Поэтому интегральным критерием целей, изложенных в ч. 3 ст. 55 Конституции, выступает положение ст. 2, согласно которой человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Толкование целей, содержащихся в ч. 3 ст. 55 Конституции РФ, в духе положения ст. 2 позволяет не только избежать конфликта ценностей, к которым буквально призывает Конституция в ч. 3 ст. 55, ставя на одну доску права человека, с одной стороны, и безопасность государства – с другой, что автоматически влечет противоречие со ст. 2 Конституции. Это позволит определить, что понимать под здоровьем, нравственностью или безопасностью государства. Под этими целями скрывается не что иное, как конституционные права других лиц: мы ограничиваем свободу передвижения лиц, больных открытой формой туберкулеза, ради обеспечения права на жизнь других лиц (в целях здоровья), ограничиваем право граждан вести предпринимательскую деятельность посредством свободной торговли оружием ради обеспечения права на жизнь других лиц (в целях безопасности), ограничиваем возможность человека удовлетворить просьбу другого человека, лишив того жизни, ради обеспечения права на жизнь других лиц (в целях нравственности).
§ 8. Однако, если единственной конституционно обоснованной целью для ограничения прав одних лиц является необходимость обеспечения прав других лиц, то как же выбрать, чьи права будут иметь приоритет в каждом конкретном случае?
С одной стороны, у каждого права есть свои границы, и, пока я действую в границах своего права, я ничьи права не могу ни нарушать, ни затрагивать в принципе. Однако возможны ситуации, когда вследствие определенных конституционно-обусловленных причин нам надо расширить пределы осуществления прав одних лиц, что может быть достигнуто только за счет сокращения пределов осуществления прав других. Что же может служить такими причинами?
Может ли такой причиной служить публичный интерес, под которым обычно понимают интерес государства (чаще) или общества (реже)? Однако его не существует.
Если мы возьмем какой-то интерес и скажем, что он разделяется всеми, то это не публичный интерес, не общий интерес, это совпадающий частный интерес, т. е. частный интерес, разделяемый многими. Например, безопасность государства – не публичный интерес, а частный, потому что, если наши границы защищают, защищаются не границы как таковые, а наша собственная безопасность от иностранного вторжения.
Ж.-Ж. Руссо справедливо полагал: чтобы найти общий интерес, надо найти такой, который бы не разделялся никем по отдельности, но касался бы всех вместе. Однако он не смог привести ни одного примера такового.
Важно понять, что установление содержание понятия «публичный интерес» – не игра в слова: это имеет важное методологическое значение. Если мы скажем, что публичный интерес – синоним совпадающего частного, то для того, чтобы положить этот интерес в основу ограничения конкретных конституционных прав, нам придется предъявить этот интерес с тем, чтобы осуществить проверку на предмет того, действительно ли необходимость его реализации требует ограничения конституционных прав. Если же мы скажем, что публичный интерес – это нечто уникальное и самоценное, что не сводится к частному интересу, то нужно определить его носителя, чтобы понять, выражен ли этот интерес вообще (от кого он исходит), и определить, можно ли вообще противопоставлять с точки зрения ст. 2 Конституции этот публичный интерес интересу человека, гражданина. Если же установить носителя не удастся, то этот псевдоинтерес не может служить причиной ограничения конституционных прав в принципе.
Приведу доказательство того, что обнаружить существование публичного интереса нельзя.
Чтобы показать существование публичного интереса, необходимо попросить лицо, его разделяющее, подтвердить наличие этого публичного интереса, поскольку иначе откуда нам знать, что, во-первых, искомый интерес рассматривается в качестве публичного, а во-вторых, что он преследуется до сих пор? Если мы полагаем, что носителем публичного интереса выступают все граждане, мы должны опросить всех граждан. Если мы полагаем, что носителем публичного интереса является общество, мы должны опросить общество, т. е. всех его членов. Если мы полагаем, что носителем публичного интереса является государство, то мы должны опросить лиц, наделенных полномочиями выражать в конкретном случае его волю. Однако то, что назовут указанные лица, всякий раз будет отражать частный, а не публичный (общий) интерес, поскольку каждый в качестве публичного будет называть интерес, разделяемый им самим. Если же кто-то и назовет интерес, им самим открыто не разделяемый, то и в этом случае он будет носить частный характер, поскольку само то, что какой-то интерес назван гражданином публичным, означает, что достижение этого интереса представляется именно этому гражданину важным, так как это порождает блага если не для него лично, то для других лиц или государства, которые, таким образом, этому гражданину небезразличны. Но это означает, что названный данным гражданином интерес отражает опосредованно и его желания (желание «чтобы другим (или всем) было хорошо»), что и делает такой интерес частным.
Когда мы говорим об интересах общества, интересах государства, мы говорим не о каких-то мифических образованиях, каковыми являются эти порождения человеческого разума, а о том, что существует совпадающий частный интерес, который может иметь приоритет над отдельным частным интересом – не в силу того, что совпадающий частный интерес разделяет больше лиц, а в силу того, что этот интерес состоит в необходимости реализации конкретного конституционного права за счет сокращения пределов реализации другого права, поскольку без этого обеспечиваемое конституционное право будет умалено или не сможет обеспечивать интерес, ради которого это право существует, а конституционное право, пределы которого вследствие такой операции будут сокращены, не будет умалено и не утратит своего значения в указанном выше смысле.
В этом мы и находим причину, по которой конституционные права одних лиц могут быть ограничены в целях защиты прав других. Никакими общественными или государственными интересами не может быть оправдано ограничение конституционных прав граждан.
Ранее уже говорилось, что единственной государственной идеологией в России является идеология конституционализма, в основе которой – права человека. Однако речь идет не о торжестве либеральной идеологии, а о юридической фиксации в акте высшей юридической силы приоритета ценности личности над всеми другими ценностями. Если только мы отвергаем понимание прав человека, которые принадлежат каждому конкретно (опять же индивидуализм – основа либеральной идеологии), у нас полностью разрушится здание конституционализма. Это не вопрос политических оценок (какими ценностями руководствоваться, что должно лежать в основе нашей жизни – консерватизм или либерализм), это вопрос установления юридических основ устройства общества и государства. Если мы хотим учредить в России конституционный строй, мы вынуждены признать приоритет человека и его прав.
§ 9. Третий этап осуществления теста на пропорциональность – определение соразмерности проводимых ограничений конституционного права. В свою очередь, определение соразмерности предполагает установление, во-первых, причинно-следственной связи между введенным ограничением (причина) и достижением цели (следствие), во-вторых, разумности применения ограничений, в-третьих, возможности проверки правомерности осуществляемых ограничивающих мер в каждом конкретном случае. Установление этих параметров теста логически вытекает из положений ст. 55 Конституции РФ.
Соразмерное ограничение конституционных прав означает существование причинно-следственной связи между ограничением конституционного права и достижением конституционно значимой цели. Если проводимое ограничение служит необходимым условием для достижения цели, то ограничение конституционных прав в принципе возможно. Если же ограничение конституционных прав вообще не может привести к достижению цели либо является одной из множества необязательных причин достижения этой цели, ограничение конституционного права в таком случае не оправдано и недопустимо.
Если мы установили причинно-следственную связь, второй параметр, который должен быть определен для того, чтобы в конкретном случае определить конституционную обоснованность ограничения конкретного конституционного права, состоит в том, что уже установленное ограничение конституционных прав должно применяться разумным образом. Иными словами, правомерно установленное ограничение конституционных прав применяется всякий раз только для достижения конституционно значимой цели, а не ради самого ограничения. В данном случае речь идет о проверке соразмерности ограничений конституционных прав не в общем случае, а индивидуальным образом. Это имеет особое значение, когда в общем случае такое ограничение правомерно, однако применение этого ограничения вследствие недостатков правовой системы (нормативного ли регулирования, действий ли правоохранительных органов) приводит к несоразмерности ограничений конкретного конституционного права.
Например, лицо участвовало 50 лет назад в разработке ядерного оружия, является носителем государственной тайны того времени и вследствие этого ограничено в возможности свободно выезжать за границу, поскольку для каждого выезда требуется получать специальное разрешение. Допустим, что в общем случае ограничение права лиц, являющихся носителями секретной информации о ядерном оружии, выезжать за пределы Российской Федерации может быть признано соразмерным. Однако если упомянутое лицо выезжает за границу в целях получения медицинской помощи, то применение данного ограничения может быть признанно неразумным: во-первых, тайны 50-летней давности остаются тайнами во многом только на бумаге (всё, что не рассекречено в установленном порядке, считается тайной, пусть даже эти сведения уже известны всем «вероятным противникам»), во-вторых, государство, получив уведомление от этого гражданина о выезде его за рубеж, может принять дополнительные меры по защите этой тайны, помимо провозглашения запрета (который сам по себе, конечно, никакой тайны защитить не может). В данном случае ограничение конституционного права существует только ради самого себя.