еньги первыми, в свою очередь истратят их на другие вещи. Подобно кругам на воде, разбегающимся от брошенного в пруд камешка, рост спроса распространится по всей экономической системе, изменяя в каждой точке относительные цены в направлении, которое будет сохраняться до тех пор, пока будет продолжаться прирост денежной массы, но поменяется на обратное, как только этот прирост прекратится. Ровно то же самое происходит, если уничтожить какую-либо часть денежной массы или даже если люди начнут держать на руках больше или меньше наличных денег, чем обычно, в пропорции к своим расходам и доходам; каждое изменение такого рода вызывает последовательность изменений спроса, которые не соответствуют никаким изменениям реальных факторов, определяющих рыночную ситуацию, а потому порождают изменения цен и производства, нарушающие равновесие между спросом и предложением[762].
По этой причине изменения денежной массы вносят особенно много беспорядка, но помимо этого и сама величина денежного предложения также чрезвычайно подвержена вредоносным изменениям. Здесь важно, чтобы скорость, с которой деньги расходуются, не слишком колебалась. Это означает, что если в любое время люди изменили мнение о том, сколько денег они хотят держать на руках в пропорции к своим расходам (или, как говорят экономисты, если они решают повысить или понизить свою ликвидность), количество денег должно быть изменено соответствующим образом. Независимо от того, как мы определяем «наличность», склонность людей держать часть своих ресурсов в этой форме подвержена значительным колебаниям, как кратковременным, так и долговременным, и на нее оказывают глубокое влияние всевозможные спонтанные усовершенствования (такие, например, как появление кредитных карт и дорожных чеков). Никакое автоматическое регулирование денежной массы не в состоянии осуществить желательную подстройку до того, как эти изменения в спросе на деньги или в количестве заместителей денег окажут сильное и вредоносное влияние на цены и занятость.
Но еще хуже, что во всех современных денежных системах величина денежной массы не только не приспосабливается сама к таким изменениям спроса, но и имеет тенденцию изменяться в противоположном направлении. Всякий раз, когда вместо денег начинают использоваться права требования на деньги – и трудно себе представить, как можно этому помешать, – количество таких заместителей денег имеет свойство «обратной эластичности» (perversely elastic)[763]. Это – следствие простого факта, что те же соображения, которые побуждают людей держать на руках больше наличности, подталкивают тех, кто посредством предоставления займов создает права требования на деньги, создавать их в меньшем количестве, и наоборот. Известный факт, что когда каждый хочет повысить ликвидность, банки по тем же причинам тоже хотят ее повысить и потому сокращают предложение кредита, – всего лишь частный случай общей тенденции, присущей большинству форм кредита.
Эти спонтанные колебания денежной массы можно предотвратить только если кто-то будет в состоянии целенаправленно изменять количество некоторого общепризнанного средства обмена в противоположном направлении. Обычно считается, что именно эту функцию необходимо доверить единому общенациональному институту, в прошлом – центральным банкам. Даже такие страны, как США, которые долго противились учреждению подобного института, в конце концов обнаружили, что во избежание периодических паник система, широко использующая банковский кредит, должна опираться на такое центральное агентство, которое всегда способно предоставить наличные деньги и, благодаря своему контролю над количеством наличных денег, в состоянии влиять на общее предложение кредита.
Есть сильные и, вероятно, по-прежнему убедительные доводы в пользу того, что эти институты должны быть, насколько это возможно, независимы от правительства и его финансовой политики. Здесь, однако, мы подходим к третьему пункту, о котором говорили выше, – к историческому развитию, которое хотя и не является строго необратимым, но в ближайшей перспективе мы будем вынуждены с ним считаться. Денежная политика, независимая от финансовой политики, возможна лишь до тех пор, пока государственные расходы образуют сравнительно небо́льшую часть всех платежей и пока государственный долг (особенно краткосрочный) составляет лишь малую часть всех кредитных инструментов[764]. Сегодня это условие больше не выполняется. Поэтому действенная денежная политика может проводиться только в координации с финансовой политикой правительства. Однако в данном случае координация с неизбежностью означает, что номинально независимые руководители, отвечающие за денежную политику, должны согласовывать ее с политикой правительства. Таким образом, последняя – нравится нам это или нет – неизбежно оказывается определяющим фактором.
Некоторые одобряют то, что благодаря этому правительство, по-видимому, может осуществлять более действенный контроль над денежной ситуацией. Далее нам придется рассмотреть вопрос о том, действительно ли мы получили лучшие возможности для проведения желательной денежной политики. Сейчас же важно, что, пока государственные расходы составляют значительную часть национального дохода, как это имеет место повсюду, нам следует признать, что правительство неизбежно будет доминировать в денежной политике и что единственный способ изменить ситуацию – сильно сократить государственные расходы.
2. Когда правительство контролирует денежную политику, главной опасностью в этой области становится инфляция. Правительства всегда и везде были главной причиной обесценения денег. Хотя история знает продолжительные периоды падения ценности металлических денег, причинами эпизодов крупномасштабной инфляции в прошлом было то, что правительство либо портило монету, либо эмитировало в чрезмерных количествах бумажные деньги. Возможно, нынешнее поколение более бдительно оберегает себя от самых грубых методов, с помощью которых осуществлялось разрушение денежной системы, когда правительства оплачивали свои расходы за счет выпуска бумажных денег. Сегодня то же самое можно сделать с помощью намного более хитрых процедур, которые публика может и не заметить.
Мы убедились, что каждая из основных черт социального государства, рассмотренных нами, имеет тенденцию поощрять инфляцию. Мы убедились, что в этом направлении работает сочетание профсоюзного давления, стремящегося повысить заработную плату, и нынешней политики полной занятости и что тяжкое финансовое бремя, принимаемое государством на себя через систему пенсионного обеспечения, может привести правительство к повторяющимся попыткам облегчить его, уменьшив ценность денег. Следует также отметить, хотя здесь и не обязательно есть связь, что правительства, по-видимому, неизменно прибегали к инфляции, чтобы облегчить бремя своих фиксированных обязательств, всякий раз, когда расходуемая ими доля национального дохода оказывалась выше уровня примерно в 25%[765]. И мы также убедились, что, поскольку в условиях [765] прогрессивного налогообложения инфляция способствует более быстрому повышению налоговых сборов в пропорции к доходам, искушение прибегнуть к инфляции становится очень сильным.
Однако если верно, что институты социального государства в целом благоприятствуют инфляции, то еще более верно, что именно инфляция усилила спрос на соответствующую социальную политику. Это справедливо в отношении не только ряда уже рассмотренных нами мер, но и многих других, которые нам еще предстоит проанализировать или просто упомянуть, таких как ограничение арендной платы за жилье, продовольственные субсидии и всевозможные формы регулирования цен и расходов. Слишком хорошо известно и не требует дополнительных иллюстраций то, насколько последствия инфляции в недавнее время выступали в качестве главных аргументов в пользу расширения правительственного контроля. Но пока еще недостаточно осознано, в какой мере на протяжении последних сорока лет развитие во всем мире определялось беспрецедентной инфляционной тенденцией. Пожалуй, лучше всего об этом свидетельствует ее влияние на то, какие усилия прилагает поколение, трудовая жизнь которого пришлась как раз на этот период, чтобы обеспечить свое существование в старости.
Чтобы понять, как инфляция обошлась со сбережениями поколения, которое как раз сейчас готовится к выходу на пенсию, полезно познакомиться с результатами небольшого статистического исследования[766]. Исследование ставило своей целью определить, какой была бы в разных странах текущая покупательная способность сбережений, собранных за сорок пять лет, с 1913 по 1958 год, человеком, который ежегодно откладывал сумму денег, имеющую одну и ту же ценность в реальном выражении, и инвестировал ее под фиксированную годовую ставку процента, равную 4%. Это примерно соответствует доходности, которую в западных странах мог получать человек с небольшими сбережениями от того рода инвестиций, которые были ему доступны, будь то сберегательный счет, правительственные облигации или страхование жизни. За 100% мы принимаем величину, которая накопилась бы к концу периода, если бы ценность (покупательная способность) денег оставалась неизменной. Какую часть этой покупательной способности в реальном выражении сумел бы сохранить человек к 1958 году?
По-видимому, только в одной стране мира, а именно в Швейцарии, эта величина составила бы 70%. В США и Канаде положение вкладчика было бы сравнительно неплохим – ему удалось бы сохранить примерно 58%. Для большинства стран Британского Содружества Наций и других членов «стерлинговой зоны» этот показатель составил бы около 50%, а в Германии, несмотря на потерю всех накоплений, сделанных до 1924 года, тем не менее осталось бы целых 37%. Во всех этих странах инвесторам все-таки относительно повезло в сравнении с жителями Франции или Италии, которым осталось бы от 11 до 12% того, что они сумели бы накопить к 1958 году в условиях стабильности денег