Третий аргумент исходит из воздействия, оказываемого существованием демократических институтов на общий уровень понимания общественных дел (public affairs). Мне он кажется самым сильным. Вполне может быть, как это часто утверждалось[189], что при любом данном состоянии дел правительство, сформированное некоей образованной элитой, окажется более эффективным и, возможно, более справедливым, чем избранное большинством голосов. Но ключевая мысль состоит в том, что при сравнении демократических форм правления с другими мы не можем принимать как данность понимание народом тех или иных проблем в то или иное время. Именно это делает веским аргумент, выдвинутый Токвилем в его великой книге «Демократия в Америке», а именно что демократия – это единственный действенный способ обучения большинства[190]. Сегодня это так же истинно, как и в его время. Демократия – это прежде всего процесс формирования мнения. Ее главным преимуществом является не метод отбора тех, кто правит, а тот факт, что, поскольку большая часть населения принимает активное участие в формировании мнения, всегда присутствует широкий круг людей, из которых можно выбирать. Мы можем согласиться, что демократия не отдает власть в руки самых мудрых и наиболее информированных и что в любой данный момент времени решение правительства, состоящего из элиты, может оказаться более благоприятным для всех; но, несмотря на это, все равно предпочтем демократию. Ценность демократии подтверждается ее динамическим, а не статическим аспектом. Как и в случае свободы, преимущества демократии проявляются только со временем, тогда как ее ближайшие достижения вполне могут проигрывать в сравнении с другими формами правления.
5. Концепция, согласно которой правительство должно руководствоваться мнением большинства, имеет смысл, только если это мнение не зависит от правительства. Идеал демократии опирается на веру, что взгляды, направляющие курс правительства, возникают в ходе независимого и спонтанного процесса[191]. Следовательно, он требует значительной сферы, независимой от контроля со стороны большинства, в которой формируются мнения индивидов. Существует широкое согласие по поводу того, что именно по этой причине аргументы в пользу демократии и аргументы в пользу свободы слова и дискуссий неразделимы.
Однако представление о том, что демократия дает не только метод принятия решений при наличии разных мнений о характере будущих действий, но еще и критерий того, каким должно быть мнение, уже породило далеко идущие последствия. В частности, оно изрядно запутало вопрос о том, что есть фактически действующий закон и что должно быть законом. Чтобы демократия продолжила функционировать, важно, чтобы первое было всегда четко определено, а второе всегда ставилось под вопрос. Решения большинства сообщают нам то, чего хотят люди в конкретный момент, но не то, чего им следовало бы хотеть в собственных интересах, если бы они были более информированы; и пока их не удастся переубедить, эти решения не будут иметь никакой ценности. Аргумент в пользу демократии предполагает, что любое мнение меньшинства может стать мнением большинства.
Этого можно было бы не подчеркивать, если бы не факт, что иногда принятие взглядов и ценностей большинства представляется как обязанность демократа и особенно демократического интеллектуала. Действительно, существует конвенция, в соответствии с которой решение большинства должно возобладать, если речь идет о коллективных действиях, но это ни в коей мере не означает, что не следует прилагать усилия, чтобы изменить это решение. Можно иметь глубочайшее уважение к этому правилу, но при этом очень мало уважения к мудрости большинства. Наше знание и понимание прогрессивно развиваются только потому, что мнению большинства всегда противостоит другое мнение. В ходе формирования мнений очень вероятно, что окажется так: когда какое-либо мнение станет мнением большинства, оно уже не будет самым лучшим – кто-то уже продвинется вперед по сравнению с тем, чего достигло большинство[192]. Именно потому, что мы пока не знаем, какое из многих конкурирующих мнений в конце концов окажется лучшим, мы дожидаемся, пока оно не приобретет достаточную поддержку.
Представление о том, что усилия всех должны направляться мнением большинства или что в обществе достигается большее согласие, когда оно следует критериям большинства, фактически противоположно принципу, по которому развивается цивилизация. Если его примут все, то это, вероятно, приведет к застою, или даже к упадку цивилизации. Прогресс состоит в том, что немногие убеждают многих. Новые взгляды должны где-то появиться, чтобы со временем стать взглядами большинства. В опыте общества нет ничего такого, что не было бы первоначально опытом немногих людей. Процесс формирования общественного мнения ни целиком, ни даже главным образом не сводится к дискуссиям, вопреки тому, что рисует слишком интеллектуализированная концепция. Есть доля истины в том, что демократия – это правление посредством дискуссий, но это относится только к последнему этапу, на котором испытываются достоинства альтернативных взглядов и желаний. Хотя дискуссии очень важны, это не основной процесс, в ходе которого люди учатся. Их взгляды и желания формируются тем, что каждый действует в соответствии со своим замыслом; и они выигрывают от того, чему другие научились на своем опыте. Если не будут появляться отдельные люди, знающие больше, чем другие, и имеющие возможность убедить остальных, прогресс во мнениях будет весьма незначительным. Именно потому, что обычно нам не известно, кто знает лучше, мы оставляем решение процессу, который не контролируем. Но только благодаря меньшинству, действующему не так, как предписало бы большинство, это большинство в конце концов и научается действовать лучше.
6. У нас нет оснований приписывать решениям большинства высшую, надындивидуальную мудрость, которой, в некотором смысле, могут обладать плоды спонтанного общественного роста. В решениях большинства не стоит искать такую высшую мудрость. Они обречены, если уж на то пошло, быть хуже решений, которые, выслушав все мнения, приняли бы наиболее разумные члены группы: их менее тщательно обдумывали, и обычно они представляют собой компромисс, никого полностью не удовлетворяющий. Это еще более верно для кумулятивного результата, порождаемого последовательными решениями большинства, состав которого постоянно меняется: результат становится выражением не связной концепции, а различных и часто несовместимых целей и мотивов.
Такой процесс не следует путать с теми спонтанными процессами, которые свободные сообщества научились рассматривать как источник многого из того, что превосходит возможные плоды изобретательности отдельного человека. Если под «социальным процессом» мы понимаем постепенную эволюцию, порождающую лучшие решения, чем сознательный замысел, то навязывание воли большинства вряд ли можно считать социальным процессом. Оно коренным образом отличается от того свободного роста, в ходе которого возникают обычаи и институты, поскольку его принудительный, монополистический и исключающий характер разрушает те самокорректирующиеся силы, благодаря действию которых в свободном обществе ошибочные решения отбрасываются, а успешные распространяются. Оно также фундаментально отличается от кумулятивного процесса развития прецедентного права, если только, как в случае судебных решений, оно не встраивается в связное целое благодаря тому факту, что при этом сохраняется сознательная приверженность принципам, примененным в предыдущих случаях.
Более того, решениям большинства, если они не руководствуются общепринятыми принципами, особенно свойственно приводить к результатам, которых никто не хотел. Часто случается, что собственные решения большинства вынуждают его к совершению действий, которых никто не задумывал и не желал. Вера в то, что коллективные действия могут обходиться без принципов, – это в значительной степени иллюзия, и обычно в результате отказа от принципов большинство вынуждено двигаться в направлении, определяемом непредвиденными последствиями прежних решений. Единичное решение может иметь отношение только к какой-то конкретной ситуации. Но оно порождает ожидание, что когда опять сложится подобная ситуация, правительство поступит точно так же. В результате принципы, применение которых для общего случая никем не предполагалось, которые в случае такого применения могут оказаться нежелательными или бессмысленными, порождают в будущем действия, которых мало кто желал вначале. Обычно правительство, заявляющее о том, что свободно от принципов и намеревается решать каждую проблему по обстоятельствам, в конце концов начинает следовать принципам, которых оно не выбирало, и проводить политику, которой не замышляло. Феномен, который мы уже имели возможность наблюдать, – это когда правительство, начинающее с гордого заявления, что намерено сознательно и обдуманно контролировать все дела, вскоре обнаруживает, что на каждом шагу вынуждено считаться с давлением обстоятельств, созданных его прежними действиями. Именно с тех пор, как правительства возомнили себя всемогущими, мы постоянно слышим о том, что было необходимо или неизбежно то или иное их действие, о неразумности которого им хорошо известно.
7. Если у политика или государственного деятеля нет другого выбора, как принять определенный курс действий (или если историки считают его действия неизбежными), то это потому, что не объективные факты, а мнения – его или других людей – не оставляют ему другой возможности. Только для людей, находящихся под влиянием определенных представлений, реакция на конкретные события может выглядеть как однозначно определенная обстоятельствами. Для политика, занятого решением конкретных вопросов, эти представления – действительно непреложные факты, которые нельзя не учитывать. То, что он будет неоригинален и сформирует свою программу на основе мнений, которых придерживаются многие, почти неизбежно. Добившийся успеха политик своей властью обязан тому, что он движется в рамках принятых схем мышления, что