[229]следует заметить, что мы не зависим от воли тех, в чьей помощи нуждаемся, потому что они оказывают нам услуги ради достижения собственных целей и обычно мало интересуются пользой, которую мы извлекаем из их услуг. Мы слишком зависели бы от убеждений окружающих, если бы они были готовы продавать нам свою продукцию, только когда одобряют наши цели, а не ради собственной выгоды. Именно благодаря тому, что в повседневных экономических взаимодействиях мы – всего лишь безличное средство для окружающих, которые помогают нам исключительно в собственных целях, у нас есть возможность рассчитывать на помощь совершенно незнакомых людей и использовать ее так, как нам заблагорассудится [230].
Институты собственности и контракта необходимы для разграничения частных сфер индивидов везде, где ресурсы или услуги, нужные для достижения их целей, редки и потому обязательно находятся под контролем того или иного человека. Но если это и так в отношении большинства выгод, которые нам приносят усилия людей, в некоторых случаях это неверно. Некоторые виды услуг, такие как канализация или дороги, если уж они произведены, то обычно их хватает для всех, кто в них нуждается. Предоставление подобных услуг издавна было признанной областью общественных усилий, и право доступа к ним – важный элемент защищенной сферы индивида. Стоит только вспомнить, какую роль гарантированный «доступ к Королевской дороге (Via Reggia)» сыграл в истории, чтобы понять, насколько важными могут быть такие права для свободы индивида.
Мы не можем перечислять здесь все права или защищенные интересы, которые имеют целью гарантировать человеку как субъекту права известную сферу беспрепятственной деятельности. Но поскольку современный человек стал несколько менее восприимчивым к подобным вещам, следует, пожалуй, упомянуть, что в периоды свободы признаваемая защищенной индивидуальная сфера обыкновенно включает право на личное пространство (privacy) и сохранение тайны, концепцию «мой дом – моя крепость»[231] и то, что никто не имеет права выведывать, что человек делает у себя дома.
7. Характер этих абстрактных и общих правил, которые появились в результате эволюции для ограничения принуждения со стороны как других людей, так и государства, будет предметом следующей главы. Сейчас же мы кратко обсудим, каким образом угрозу принуждением – единственное средство, с помощью которого государство может предотвратить принуждение одним индивидом другого, – лишить наиболее опасных и нежелательных свойств.
Угроза принуждением производит совсем иное действие, чем реальное и неизбежное принуждение, если она относится только к известным обстоятельствам, которых потенциальный объект принуждения может избежать. Большая часть угроз принуждением, которые должно применять свободное общество, относится именно к этой разновидности. Большинство правил, соблюдение которых оно обеспечивает принуждением, особенно в области частного права, не требует от частного человека (в отличие от государственного служащего) выполнения каких-либо особых действий. Правовые санкции предназначены для того, чтобы удержать человека от совершения определенных поступков или заставить его соблюдать добровольно взятые на себя обязательства.
Если я заранее знаю, что, поставив себя в определенное положение, я подвергнусь принуждению, и если я в состоянии сделать так, чтобы не оказаться в этом положении, тот тут и речи не идет о том, что меня принуждают. В той мере, в какой правила, предусматривающие применение принуждения, не направлены лично против меня, а сформулированы так, что одинаково применимы ко всем людям, оказавшимся в сходных ситуациях, они ничем не отличаются от природных препятствий, которые влияют на мои планы. Законы государства говорят мне, что произойдет, если я сделаю то или это, и поэтому имеют для меня то же значение, что и законы природы; и я могу использовать свое знание законов государства для достижения своих целей так же, как я использую свое знание законов природы.
8. Конечно, в некоторых отношениях государство использует принуждение, чтобы заставить нас осуществить определенные действия. Важнейшие из них – уплата налогов и разные повинности, особенно служба в армии. Хотя предполагается, что избежать их нельзя, эти повинности, по крайней мере, предсказуемы и человек должен их выполнять независимо от того, как бы он потратил свои силы и время в противном случае; и это во многом лишает их негативных свойств принуждения. Если известная необходимость уплаты определенной суммы в виде налогов становится основой всех моих планов, а период службы в армии – предсказуемой частью моей карьеры, то я могу следовать общему плану своей жизни и так же независим от воли другого человека, как и все люди, научившиеся жить в обществе. Хотя, несомненно, обязательная воинская служба, когда ты ее несешь, включает суровое принуждение и хотя про пожизненного рекрута никогда нельзя сказать, что он свободен, краткий и предсказуемый период службы в армии, безусловно, меньше ограничивает возможности самому формировать собственную жизнь, чем, например, постоянная угроза ареста, которую произвольная власть применяет для обеспечения того, что она считает хорошим поведением.
Вмешательство принуждающей государственной власти в нашу жизнь создает больше всего помех, когда его нельзя ни предотвратить, ни предсказать. Когда такое принуждение оказывается необходимым даже в свободном обществе – например, в тех случаях, когда нас привлекают к участию в суде в качестве присяжных заседателей или к службе в качестве особого констебля (special constable), последствия этого смягчаются тем, что ни один человек не наделяется властью принуждать по собственному произволу. Вместо этого решение о том, на кого именно ложится эта повинность, принимается на основе случайного процесса, такого как вытягивание жребия. Эти непредсказуемые акты принуждения, порождаемые непредсказуемыми событиями, но подчиняющиеся известным правилам, затрагивают нашу жизнь, как и все прочие «вмешательства Бога», но не ставят нас в зависимость от произвола другого человека.
9. Является ли предотвращение принуждения единственным оправданием того, что государство использует угрозу принуждения? Мы могли бы, вероятно, включить в понятие принуждения все формы насилия или, по крайней мере, согласиться, что успешное предотвращение принуждения будет подразумевать предотвращение всех видов насилия. Однако остается еще один вид вредных действий, предотвращение которого принято считать желательным и который на первый взгляд может показаться стоящим особняком. Это обман и мошенничество. Хотя назвать их «принуждением» было бы натяжкой, после некоторого размышления становится ясно, что причины, по которым мы хотели бы их предотвращения, те же самые, что и в случае принуждения. Мошенничество, как и принуждение, – это форма манипулирования данными, на которые рассчитывает человек, с целью заставить его сделать то, что хочет жулик. Если последний достигает успеха, то обманутый точно так же оказывается невольным орудием, служащим исключительно целям другого. Хотя у нас нет одного слова для обозначения всех трех видов действий, все, сказанное выше о принуждении, равным образом применимо к мошенничеству и обману.
С этой поправкой, как представляется, можно принять, что свобода требует не более чем предотвращения принуждения и насилия, обмана и мошенничества, но допускает применение принуждения государством с единственной целью обеспечить соблюдение известных правил, предназначенных для создания наилучших условий, в которых индивид может организовать свою деятельность в соответствии с рациональным и внутренне согласованным паттерном.
Проблема пределов принуждения отличается от вопроса о надлежащих функциях государства. Задачи государства никоим образом не сводятся к применению принуждения. Действительно, услуги государства обычно финансируются с помощью мер принуждения. Средневековое государство, которое финансировало свою деятельность главным образом за счет дохода от своей собственности, могло предоставлять услуги, не прибегая к принуждению. Однако в современных условиях вряд ли можно реализовать на практике требование, чтобы государство предоставляло такие услуги, как забота о немощных и нетрудоспособных, строительство и содержание дорог или предоставление информации, не прибегая к использованию своей принуждающей власти для их финансирования.
Не приходится ожидать, что когда-либо будет достигнуто полное согласие о желательности того или иного объема производства таких услуг, и далеко не очевидно, что принуждение людей к участию в достижении целей, в которых они не заинтересованы, может быть морально оправданным. Однако в известной мере большинство из нас находит выгодным делать такого рода взносы, поскольку понимает, что и мы в свою очередь выигрываем от аналогичных взносов, которые делают другие в достижение наших целей.
Если оставить в стороне вопрос о налогах, то, вероятно, желательно, чтобы в качестве оправдания принуждения со стороны государства мы приняли одну лишь необходимость предотвращения более жесткого принуждения. Этот критерий, по-видимому, не может быть применен к каждому отдельному положению законодательства, но только к правовой системе в целом. Например, защита частной собственности как предохранительный механизм против принуждения может потребовать особых мер, которые сами по себе не служат уменьшению принуждения, а просто гарантируют, что частная собственность не создает неоправданных помех действиям, не наносящим вреда собственнику. Но вся концепция вмешательства или невмешательства государства опирается на посылку о наличии частной сферы, демаркируемой на основании общих правил, соблюдение которых обеспечивается государством; и реальный вопрос заключается в том, следует ли государству ограничить свои принуждающие действия только теми, что обеспечивают соблюдение этих правил, или оно должно делать что-то еще.