. В охране природных ресурсов самой по себе нет ничего такого, что делало бы ее более желательным объектом инвестирования, чем создаваемое человеком оборудование или развитие человеческих способностей; и если общество предвидит истощение своих ресурсов и направляет инвестиции таким образом, чтобы его совокупный доход вырастал настолько, насколько позволяют доступные для инвестирования средства, то нет других экономических оснований для сохранения того или иного вида ресурсов. Если увеличить инвестиции в охрану какого-либо природного ресурса настолько, что доход окажется ниже того, который мог бы принести тот же капитал, примененный как-то по-другому, то и будущий доход окажется ниже, чем мог бы быть. Как было удачно сказано, «сторонник охраны природных ресурсов, требующий от нас „больше оставлять на будущее“, на деле призывает нас меньше оставить своим потомкам»[811].
9. Хотя большая часть аргументов за государственный контроль частной деятельности в интересах охраны природных ресурсов несостоятельна и хотя в них нет ничего содержательного, кроме доводов в пользу предоставления большего количества информации и знания, ситуация становится совсем иной, если цель – обеспечить людей объектами и возможностями для рекреации, сохранить красоты природы, исторические памятники, места, представляющие собой научный интерес, и т.д. Те виды услуг, которые оказываются широкой публике и для которых характерно, что они дают отдельному бенефициару возможность получать выгоды, за которые с него невозможно взимать соответствующую цену в индивидуальном порядке, а также размеры участков земли, которые обычно в таких случаях требуются, делают эти услуги подходящим полем для приложения коллективных усилий.
Доводы в пользу охраны природных парков, заповедников и т.п. совершенно такие же, как и в случае аналогичных благ, предоставляемых муниципалитетами, хотя и в меньшем масштабе. Можно многое сказать о желательности того, чтобы эти услуги по возможности предоставлялись добровольными организациями, такими как Национальный фонд в Великобритании, а не посредством применения государством своих полномочий по осуществлению принуждения. Но нет возражений и против того, чтобы этим занималось государство, когда оно оказывается владельцем соответствующего участка земли, или когда оно покупает ее за счет налоговых средств, или даже когда выкупает ее в принудительном порядке, если только общество одобряет это, точно зная обо всех издержках и отдавая себе отчет, что это лишь одна из альтернативных, конкурирующих между собой целей, а не уникальная цель, заставляющая забыть обо всех остальных нуждах. Если налогоплательщик знает, сколько ему придется заплатить, и ему принадлежит последнее слово в решении, то об этих проблемах в целом сказать больше нечего.
Глава 24Образование и научные исследования
Общее казенное воспитание ведет к тому, чтобы сделать всех людей похожими друг на друга, сформировать всех на один образец, и именно на тот, который нравится господствующей власти, и все равно, будет ли это власть монарха, духовенства, аристократии, или большинства существующего поколении, во венком случае, чем она могущественнее, тем с большим деспотизмом властвует она над умами и естественным образом тяготеет к тому, чтобы подчинить этому деспотизму и самое тело.
1. Знание – это, пожалуй, главное благо из числа тех, которые можно приобрести за ту или иную цену, но те, кто им не обладает, часто не могут осознать, насколько оно полезно. Еще важнее, что доступ к источникам знаний, необходимых для функционирования современного общества, предполагает определенные умения – прежде всего умение читать, – которыми люди должны овладеть до того, как смогут сами судить о том, что им полезно. Хотя наша аргументация в пользу свободы в значительной мере основывается на утверждении, что конкуренция – один из самых мощных инструментов распространения знания и что она обычно демонстрирует ценность знания тем, кто им не обладает, нет сомнений, что широкое использование знания требует осознанных усилий. Незнание – одна из главных причин, почему усилия людей часто направляются не на то, чтобы принести наибольшую пользу ближнему; и по самым разным причинам общество заинтересовано в том, чтобы знание было доведено и до тех людей, которые сами не имеют стимула искать его или идти ради его приобретения на какие-либо жертвы. Эти причины особенно убедительны в отношении детей, но ряд аргументов в неменьшей мере применим и ко взрослым.
Что касается детей, то важно, что они, разумеется, еще не являются ответственными индивидами, к которым полностью применим аргумент о необходимости свободы. Хотя обычно забота родителей или опекунов о телесном и умственном благополучии детей осуществляется в интересах самих детей, это не означает, что родители должны иметь неограниченную свободу обращаться с детьми, как им заблагорассудится. Другие члены общества тоже искренне заинтересованы в благополучии детей. Общество вправе требовать от родителей или опекунов, чтобы те обеспечивали своим воспитанникам некоторый минимум образования[813].
В современном обществе довод в пользу обязательного образования в рамках некоего минимального стандарта имеет двусторонний характер. Существует общий аргумент, согласно которому все мы будем подвергаться меньшим рискам и получим больше пользы от ближних, если они будут разделять с нами определенные базовые знания и убеждения. А в стране с демократическими институтами существует и другое важное соображение: там, где часть народа неграмотна, демократия вряд ли возможна, разве что в рамках местного самоуправления на самом низком уровне[814].
Важно понять, что всеобщее образование – не единственный и, пожалуй, даже не главный способ передачи знания. Люди нуждаются в общих ценностных стандартах и, хотя если чрезмерно упирать на эту потребность, то можно получить весьма нелиберальные последствия, без таких стандартов мирное совместное существование явно было бы невозможным. Если в сложившихся обществах с преимущественно коренным населением эта проблема сейчас уже почти не возникает, то, как показывает пример США в период массовой иммиграции, бывает и по-другому. Представляется совершенно определенным, что США не стали бы столь эффективным «плавильным котлом» и, вероятно, столкнулись бы с крайне серьезными проблемами, если бы не проводившаяся через государственную систему школьного образования сознательная политика «американизации».
Однако тот факт, что образование должно направляться определенными ценностями, – источник настоящих опасностей для любой системы государственного образования. Следует признать, что в этом отношении большинство либералов XIX века руководствовались чрезмерной и наивной самоуверенностью, переоценивая то, чего можно достичь простым распространением знаний. В своем рационалистическом либерализме они часто представляли общее образование так, будто распространение знаний решит все основные проблемы, и достаточно только передать массам немного дополнительных знаний, которыми уже обладают образованные люди, и эта «победа над невежеством» станет началом новой эпохи. У нас нет особых оснований думать, что если бы когда-нибудь все ценные знания стали достоянием всех, общество в результате сделалось бы лучше. Знание и незнание – очень относительные понятия, и нет никаких доказательств, что различие между знаниями более образованных и менее образованных, которое имеет место в то или иное время, может оказывать решающее влияние на его характер.
2. Если принять основной аргумент в пользу обязательного образования, остаются следующие главные проблемы. Как должно предоставляться такое образование? Какое образование должно быть обязательным для всех? Как отбирать тех, кто получит дополнительное образование, и кто будет его оплачивать? Вероятно, необходимое следствие перехода к системе обязательного образования – оплата обучения из государственных фондов тем семьям, для которых соответствующие расходы будут тяжелым бременем. Однако остается еще вопрос о том, сколько образования должно предоставляться за государственный счет и каким образом оно должно предоставляться. Это правда, что исторически обязательному образованию обычно предшествовало то, что государство расширяло возможности, открывая государственные школы. Самые ранние эксперименты с переходом к обязательному образованию, проводившиеся в Пруссии в начале XVIII века, были, действительно, ограничены теми районами, где раньше правительство открыло школы. Несомненно, это очень облегчило переход к всеобщему образованию. Было бы трудно заставить получать образование людей, незнакомых с соответствующими институтами и преимуществами. Однако это не означает, что обязательное образование или даже финансируемое государством всеобщее образование сегодня требует, чтобы государство владело и управляло образовательными учреждениями.
Любопытно, что одна из первых эффективных систем, в которых обязательное образование сочеталось с тем, что большинство образовательных учреждений обеспечивалось государством, была создана одним из великих защитников свободы личности, Вильгельмом фон Гумбольдтом, всего через пятнадцать лет после того, как он написал, что государственная система образования вредна, так как препятствует разнообразию в достижениях, и не нужна, так как в свободной стране не будет недостатка в образовательных учреждениях. «Поэтому мне кажется, что общественное воспитание, – писал он, – лежит вполне вне границ, в которых государство должно удерживать свою деятельность»[815]. Только затруднительное положение Пруссии в период наполеоновских войн и потребности обороны страны заставили его отказаться от прежней позиции. Желание увидеть «всестороннее развитие каждого отдельного человека», вдохновлявшее его прежде, отошло на задний план, когда стремление к сильному регулярному государству заставило его посвятить бо́льшую часть остатка своей жизни созданию системы государственно