвергал исключительное право Константинопольской Патриархии на созыв Всеправославных совещаний и высказывал недовольство деятельностью Вселенских Патриархов за последнее время, в частности, их вмешательством в политические дела, что привело к ухудшению отношения турецкого правительства к Православной Церкви). В июне 1952 г. Патриарх Христофор направил приглашения главам Поместных Православных Церквей, однако почти все из них, в том числе Московский Патриарх, фактически ответили отказом[408].
Дополнительные трения между Московским и Константинопольским Патриархатом возникали из-за «афонского вопроса». К 1946 г. на Святой Горе оставалось всего лишь 472 русских инока. Большинство этих насельников были ветхими старцами, но греческие власти и Константинопольская Патриархия длительное время не пускали на Афон новых русских монахов, с «явной тенденцией завладеть всеми русскими обителями, со всеми их духовными сокровищами» (только в Свято-Пантелеимоновском монастыре хранилось около ста тысяч старинных книг и 50 ковчегов с мощами святых)[409].
Московская Патриархия неоднократно обращалась к Константинопольским Патриархам, Афинским архиепископам и греческому правительству в связи с бедственным положением русских насельников Афона. В июле 1951 г. вопрос о положении в Элладской и Константинопольской Церквах – об афонских монахах и борьбе со старостильниками обсуждался на встрече в Москве предстоятелей Русской, Антиохийской, Румынской, Болгарской и Грузинской Церквей[410].
Интересно отметить, что в начале сентября 1952 г. Отдел внешних церковных связей Московской Патриархии, по благословению Патриарха Алексия I, попросил митрополита Ленинградского и Новгородского Григория (Чукова) «о постановке перед Советом Академии вопроса о поручении профессорам и преподавателям церковной истории, церковного права, патрологии изготовления статей для помещения в “Журнал Московской Патриархии” исторического, канонического, патрологического характера о русском и грузинском иночестве на св. Горе Афон: о монастыре св. вмч. Пантелеимона и других русских и грузинских церковных владениях, о духовном подвиге русского и грузинского монашества, о древних церковных памятниках русской и грузинской культуры, о ценнейших памятниках древней письменности, иконописи и предметах церковного обихода, хранящихся в стенах русских и грузинских обителей, о попрании греческим правительством и Константинопольской Патриархией исконных бесспорных прав Русской и Грузинской Церквей и обличение этой акции»[411].
При этом ОВЦС подчеркивал, что «важность Афонского вопроса требует незамедлительной напряженной работы над предложенным членов ученой корпорации Академии». 6 сентября Совет Ленинградской Духовной Академии постановил поручить это задание преподавателям, и уже вскоре появились конкретные результаты, в частности, доцент – иеромонах Леонид (Поляков) написал обширную работу «Очерки по истории Афонского и русского монашества в XI–XVIII вв.»[412].
7 марта 1953 г. Патриарх Алексий I в послании Константинопольскому Патриарху Афинагору предложил незамедлительно урегулировать афонскую проблему и обеспечить «нормальные» связи между Русской Церковью и русскими обителями на Афоне, однако ответа не получил. И все же 7 октября 1954 г. Свято-Пантелеимоновский монастырь смог посетить посол СССР в Греции, а 25 апреля 1955 г. на Афон впервые прибыла делегация Московского Патриархата[413].
Весь период своего правления Патриарх Афинагор уделял большое внимание вопросу межхристианского единства и сотрудничества, к которому он в частности призывал в своем послании 1951 г., изданном по случаю 1500-летия IV Вселенского Собора[414]. 6 февраля 1952 г. Патриарх разослал всем Поместным Православным Церквам свое окружное послание об отношениях и формах участия в трудах и дискуссиях Всемирного Совета Церквей с призывом вступить в эту организацию, в котором писал: «Согласно его конституции ВСЦ старается только объединить общие действия церквей, чтобы развивать сотрудничество в изучении веры в христианском духе, дабы укреплять экуменическое мышление среди членов всех церквей и поддерживать более широкое распространение Евангелия, и, наконец, сохранить, поднять и возродить духовные ценности для человечества в рамках общих христианских стандартов. Мы, члены Православной Церкви, должны принять участие в этом общехристианском движении потому, что наш долг поделиться с нашими неправославными братьями богатством нашей веры, богослужения и устава, и нашего духовного и аскетического опыта»[415].
В том же году Патриарх Афинагор назначил своего постоянного представителя в штаб-квартиру ВСЦ в Женеве, при этом Константинопольский Синод наложил на православных участников определенные ограничения в их экуменической деятельности: «Православная Церковь не должна участвовать в дискуссиях комиссии «Вера и порядок», и вера Православной Церкви должна быть представлена в трудах написанных специально для этой цели;. Православное духовенство должно воздерживаться от совместных сослужений с неправославными, так как это противно канонам, и притупляет сознание православного исповедания веры, в ввиду этого духовенству предписывается прилагать все возможные усилия, чтобы проводить незагрязненными ежедневные и праздничные богослужения»[416].
Московская Патриархия этих шагов не поддержала, так как изменила свое негативное отношение к экуменическому движению только на рубеже 1950-х – 1960-х гг. В послании Патриарха Алексия о подготовке к созыву предсоборного совещания от 7 марта 1953 г. обращалось внимание на проблемы, омрачавшие отношения Русской и Константинопольской Церквей: положение русских приходов в Западной Европе, вмешательство Константинополя в область юрисдикции Московского Патриархата в Финляндии, позиция Константинопольского престола по вопросу об автокефалии Православных Церквей в Польше и Чехословакии (отказ признать их предоставление Московским Патриархатом), каноническое урегулирование православной церковной жизни в Америке и тяжелое положение русского монашества на Афоне[417].
Лишь в июле 1954 г. на торжествах 50-летия архиерейского служения Антиохийского Патриарха Александра III произошла первая после Московского совещания 1948 г. встреча делегаций Русской Православной Церкви во главе с митрополитом Минским и Белорусским Питиримом (Свиридовым) и Константинопольской Церкви, которую возглавлял митрополит Халкидонский Фома