бил свою супругу (я сразу, после того, как оформил арест, сплавил его мировому судье Дредду, покуда тот не ушёл из присутствия), являлись несколько свидетелей, вызванных инспекторами по расследуемым ими делам, приходил отметиться выпущенный судом на поруки брачный и финансовый аферист О’Бендер, вдова Дринкс забрала заявление о пропаже золотого кольца (старушка нашла его в стакане со вставной челюстью) – в общем, дежурство выдавалось совершенно ничем не примечательное. Никак не могу сказать, что меня это обстоятельство расстраивало.
Наконец часам к трём дня в участок вернулись господа Ланиган, О’Ларри и О’Хара. Художник нёс тубус с, надо полагать, зарисовками из кабинета матери Лукреции.
– …видимо, придётся резать проклятый шкаф. – Из этих слов мистера О’Ларри я сделал вывод, что до тайн аббатисы инспекторы добраться не смогли.
– Это, боюсь, будет слишком долго. Крупповская броня в пять дюймов – да чтобы распилить такую дверцу, потребуется уйма времени, – ответил ему мистер Ланиган.
– А если подорвать? – подал голос художник.
– Исключено, – отрезал старший инспектор. – Даже если не учитывать то обстоятельство, что мы при этом разнесём весь кабинет, предметы внутри несгораемого шкафа, особенно бумаги, могут изрядно пострадать.
– Ну, не знаю, – развёл руками мистер О’Ларри. – Лично мне не известен ни один человек, который смог бы его вскрыть.
– Мне известен, – желчно буркнул Ланиган. – Но ему ещё пять лет сидеть. Нет, однозначно, из стены шкаф придётся выковыривать и…
Инспекторы и художник пересекли зал приёмов и скрылись в отделе детективов-инспекторов. Чуть позже господа О’Ларри и Ланиган поднялись в кабинет суперинтендента, и почти сразу вслед за этим в зале приёма появился элегантно, даже не без шика, одетый мужчина средних лет. Сняв цилиндр и бросив внутрь его перчатки, он прошествовал к моей конторке и лучезарно улыбнулся:
– Добрый день, констебль. Меня зовут Патрик О’Лири, я солиситор юридической фирмы «Джекил, Хайд и К°». Как я могу увидеть сэра Эндрю Канингхема?
– Он у себя, сэр, – ответил я. – Я могу доложить господину суперинтенденту о вашем визите, если вы сообщите мне его цель.
– О, дело в том, что мы ведём дела семьи Фартингдейл, а Третий участок, как нам известно, расследует дело о смерти матери Лукреции, в миру носившей имя леди Лидия Фартингдейл, и также нам стало известно, что инспекторы уже обнаружили личный сейф покойной. Нам с сэром Эндрю необходимо обсудить вопрос о недопустимости его взлома.
– Я извещу сэра Эндрю о вас.
Поднявшись к кабинету мистера Канингхема (место дежурного я ненадолго оставил констеблям из дежурного наряда) и постучав в дверь, я, дождавшись разрешения, вошёл.
– Что вам, констебль? – Суперинтендент, что-то обсуждавший до моего прихода с инспекторами О’Ларри и Ланиганом, задал свой вопрос довольно сухо.
– Сэр, солиситор О’Лири из «Джекил, Хайд и К°» просит вас его принять.
– Что ещё потребовалось этому крючкотвору? – поморщился начальник участка.
– Насколько могу судить, сэр, он намерен от имени клана Фартингдейл препятствовать вскрытию несгораемого шкафа матери Лукреции.
– Вот, господа, а вы ещё сомневались. Добрые монахини не преминули накляузничать семейству своих покровителей, – обратился сэр Эндрю к инспекторам и, повернувшись ко мне, добавил: – Что же, ведите сюда этого плута, мой мальчик.
Впрочем, сам я провожать судебного представителя не стал, отправив его к мистеру Канингхему с одним из посыльных. Спустился от суперинтендента солиситор спустя примерно полчаса, и вид притом имел весьма собой довольный. Видимо, ему удалось найти какие-то доводы в пользу своего дела, которые убедили моё начальство.
Инспекторы Ланиган и О’Ларри, напротив, довольными жизнью не выглядели, даже невзирая на то, что от сэра Эндрю, ввиду уже достаточно позднего часа, отправились по домам. Недолгое время спустя начали собираться констебли ночной смены, которым сегодня инструктаж проводил сержант Сёкли, произошла пересменка, и суперинтендент тоже направился домой. В участке на какое-то время установились тишина и покой.
На очень и очень непродолжительное время, надо заметить. Едва загорелись газовые фонари на улицах, как в участке началось истинное «веселье»: за ночную часть смены мне пришлось пять раз отправлять на вызовы дежурный наряд. Три попытки взлома стоящих на сигнальном заклинании особняков удалось предотвратить, ещё на одном жуликов даже задержали, в пятом же случае тревога оказалась ложной – хозяин дома установил охранный амулет совсем недавно и попросту запамятовал его отключить перед тем, как лезть в собственный несгораемый шкаф. Это ещё не говоря о куче задержанных драчунов, хулиганов, бродяг и прочих обитателей городского дна, вылезающих из своих нор с наступлением ночи.
Дежурному инспектору тоже трижды приходилось выезжать на убийства – один раз даже по горячим следам убийцу удалось задержать (морячки в кабаке повздорили). Все «прелести» оформления задержанных и размещения их по камерам так, чтобы друг друга не попереубивали, лежали, разумеется, на мне. За всю ночь присесть и отдохнуть удавалось буквально пару раз, так что к моменту сдачи смены я был совершеннейшим образом измотан и мечтал лишь о том, чтобы добраться до своей кровати и вытянуться на ней во весь рост.
Впрочем, сначала я зашёл позавтракать в кафетерий мистера Сабурами. И голод давал о себе знать, и несколько волнительно было – всё же, раз почтенный трактирщик попал в число подозреваемых, у него запросто могли отозвать лицензию, а лишаться места, где можно сытно и недорого поесть, мне вовсе не хотелось. Следовало получить информацию из первых рук. Как верно заметил инспектор О’Ларри, в «Цветке вишни» привыкла есть половина констеблей, и, случись что, ходатайство наше о сохранении дела мистера Сабурами вес будет иметь.
По раннему времени в кафетерии никого ещё не было. Лишь сам хозяин протирал полотенцем посуду, да его старший сын, тринадцатилетний Хэйхатиро, намывал полы шваброй.
– Здравствуйте, Айвен-сан, – вежливо поприветствовал меня владелец, едва я переступил порог. – Вы пришрьи нас арестовать?
– Нет, что вы, мистер Сабурами, – ответил я. – С чего вы взяли?
– Вчера заходири О’Рьарьри-домо и Рьаниган-домо, задаварьи вопросы, – печально ответил трактирщик, как всегда путая букву «л» с буквой «р» (которую ниппонцы произносят мягко, «рь»). – Я так понярь, что моими пирожными отравирься кто-то из знатных господ. В бырьые времена у меня на родине за такое казнирьи и кондитера, и всю его семью.
– Нет-нет, почтенный, вы совершенно напрасно волнуетесь, – поспешил успокоить его я. – Никто от ваших пирожных не умер. Я вам скажу больше: вы тут совсем ни при чём, и дабы заверить вас в том, что полиция Дубровлина, как и прежде, относится к вам с наивысшим доверием, я сразу после окончания дежурства направился в «Цветок вишни», чтобы заказать у вас завтрак. Несомненно и то, что прочие констебли, из тех, что привыкли делать у вас заказы, посетят вас сегодня или завтра.
– Вы просто возвращаете меня к жизни, констебрь. – Мистер Сабурами поклонился мне так, как это принято у них, в Ниппоне, и некоторое напряжение, ранее бывшее на его лице, сменилось облегчением. – Вам как всегда, Айвен-сан? Да? Ну что же, присаживайтесь, прошу вас, сейчас всё будет готово.
Стульев в «Цветке вишни» отродясь не водилось. Вместо них у низких-низких столиков лежали некие подушечки или пуфики – я даже затрудняюсь определить эти ниппонские предметы для сидения. Вот располагаться на них не затрудняюсь. Привык.
Я удобно уселся «по-турецки», положил шлем на стол, и вскоре передо мной стояла чашка с рисом и рыбой, лежали палочки, к тому же мистер Сабурами выставил на стол маленькую чашечку, почти блюдце, и небольшой кувшинчик.
– Простите? – удивился я. – Что это? Я не заказывал питья.
– Это саке, наше ниппонское рисовое виски. Мне захотелось отбрьагодарить вас за добрые известия, Айвен-сан. Не побрезгуйте моим скромным угощением, – произнёс владелец кафетерия, кланяясь.
Обижать ниппонца мне не хотелось (а откажись я – он и впрямь мог смертельно оскорбиться), да и, положа руку на сердце, ничего дурного в том, чтобы пропустить рюмашечку после тяжелого дежурства, я не видел. К тому же в настоящий момент я не находился при исполнении обязанностей, так что и подношением, сиречь взяткой, это ниппонское виски тоже считать было никак нельзя.
– Благодарю вас, мистер Сабурами, – ответил я. – Полагаю, не будет никакого греха, если я выпью одну рюмку, чтобы снять усталость.
– Вы оказываете мне верьикую честь, Айвен-сан, – поклонился хлебосольный хозяин, присел напротив меня и налил в чашечку прозрачной жидкости из кувшина.
Меня, честно говоря, эта ниппонская церемонность, когда к тебе постоянно обращаются словно к важному барину, несколько смущает, тем более что мистер Сабурами и постарше меня, но объяснять ему, что не стоит так себя вести, имеет примерно такой же смысл, как убеждать кошку не охотится на воробьёв. Не поймёт. В крови у него это.
Я в виски не разбираюсь, поскольку и не пью его почти никогда, так что судить о достоинствах его ниппонской разновидности не возьмусь: по мне, так обжигает пищевод и шибает в нос сивухой, как и любой другой. Но для аппетита, надо заметить, это очень даже неплохо, хотя я на него и так обыкновенно не жалуюсь.
– А скажите, Айвен-сан, – ниппонец налил мне в чашечку ещё саке, на что я возразить никак не мог – рот был забит едой, – что же не так бырьо с моими пирожными, которые я послал иэмото Рьукреции?
– С пирожными было всё хорошо, – ответил я после того, как прожевал и проглотил пищу. – Но ими воспользовался злоумышленник, подложил в них наркотик, через что несколько достойных леди и один репортёр впали в беспамятство.
– Ай-я-яй, как нехорошо, как неприятно, – покачал головой почтенный содержатель кафетерия. – Хэйхатиро, подойди-ка к нам.
Мальчик немедленно отставил швабру к стене и поспешил приблизиться.