— Давно?
— Считай, часа с два, — Сашка виновато повел плечами. — Все ж дрыхнут.
— Может, догоним?
— Я уж прошел по следу. Там, за посадками, на развилке у него «виллис» стоял.
— Черт! Даже этого не сообразили, — огорчился Арташов. — Прав был Полехин, — рано воевать кончили!
Он глянул на часы.
— Ищи транспорт. Немедленно едем в штаб. Всё равно для него другого пути как попытаться первым нас оговорить, не существует.
Прикинул не слишком уверенно:
— Ничего. Нас тут много. Не карателю же вера будет.
Он вдруг застыл, вслушиваясь в нарастающий свистящий звук. В саду у дома раздался взрыв от разорвавшегося снаряда. Дружно повылетали стекла.
Арташов и Сашка переглянулись. Новый взрыв, на этот раз возле крыла дома, вывел их из оторопи.
— Кажись, по нам выцеливают, — пробормотал Сашка.
— Фашистский десант! Всех в ружье! — Арташов бросился одеваться, кинул платье Маше.
Ухватил за гимнастерку метнувшегося Сашку:
— Оттянуться от дома и занять оборону! А я пока детей отведу к побережью, в дюны.
Перепуганная Маша едва сумела попасть головой в платье. Арташов ухватил ее за плечи.
— Машенька! — стараясь перекрыть новый нарастающий гул, выкрикнул он. — Надо спасать детей.
Он пригнулся, прикрывая ее от очередной ударной волны.
— Ты поняла меня?! Если поняла, кивни.
Маша поспешно закивала.
— Хорошо! — Арташов торопливо поцеловал ее. — Я на второй этаж, за стариками. А ты выводи девчонок с заднего хода. Веревки обязательно прихватите. Но главное, чтоб без паники. Иначе! Сама понимаешь! Поэтому главное — без паники! Надень улыбочку и…
Маша метнулась вглубь дома.
Странная процессия продвигалась среди ночи в сторону побережья. В середине цепочки, цепляясь за веревку, которую тянула за собой Невельская, гуськом, то и дело спотыкаясь, падая, вновь поднимаясь, ковыляли полураздетые слепые девочки. Сзади и по краям, пригибаясь к земле и содрогаясь от разрывов, оглядываясь на пылающий дом, шли взрослые. Беспрестанный детский плач и женские всхлипы перекрывались ровным, бесстрастным голосом баронессы Эссен:
— Alles in Ordnung, Mädchen. Keine Panik. Das sind gewöhnliche Militärübungen. Wir sind doch mit euch zusammen! Da gibt es nichts zu fürchten. (Всё в порядке, девочки. Без паники. Это не по нам. Просто идут плановые учения. Мы с вами! Бояться совершенно нечего.)
С менторским этим тоном контрастировали полные страха глаза баронессы.
Новый разрыв вызвал среди слепых девочек крики ужаса. И Эссен, преодолев страх, вновь принялась успокаивать остальных столь равнодушно, будто и впрямь не было для нее ничего привычней ночных обстрелов.
— Hinlegen! Gut, Mädchen. Jetzt auf, meine Braven. Die tapfersten bekommen zum Frühstuck noch einen Knödel als Beigabe. (Ложись! Хорошо, девочки. Теперь встали, умницы мои бесстрашные. Самые храбрые за завтраком получат по лишнему кнедлику.)
Заслышав вопль страха кого-то из обслуги, тем же ровным голосом перешла на русский:
— А если какая-то дрянь не умеет сдержать нервы, лучше пошла прочь, но не сметь пугать детей!
Шедшая с другой стороны Маша то и дело бросалась к очередной оступившейся девочке, заботливо поднимала, успокаивала и беспрестанно с тревогой посматривала вперед, силясь различить фигуры Арташова и Горевого, прокладывавших путь остальным.
Арташов бесконечно оглядывался на разрывы, на горящий особняк.
— Долго еще?!
— Метров триста, если не сбились, — прерывисто ответил Горевой. — Там большой валун! За ним и укроемся.
Он остановился перевести дух.
— Что ж это всё-таки, господин капитан? Неужто танковый десант?
— Похоже на то. С острова Борнхольм. Проморгали. Должно быть, к заводам «Фау» рвутся.
— Но к заводам прямой путь вдоль побережья. Зачем им дом-то наш? Это ж крюк. А?
— Черт его знает, — Арташов беспокойно обернулся. — Веди, веди, отец! Минута дорога!
— Я с вами вернусь! — объявил Горевой. — Стрелять, слава богу, не разучился. А вам сейчас каждый лишний человек сгодится.
— Да не человек! Гранат бы противотанковых. Они так всех моих повыбьют! — в отчаянии выкрикнул Арташов.
Он бессмысленно принялся крутить окуляры бинокля. Вспышка на секунду осветила машины наступающего врага. Лицо Арташова посерело.
— Наши, — глухо произнес он.
— Кто ваши? — оторопел Горевой.
— Наши танки, — Арташов помотал головой. — Безумие! Но нас атакуют наши танки!.. Вот что! Мы уж далеко отошли. Дальше вы сами. Укроетесь за валуном и ждите. А я к своим… Это приказ! — пресек он возражение. — Ваша боевая задача — обеспечить сохранность детей и женщин.
— Слушаюсь! И позвольте, как говорится, пожелать!.. — Горе-вой протянул для рукопожатия руку. Но спутник, только что дышавший ему в лицо, успел раствориться в темноте.
— Удачи! — договорил, уже в пустоту, старик.
Он вернулся к отставшей цепочке. Маша, державшая за руку самую младшую — Розу, — при виде одинокого Горевого вскрикнула.
— А где?!..
Горевой хмуро кивнул в сторону разрывов.
— Опять! — простонала она.
Ухнул новый взрыв, уже в непосредственной близости от цепочки.
— Hinlegen! (Ложись!) — истошно выкрикнула Маша и кинулась на землю, подмяв под себя Розу. Подле них раздался женский вскрик, короткий детский стон.
— Ach! Hier gibt es etwas warmes! — испугалась Роза. — Und wo ist Gretchen? Gretchen! (Ой! Я в чем-то теплом! А где Гретхен? Гретхен!)
Маша меж тем обшарила неподвижное тельце Гретхен. Ощупала тело Глаши, обожглась о торчащий из спины здоровенный осколок. Сдерживая рыдания, сжала собственное горло.
— Das ist nur Schmutz, Rosa! Der warme Schmutz, — пробормотала она, прижимая девочку. — Wir sind in Schmutz niedergefallen. So ungeschickt! Gretchen und Glascha sind schon vorwärts gegangen. Habe keine Angst, meine liebe. (Это просто грязь, Роза! Теплая грязь. Мы с тобой в грязь упали. Вот ведь неловкие какие! А Гретхен с Глашей вперед ушли. Не бойся, милая!)
Подползла Невельская, склонилась над телами:
— Что?
— Всё, — Маша, готовая впасть в истерику, показала окровавленную ладонь.
— Только не теперь! — Невельская с неожиданной силой встряхнула ее. — Не теперь, хорошая моя! После всех отплачем!.. Mädchen! Auf! Und marsch! Die übungen setzen sich noch fort! Es wird noch ein bißchen dauern. (Девочки! Поднялись и вперед. Учения продолжаются! Осталось совсем чуть-чуть.)
Маша обернулась на горящий особняк, откуда доносились бесконечные разрывы. Подхватила на руки рыдающую Розу и устремилась за остальными.
Баронесса Эссен, обогнув валун, обнаружила вглядывающегося в море Горевого.
— Что, Сергей Дмитриевич?
— Похоже, траулер, — он показал на огни в море, совсем рядом с берегом.
— И что с того? — баронесса увидела, что Горевой, усевшись на камень, принялся стягивать с себя обувь. — Что вы задумали?
— Что наши с пукалками против танков? А, перебив их, и нас проутюжат. Спастись можно только морем. Я уговорю капитана.
— Да о чем вы, Серж? — баронесса ухватила Горевого за руку. — Это же черт знает где! Дотуда и летом-то не доплыть. Все-таки не прежний мальчик. Тем более в бурлящей, холодной воде. Да даже если и доплыть. Ведь тьма кромешная. Пройдут мимо в десяти метрах и не заметят!.. Я запрещаю это безумие. Пожалуйста, Сережа. Это самоубийство.
Горевой упрямо освободил руку.
— Это шанс.
Разглядев тревогу на лице баронессы, шутливо приободрился:
— И потом, я выполняю боевой приказ, — обеспечить сохранность женщин и детей. А другого пути не вижу…
Ему показалось, что баронесса плачет.
— Полно, сударыня, вы забываете, что перед вами лучший пловец Балтфлота. Так что — вперед, за орденами!
Он подмигнул с непривычной развязностью.
— Сережа, милый! — баронесса потянулась обнять Горевого.
Шальной разрыв совсем близко заставил ее испуганно пригнуться. Когда она подняла голову, то услышала всплеск от нырнувшего тела.
Разведчики в беспорядке залегли за развороченным садом среди беспрерывных разрывов, порхающих яблоневых лепестков вперемешку с птичьим пухом, — снаряд угодил в сарай со сваленными подушками. Многие лежали прямо в свежих воронках. Отстреливались короткими очередями. Больше чтоб отвлечь на себя огонь танков. И тут же переползали, не давая пристреляться.
В одной из воронок залегли старшина Галушкин и Карпенко. После очередного разрыва справа послышался вскрик.
Карпенко выглянул:
— Еще одного накрыло! И Захар не возвращается. Вызвался в пекло, дурень! Лишь бы гонор показать.
— Почитай, половину уж за просто так выбили! — выкрикнул Галушкин, вне себя от отчаяния. — Эх, гранат бы противотанковых. Всех бы в темноте пожгли!
Он в бессильной ненависти принялся колотить кулаками о землю.
— Может, пора отползать? — нервно предложил Карпенко.
— Я тебе! Лежи хрюслом вниз. Приказ капитана был?
— Так где ж он, капитан-то?..
— Говорено вам, детишек калечных укрывает. Вот-вот вернется.
— Кого только застанет? — пробурчал Карпенко. — Ведь задарма выбивают. Вот и Захара, похоже!.. Может, сползаю, погляжу, вдруг жив дурень. А?
Сверху на него свалился возвратившийся Захарчук.
— Во, пожалуйста! — Карпенко фыркнул. — Кого б другого, а этому чего доспеется.
— Вам где с Петраковым наблюдать велено? — Галушкин нахмурился.
— Нету Петракова. Башку как срезало, — Захарчук перевел дыхание. — Старшина! Тут такое дело. Я, когда подполз, вгляделся… Вроде, на танках звезды.
— Белены, что ль, объелся?! — встрепенулся Галушкин.
— Этот запросто, — подтвердил Карпенко. — Этому москалю со страха чего не привидится!
— Заткнись, пустомеля! — оборвал Галушкин. — Точно, что видел? — Он принялся нервно накручивать окуляры бинокля.
— Уж и так, и так. Да и по силуэтам если… Тридцатьчетверки… Вон в ту сторону, получше видно!
В воронку с бутылками зажигательной смеси ввалились Сашка и Будник.