ПослесловиеПочему я не консерватор
Во все времена искренние друзья свободы были редки, и всегда она торжествовала усилиями меньшинства, одерживавшего верх благодаря союзу с помощниками, чьи цели зачастую отличались от его собственных; да и союз этот, всегда опасный, по временам становился гибельным, ибо противникам давал почву для противостояния…
1. Во времена, когда большинство политических движений, слывущих прогрессивными, призывают к дальнейшему наступлению на свободу индивида [835], люди, которым дорога свобода, скорее всего, будут тратить свою энергию на противостояние. При этом, как правило, они оказываются на стороне тех, кто привычно противится изменениям. Сегодня в вопросах текущей политики у них чаще всего нет иного выхода, кроме как поддерживать консервативные партии. Но хотя защищаемую мной позицию часто именуют «консервативной», она очень отличается от той, к которой обычно относится это наименование. В этой запутанной ситуации, когда защитники свободы и истинные консерваторы объединяются, чтобы противостоять развитию событий, в равной степени угрожающему их столь разным идеалам, заключается опасность. Поэтому очень важно четко отличать позицию, сформулированную в этой книге, от той, которая издавна называлась – вероятно, с большим основанием – консерватизмом.
Консерватизм в собственном смысле слова – это вполне правомерная, возможно, необходимая и, несомненно, широко распространенная позиция, которая заключается в противодействии резким изменениям. Со времен Французской революции на протяжении полутора столетий он играл важную роль в европейской политике. До появления социализма ему противостоял либерализм. В истории США нет ничего, что соответствовало бы этому конфликту, потому что движение, в Европе называвшееся «либерализмом», здесь было общей традицией, на которой строилась американская политическая система; поэтому защитник американских традиций был либералом в европейском смысле[836]. Эту путаницу только усугубили недавние попытки пересадить на американскую почву европейский тип консерватизма, который в силу чуждости местной традиции приобрел довольно причудливый характер. А за некоторое время до этого американские радикалы и социалисты начали называть себя «либералами». Тем не менее я пока что продолжу называть либеральной свою позицию, которая, как я полагаю, отличается как от истинного консерватизма, так и от социализма. Однако позвольте мне сразу сказать, что я делаю это с большими опасениями и позже мне придется подыскать более подходящее имя для партии свободы. И причина этого не только в том, что сегодня в США термин «либерал» является источником постоянных недоразумений, но и в том, что господствовавший в Европе рационалистический либерализм издавна был одним из тех течений, которые прокладывали дорогу социализму.
Теперь позвольте мне сформулировать решающее, на мой взгляд, возражение против любого консерватизма, заслуживающего такого названия. Оно заключается в том, что по самой своей природе консерватизм не может предложить альтернативы направлению, в котором мы движемся. Своим противостоянием действующим тенденциям он может добиться замедления движения в нежелательном направлении, но не может помешать этому движению, поскольку не предлагает другого направления. Поэтому неизбежная судьба консерватизма – быть влекомым по пути, не им избранному. Перетягивание каната между консерваторами и прогрессистами может повлиять только на скорость, но не может изменить направление современного развития. Хотя и есть необходимость в том, чтобы «у локомотива прогресса были тормоза»[837], лично я не могу удовлетвориться ролью одного из тех, кто лишь помогает на них нажимать. Прежде всего, либерал должен спросить не о том, с какой скоростью или насколько далеко мы должны продвигаться, а о том, в каком направлении двигаться. По сути дела, он гораздо сильнее отличается от нынешних ориентированных на коллективизм радикалов, чем консерватор. Если последний обычно придерживается умеренной разновидности предрассудков своего времени, то современному либералу приходится более содержательно противостоять некоторым фундаментальным идеям, разделяемым большинством консерваторов с социалистами.
2. Картина, которую обычно используют для характеристики относительного положения, занимаемого каждой из трех партий, скорее затемняет, чем проясняет их истинные взаимоотношения. Их, как правило, изображают располагающимися на одной линии, с социалистами слева, консерваторами справа и либералами где-то между ними. Вряд ли можно было придумать схему, сильнее вводящую в заблуждение. Если уж нужна диаграмма, уместнее было бы расположить их в виде треугольника, с консерваторами, занимающими один угол, социалистами, тянущими в другой, и либералами, тянущими в третий. Но поскольку социалисты длительное время имели возможность тянуть сильнее, консерваторы были больше склонны следовать в социалистическом, чем в либеральном направлении, и время от времени усваивали социалистические идеи, приобретавшие респектабельность благодаря радикальной пропаганде. Консерваторы регулярно шли на компромисс с социализмом и заимствовали его инвективы. Будучи сторонниками «среднего пути»[838], не имеющими собственной цели, консерваторы руководствовались верой в то, что истина лежит где-то между крайностями, и в результате смещали свою позицию всякий раз, когда на любом из флангов появлялось более крайнее движение.
Таким образом, позиция, которую в то или иное время можно по справедливости считать консервативной, зависит от направления существующих тенденций. Поскольку в последние десятилетия развитие в общем и целом шло в социалистическом направлении, может показаться, что основной задачей и консерваторов, и либералов было замедлить это движение. Но главное, что отличает либерализм, – это желание двигаться в некотором другом направлении, а не стоять на месте. Либерализм никогда не был ориентирован на прошлое, хотя сегодня может сложиться обратное впечатление, потому что было время, когда он имел более широкую поддержку и его цели были ближе к реализации. Никогда не было такого, чтобы либеральные идеалы были полностью реализованы и чтобы либерализм не стремился к дальнейшему совершенствованию институтов. Либерализм не отвергает эволюцию и перемены, и когда спонтанные изменения подавляются правительством, он требует существенных перемен в политике. Что касается большей части нынешних действий государства, у либерала очень мало оснований желать сохранения существующего порядка вещей.
С точки зрения либерала, сегодня в большинстве регионов мира необходима тщательная расчистка всех препятствий на пути свободного роста.
Различие между консерватизмом и либерализмом не должно смазываться тем обстоятельством, что в США и до сих пор можно защищать личную свободу, выступая за сохранение традиционных институтов. Для либерала их ценность не в том, что они традиционны или что они американские, а в том, что они соответствуют идеалам, которые ему дороги.
3. Прежде чем рассматривать главные различия между либеральной и консервативной позицией, я должен сказать, что либерал может многое почерпнуть в работах некоторых консервативных мыслителей. Их любовное и уважительное исследование ценности институтов, возникающих в результате роста, дало нам ряд глубоких прозрений (по крайней мере, за пределами экономической теории), которые действительно помогли лучше осознать, что такое свободное общество. При всей политической реакционности таких фигур, как Кольридж, Бональд, Де Местр, Юстус Мёзер и Доносо Кортес, они хорошо понимали, что значит спонтанное развитие языка, права, морали и общепринятых условностей, предвосхитив современные научные подходы, и поэтому от знакомства с их идеями либералы могут получить пользу. Но свободный рост восхищает консерваторов, как правило, только тогда, когда он уже принадлежит прошлому. Обычно им недостает мужества, чтобы приветствовать в настоящем те же самые непреднамеренные перемены, из которых впоследствии возникнут новые инструменты реализации человеческих начинаний.
Это приводит меня к первому пункту, в котором либералы и консерваторы расходятся радикально. Как часто признавали консервативные авторы, одной из фундаментальных черт консерватизма является страх перед изменениями, недоверие к новому как таковому[839], тогда как позиция либерала основана на отваге и уверенности, на готовности не мешать изменениям, даже если мы не знаем, к чему они приведут. Если бы консерваторы просто не любили слишком быстрых изменений институтов и государственной политики, то не было бы оснований возражать против этого – действительно, есть серьезные доводы в пользу того, чтобы действовать осторожно и не торопясь. Но консерваторы склонны использовать государственную власть для того, чтобы предотвращать изменения или замедлять их настолько, чтобы это понравилось даже самому робкому уму. При взгляде на будущее у них нет той веры в спонтанные адаптационные силы, которая побуждает либерала без опасений принимать изменения, хотя он и не знает, как именно произойдет необходимая адаптация. Либерал и в самом деле склонен предполагать, особенно в области экономики, что рыночные силы саморегулирования некоторым образом обеспечат приспособление к новым условиям, даже если никто не может предсказать, как они это сделают в том или ином конкретном случае. Пожалуй, ничто другое в столь сильной мере не вселяет в людей недоверие к рынку, как их неспособность представить, каким образом в отсутствие сознательного контроля может возникнуть необходимое равновесие между спросом и предложением, между экспортом и импортом и т.п. Консерватор чувствует себя в покое и безопасности, только будучи уверенным, что некая высшая мудрость надзирает за изменениями и руководит ими, только зная, что некий государственный орган отвечает за «упорядоченность» хода перемен.