Rechtsstaat, недавно достигшего своей цели, протестовал в ландтаге, говоря, что это означает отказ от фундаментального принципа равенства перед законом, «от самого священного принципа равенства», единственного барьера, защищающего от посягательств на собственность[738]. Сама незначительность налогового бремени, создаваемого в соответствии с новым подходом, сделала все попытки противостоять ему на принципиальной основе неэффективными.
Хотя за Пруссией вскоре последовал ряд других континентальных стран, потребовалось почти двадцать лет, чтобы движение добралось до великих англосаксонских держав. Лишь в 1910 и 1913 годах Великобритания и США приняли прогрессивную шкалу, доходившую до внушительных тогда 8,25 и 7% соответственно. Однако за тридцать лет максимальные ставки поднялись до 97,5 и 91%.
Таким образом, на протяжении жизни одного поколения произошло то, чего, как в течение полувека доказывали сторонники прогрессивного налогообложения, произойти не могло. Это изменение абсолютной величины ставок, разумеется, полностью преобразило характер проблемы, сделав ее иной не только количественно, но и качественно. Все попытки обосновать такие ставки способностью платить были впоследствии отброшены, и на свет было извлечено изначальное, но долго замалчивавшееся оправдание прогрессивного налогообложения как инструмента более справедливого распределения доходов[739].Вновь стало общепринятым мнение, что единственное основание для защиты прогрессивной шкалы налогообложения в целом – желательность изменения распределения доходов и что это оправдание не может опираться ни на какие научные аргументы, но должно быть просто-напросто признано как политический постулат, то есть как попытка навязать обществу модель распределения, устанавливаемую решением большинства.
4. Обычно такое развитие событий объясняется тем, что без применения крутой прогрессивной шкалы имевший место в последние сорок лет значительный рост государственных расходов был бы невозможен или как минимум налоговое давление на бедных стало бы невыносимым, а также тем, что когда была признана необходимость облегчить положение бедняков, некая степень прогрессивности налогов оказалась неизбежной. Однако при ближайшем рассмотрении это объяснение оказывается чистым мифом. Мало того что налоговые поступления от применения самых высоких ставок, по которым облагаются самые большие доходы, настолько незначительны в сравнении с общей величиной налоговых сборов, что никак не могут облегчить налоговое бремя всех остальных групп; вдобавок к этому, на протяжении долгого времени после введения прогрессивной шкалы от нее выигрывали не беднейшие слои, а наиболее обеспеченные группы рабочего класса и низшие слои среднего класса, составляющие самую большую группу избирателей. В то же время, вероятно, справедливо утверждение, что главной причиной такого быстрого роста налогов была иллюзия, что с помощью крутой прогрессивной налоговой шкалы удастся во многом переложить налоговое бремя на плечи богатых и что под влиянием этой иллюзии массы согласились нести гораздо более тяжкое бремя, чем в противном случае. Единственным заметным результатом этой политики стало резкое ограничение доходов, которые могли заработать самые преуспевшие, и, соответственно, удовлетворение менее благополучных завистников.
Насколько незначителен вклад прогрессивных налоговых ставок в общую величину налоговых поступлений (особенно конфискационных ставок, по которым облагаются самые большие доходы), можно проиллюстрировать данными по США и Великобритании. Было констатировано, что в США (в 1956 году)«вся прогрессивная налоговая надстройка приносит лишь около 17% всех налоговых поступлений от индивидуального подоходного налога» – около 8,5% от всех федеральных налоговых доходов – и что из этого «половина поступает от налогооблагаемых доходов величиной от 16 до 18 тысяч долларов, которые облагаются по ставке 50%, а другую половину приносит налог на более высокие доходы и по более высоким ставкам»[740]. В отношении Великобритании, где прогрессивная шкала еще круче, отмечалось, что «весь добавочный налог (на заработанные и незаработанные доходы) приносит лишь около 2,5% налоговых поступлений и что если мы изымем каждый фунт доходов, превышающих 2000 фунтов стерлингов [5600 долларов] в год, то налоговые поступления вырастут лишь на 1,5%… В действительности самые большие поступления от подоходного налога и добавочного налога дают доходы от 750 до 3000 фунтов в год [2100-8400 долларов] – то есть начиная с бригадира и кончая директором или начиная с только приступившего к службе государственного служащего и кончая теми, кто возглавляет наши гражданские и другие ведомства»[741].
Если говорить в целом об эффективности прогрессивного налогообложения в этих двух странах, вклад от прогрессии, по-видимому, составляет от 2,5 до 8,5% общей суммы государственных доходов, или от 0,5 до 2% валового национального дохода. На основании этих цифр никак нельзя утверждать, что без прогрессивного налогообложения не удалось бы наполнить казну. Представляется по меньшей мере вероятным (хотя никто не может этого утверждать с абсолютной уверенностью), что выигрыш от прогрессивного налогообложения в виде государственных доходов меньше, чем вызываемое им сокращение реальных доходов.
Если вера в то, что высокие налоги, взимаемые с богатых, являются незаменимым источником государственных доходов, иллюзорна, то утверждение, что прогрессивная шкала облегчила положение беднейших слоев, опровергается тем, что происходило в демократических странах бо́льшую часть времени после установления прогрессивного налогообложения. Независимые исследования в США, Великобритании, Франции и Пруссии согласно подтверждают, что, как правило, самой легкой была налоговая нагрузка на группы с умеренными доходами, дававшие больше всего голосов на выборах, тогда как непропорционально большим было налоговое бремя, приходившееся не только на самые богатые группы, но и на самые бедные слои населения. Лучше всего иллюстрируют эту ситуацию, по-видимому, имевшую место практически везде в годы перед последней войной, результаты детального исследования положения в Великобритании, где в 1936-1937 годах совокупное бремя налогообложения полностью заработанного дохода семей с двумя детьми составляло 18% для семей с годовым доходом 100 фунтов в год, постепенно уменьшалось до 11% по мере роста дохода до 350 фунтов в год и затем опять начинало увеличиваться и достигало 19% лишь для дохода от 1000 фунтов в год[742]. Эти цифры (и аналогичные данные по другим странам) ясно показывают, что стоит только отказаться от принципа пропорционального налогообложения, и в выигрыше, скорее всего, окажутся не самые нуждающиеся, а те, кто приносит больше всего голосов на выборах, а также что весь доход от прогрессивного налогообложения можно было бы получить, если бы группы с умеренными доходами облагались налогами по такой же большой ставке, как и самые бедные группы.
Да, конечно, события, произошедшие после окончания последней войны в Великобритании, да и, вероятно, везде, привели к такому росту прогрессивности подоходного налога, что налоговое бремя стало прогрессивным для всех и, кроме того, благодаря перераспределяющим расходам на субсидии и услуги доходы беднейших классов выросли на 22% (если только эти измерения имеют хоть какой-то смысл: во всех случаях речь идет только о расходах казны, а не о ценности получаемых услуг)[743]. Но это достижение почти не было связано с нынешней крутизной налоговой шкалы, а финансировалось главным образом налогами со средних и высших слоев среднего класса.
5. Настоящая причина, по которой оказались ложью все заверения о том, что прогрессия налоговых шкал останется умеренной, и дело зашло гораздо дальше самых пессимистичных предсказаний противников[744], кроется в том, что все аргументы в пользу прогрессивного налогообложения могут быть использованы для оправдания любой степени крутизны шкалы. Его сторонники могут осознавать, что, если миновать определенную точку, отрицательное влияние на эффективность экономической системы может оказаться таким значительным, что дальше наращивать прогрессивность станет невыгодным. Но аргумент, основанный на якобы справедливости прогрессивного налогообложения, как часто признавали его сторонники, не принимает никаких промежуточных ограничений на пути к целевому состоянию, в котором все доходы, превышающие определенный уровень, подлежат конфискации, а доходы ниже этого уровня налогами не облагаются. В отличие от пропорционального прогрессивное налогообложение не опирается на принцип, определяющий, каким должно быть относительное налоговое бремя для разных людей. Оно есть всего лишь отрицание пропорциональности в пользу дискриминации богатых, не дающее никакого критерия, который мог бы ограничить эту дискриминацию. Поскольку «не существует идеальной прогрессивной ставки, которую можно было бы выразить формулой»[745], лишь новизна принципа помешала с первого же дня ввести карательные ставки налога. Но нет никаких причин, чтобы предложение изъять «чуть больше, чем раньше» не могло быть всегда представлено как справедливое и обоснованное.
Утверждение, что, приняв такую политику, демократия обречена зайти намного дальше, чем имелось в виду вначале, не является ни клеветой на нее, ни постыдным неверием в ее мудрость. Оно не означает, что «свободные и представительные институты потерпели провал»[746] или что оправдано «полное недоверие демократическому правлению»[747]