После долгого периода, в течение которого принципы прогрессивного налогообложения практически не подвергались сомнению, недавно появился намного более критичный подход к этой проблеме[728]. Тем не менее все еще существует потребность в более тщательном обзоре предмета в целом.
К сожалению, в этой главе мы можем представить только краткое изложение наших возражений.
Следует сразу оговорить, что единственная прогрессия, которая нас будет здесь интересовать и которая, мы уверены, не может быть в конечном итоге совместима со свободными институтами, – это прогрессия налогообложения в целом, то есть более чем пропорциональное обложение более высоких доходов с учетом всей совокупности налогов. Есть веские основания для того, чтобы отдельные налоги, и особенно подоходный, взимались по прогрессивной ставке, дабы компенсировать свойство многих косвенных налогов ложиться более тяжелым бременем на небольшие доходы. Это единственный веский аргумент в пользу прогрессивности. Но он применим только к отдельным налогам как к части той или иной налоговой системы и не может быть распространен на налоговую систему в целом. Мы будем обсуждать главным образом воздействие прогрессивного подоходного налога, поскольку в последнее время именно он был главным инструментом, с помощью которого налогообложение в целом превращалось в прогрессивное с крутой шкалой. Нас не будет интересовать вопрос о правильной подгонке друг к другу разных видов налогов в рамках одной и той же налоговой системы.
Мы также не будем отдельно рассматривать проблемы, возникающие из-за того, что подоходный налог сегодня – хоть и главный инструмент перераспределения дохода, но не единственный. Несомненно, можно достичь значительного перераспределения в условиях пропорционального налогообложения. Для этого достаточно использовать существенную часть налоговых поступлений на предоставление услуг, которые будут приносить выгоду только определенному классу плательщиков или субсидировать их напрямую. Однако не очень понятно, насколько готовы люди с низкими доходами платить налог в обмен на бесплатные услуги. Вдобавок трудно понять, каким образом этот метод мог бы существенно изменить дифференциацию доходов внутри групп с более высокими доходами. Он может вызвать значительное перераспределение доходов от богатых как класса к бедным как классу. Но он не даст того выравнивания пирамиды доходов, какое является главным следствием прогрессивного налогообложения. Для сравнительно состоятельных это будет, вероятно, означать, что хотя налогообложение для них будет пропорционально их доходам, разница в получаемых ими услугах будет пренебрежимо мала. Однако именно в этом классе изменения в относительных доходах, вызванные прогрессивным налогообложением, наиболее значительны. Технический прогресс, размещение ресурсов, стимулы, социальная мобильность, конкуренция и инвестиции – прогрессивное налогообложение сказывается на всем этом в основном через воздействие на этот класс. Что бы ни случилось в будущем, в настоящее время, во всяком случае, прогрессивное налогообложение – главное средство перераспределения доходов, и без него возможности такой политики будут очень ограниченными.
2. Прогрессивное налогообложение, как и многие другие аналогичные меры, приобрело свое нынешнее значение в результате того, что его вводили хитростью под ложными предлогами. Когда во время Французской революции, а потом в разгар социалистической агитации перед революциями 1848 года оно откровенно превозносилось как инструмент перераспределения доходов, эта идея была решительно отвергнута. «Следовало бы лишить жизни автора, а не проводить в жизнь этот проект», – возмущенно отреагировал либерал Тюрго на несколько более ранние предложения подобного рода[729]. Когда в 1830-х годах прогрессивное налогообложение получило более широкую поддержку, Дж.Р. Мак-Куллох выразил свое главное возражение против нее в часто цитируемом высказывании: «В тот момент, когда вы отвергнете кардинальный принцип взимания со всех индивидов одной и той же пропорциональной доли их дохода или их имущества, вы окажетесь в море без руля и компаса, и тогда не будет такой несправедливости или глупости, которой вы не сможете совершить»[730]. В 1848 году Карл Маркс и Фридрих Энгельс открыто предложили «высокий прогрессивный налог» как одну из мер, посредством которых после первого этапа революции «пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства». И эти меры они описывали как средства «деспотического вмешательства в право собственности и буржуазные производственные отношения», «мероприятия, которые экономически кажутся недостаточными и несостоятельными, но которые в ходе движения перерастают самих себя и неизбежны как средство для переворота во всем способе производства»[731]. Но общее отношение было хорошо подытожено в высказывании А. Тьера: «Пропорциональность – это принцип, а прогрессия – это просто отвратительный произвол»[732], – и Джона Стюарта Милля, отозвавшегося о прогрессивном налоге как об «умеренной форме грабежа»[733].
Но после того как первый удар был отражен, агитация за прогрессивный налог возродилась в новой форме. Социальные реформаторы, в целом отмежевываясь от стремления изменить распределение доходов, стали доказывать, что совокупное налоговое бремя, предположительно определяемое из других соображений, должно быть распределено в соответствии со «способностью платить», чтобы обеспечить «равенство жертв», и что лучше всего этого можно достичь, взимая подоходный налог по прогрессивной шкале. Из выдвинутых в поддержку этого многочисленных аргументов, до сих пор сохранившихся в учебниках по государственным финансам[734], в конце концов дело решил один, казавшийся самым научным. Мы на нем немного задержимся, потому что некоторые до сих пор верят, что он дает научное обоснование прогрессивного налогообложения. Основная идея сводится к убыванию предельной полезности последовательных актов потребления. Несмотря на абстрактный характер, а может и благодаря ему, эта идея оказала на многих огромное влияние, сделав научно респектабельным[735] то, что прежде считалось основанным на произвольных постулатах[736].
Однако современные достижения в области анализа полезности полностью разрушили основания этого аргумента. Он стал неправомерным отчасти потому, что в целом произошел отказ от представления о возможности сравнения полезностей разных людей[737], а отчасти потому, что более чем сомнительна применимость концепции убывающей предельной полезности как таковой к доходу в целом, иными словами, непонятно, есть ли вообще смысл в том, чтобы учитывать в качестве дохода все выгоды, которые человек получает от использования своих ресурсов. Из общепринятого ныне представления, что полезность – это чисто относительное понятие (иными словами, мы можем сказать лишь то, что нечто имеет большую, равную или меньшую полезность по сравнению с чем-то другим, и бессмысленно говорить о степени полезности какой-либо вещи самой по себе), следует, что мы можем говорить о полезности (и об убывающей полезности) дохода, только если выразим полезность дохода с помощью другого желаемого блага, такого как досуг (или возможность избежать усилий). Но если проследить логическую цепочку следствий из утверждения, что полезность дохода, выраженного в усилиях, уменьшается с его ростом, мы придем к курьезному заключению. По существу это будет означать, что по мере роста дохода человека стимул, выраженный в виде дополнительного дохода, необходимый, чтобы побудить к одному и тому же дополнительному усилию, будет увеличиваться. Это может дать аргументы в пользу регрессивного налогообложения, но уж никак не в пользу прогрессивного. Однако вряд ли стоит дальше развивать эту мысль. Сегодня не приходится сомневаться, что использование анализа полезности в теории налогообложения было прискорбной ошибкой (ответственность за которую разделяют и некоторые из числа самых выдающихся экономистов своего времени), так что чем скорее мы избавимся от путаницы, которую она породила, тем лучше.
3. В конце XIX века сторонники прогрессивного налогообложения, как правило, подчеркивали, что их цель – только равенство бремени, а не перераспределение доходов; кроме того, они полагали, что эта цель может оправдать только «умеренную» степень прогрессии, а «чрезмерное» ее использование (как во Флоренции XV века, где ставки доходили до 50%) следует, разумеется, признать недопустимым. Хотя все попытки предложить объективный критерий для приемлемой величины прогрессии успеха не дали и хотя возражение, что если сам принцип будет принят, можно будет с одинаковым успехом обосновать любое повышение степени прогрессивности налога, осталось без ответа, дискуссия полностью переместилась в контекст обсуждения идеальных ставок, влияние которых на распределение дохода будет пренебрежимо мало. Утверждение, что ставки не удержатся в этих границах, считалось злонамеренным искажением аргументации, демонстрирующим предосудительное отсутствие веры в мудрость демократического правления.
Именно в Германии, тогдашнем лидере «социальных реформ», сторонники прогрессивного налогообложения сломили сопротивление оппонентов, и это положило начало его современному развитию. В 1891 году Пруссия ввела прогрессивный подоходный налог с диапазоном ставок от 0,67 до 4%. Тщетно Рудольф фон Гнейст, почтенный лидер движения за