lūs? Вы легко дадите ответ: Laus. Построив эту форму, вы подсознательно исходили из очень важной предпосылки: древневерхненемецкое ū во всех словах переходит в au. Вы не допустили мысли, что, может быть, в одних словах оно переходит в au, в других – в e, а в третьих – в o. Наблюдения над тем, как развиваются языки, привели лингвистов к тому же выводу: звуковая система языка изменяется не хаотично, а по строгим фонетическим законам – если в каком-то языке один звук переходит в другой, то этому изменению подвергаются абсолютно все слова, в которых содержится этот звук.
Другое дело, что эти законы могут формулироваться хитрее, чем просто «звук A переходит в звук B». Посмотрим еще на несколько слов:
На первый взгляд кажется, что идея о безысключительности фонетических законов опровергнута: i то переходит в e, то сохраняется. Но если присмотреться, то не все потеряно, просто закон надо формулировать с дополнительным условием. Он будет выглядеть так: «Древневерхненемецкое i во втором слоге переходит в немецкое e».
Это показывает, что фонетические законы могут иметь чуть более сложную формулировку: «Звук A переходит в звук B в положении X». Зная это, можно повнимательнее поизучать судьбу древневерхненемецкого ū, правило для которого на самом деле тоже сложнее. Вот еще несколько слов:
Теперь видно, что если во втором слоге стоит i, то ū переходит не в au, а в äu (читается «ой»). Значит, наш закон надо уточнить: «Древневерхненемецкое ū переходит в немецкое au, если по-древневерхненемецки во втором слоге не было i, и в немецкое äu, если по-древневерхненемецки во втором слоге было i». Закон стал выглядеть более громоздким, но все равно остался законом, позволяющим для каждого слова определить, что с ним случится. Например, теперь мы легко можем образовать немецкое слово 'вши', которое по-древневерхненемецки звучало как lūsi.
Если мы возьмем два языка, произошедших от одного предка, то окажется, что в одном языке действовали одни фонетические законы, а в другом – другие. Так, в древнерусском был особый звук, обозначавшийся буквой ѣ (ѣ, «ять»). В русском языке он перешел в е, а в украинском – в і. В результате между языками возникают регулярные фонетические соответствия: так, русскому е соответствует украинское і в словах лето – літо, вера – віра, меняли – міняли.
Поскольку до нас дошли памятники древнерусского языка, мы знаем, что происходило: из форм типа лѣто получились пары соответствий типа лето – літо. Таким образом, мы можем наблюдать и процесс действия фонетических законов, и получившиеся в результате фонетические соответствия. А теперь представьте себе, что древнерусские памятники до нас не дошли и перед нами только современные языки. У нас есть только соответствия, но нет ни языка-предка, ни фонетических законов. Оказывается, что и то и другое можно восстановить:
Даже ничего не зная об истории этих языков, мы легко скажем, что в языке-предке русского и украинского в словах 'нести', 'петля', 'десять' в первом слоге был один звук (е1), а в словах 'лето', 'вера' и 'меняли' – другой (е2). е1 в обоих языках дал е, а на е2 подействовали разные фонетические законы, так что по-русски он дал е, а по-украински – і[11].
То, что мы только что сделали, называется реконструкцией: проанализировав материал нескольких языков, мы восстановили их язык-предок и фонетические законы, позволяющие перейти от этого языка-предка к потомкам.
В нашем русско-украинском примере легко убедиться, что реконструкция истинна, ведь древнерусский язык сохранился в текстах, и там на месте е1 пишется буква е, а на месте е2 – буква ѣ. Мы как бы решили задачу из учебника математики, а потом заглянули на страничку с ответами, чтобы проверить правильность полученного результата. Набрав еще таких задач с готовым ответом, мы можем удостовериться, что наш метод реконструкции дает правильные выводы. И тогда можно будет смело, вооружившись этим методом, приниматься за новые задачи без готовых ответов – реконструировать языки, от которых письменных свидетельств не осталось, например праиндоевропейский.
Собственно говоря, именно этим и занимается индоевропеистика уже 200 лет. В конце XVIII в. британский ученый Уильям Джонс (1746–1794) высказал предположение, что санскрит, латынь, древнегреческий и другие языки восходят к некоему общему предку, не дошедшему до нас:
Невзирая на то, насколько древен санскрит, он обладает удивительной структурой. Он более совершенен, чем греческий язык, более богат, чем латинский, и более изыскан, чем каждый из них, и в то же время он имеет столь близкое сходство с этими двумя языками как в корнях глаголов, так и в грамматических формах, что оно едва ли может быть случайностью; это сходство так велико, что ни один филолог, который бы занялся исследованием этих трех языков, не смог бы не поверить тому, что они произошли из общего источника, которого, возможно, уже не существует. Есть схожие, хотя и не столь сильные причины полагать, что готский и кельтский произошли из того же источника, что санскрит, хотя и смешались с совсем другим языком; к той же семье можно добавить и древнеперсидский, если бы в этом докладе было уместно обсуждать персидские древности{95}.
Реконструкция языка-предка может идти двумя путями, и оба они активно используются в индоевропеистике. Во-первых, можно сравнивать между собой несколько языков (как мы делали выше с русским и украинским) и пытаться найти для них общий источник и убедительную историю его преобразования – тогда получается то, что называется внешней реконструкцией. А во-вторых, можно смотреть на один язык, подмечать в нем странности и нерегулярности и пытаться понять, откуда они взялись, и строить гипотезы относительно того, как старая регулярность сменилась новой нерегулярностью, – это внутренняя реконструкция.
Именно таким путем знаменитый швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр (1857–1913), анализируя спряжение глаголов санскрита (древнеиндийского языка), в 1878 г. доказал существование согласных звуков, которых ни в санскрите, ни в каком либо другом индоевропейском языке никто не слышал{96}. В санскрите насчитывается 10 глагольных классов, различающихся способом образования настоящего времени от корня. Внимание Соссюра привлекли два из них, имеющие номера VII и IX:
Сняв несколько фонетических эффектов, хорошо известных уже к середине XIX в. (например, переход мягкого индоевропейского ǵ в корне 'соединять' в j или k в зависимости от последующего согласного, переход ai в ē и au в ō и так далее), а также обозначив звуки v и y как u̯ и i̯, чтобы показать, что это неслоговые варианты u и i, получаем те же формы в таком виде:
Видно, что в VII классе корень в каждом случае состоит из трех звуков, но может разрываться грамматическими показателями – так же, как мы уже видели в иврите: i̯u̯g- 'соединять', u̯rg– 'скручивать', bhi̯d– 'расщеплять'[12]. Если обозначить корневые звуки цифрами 1, 2 и 3, то модели образования форм выглядят так:
IX класс выглядит очень похоже, но все же эти правила к нему применимы плохо; в частности, там не выделяются три корневых согласных. Идея Соссюра состояла в том, что раз их там нет, а они должны быть, надо постулировать их на более глубоком историческом уровне. Предположим, что корень 'чистить' выглядел как pu̯H-, а корень 'петь' – как grH-. Тогда мы получаем такие формы:
Из форм с H более новые формы без H выводятся при помощи двух простых правил:
1) между гласным и согласным H выпадает, а гласный удлиняется: punaHmi>punāmi, gr̥Hta->gr̥̄ta-;
2) когда H стоит между согласными, после него появляется вставной гласный i, а затем H выпадает: garHtum>garHitum>garitum.
Таким образом, на основании чисто логических соображений Соссюру удалось восстановить древнее индоевропейское состояние. Спустя полвека, в 1927 г., польский лингвист Ежи Курилович (1895–1978) обнаружил звук, соответствующий восстановленному в нашем примере H, в хеттском языке, и это окончательно сделало такие звуки (так называемые ларингальные) полноправными элементами реконструируемой праиндоевропейской фонетической системы.
Вообще говоря, реконструкция праязыка не так уж далека от апостерирорного лингвоконструирования, с той только разницей, что перед лингвистом, занимающимся реконструкцией, стоит куда больше методологических ограничений. За долгие годы кропотливой работы индоевропеисты сумели реконструировать фонетическую систему праиндоевропейского языка и понять, как из нее развились системы языков-потомков. Похожими методами восстановили и его морфологию, и синтаксис, и словарь. Для каждого уровня языка, как для фонетики, надо было получить модель, убедительную саму по себе и позволяющую сформулировать правила перехода к языкам-потомкам. Такие модели и были построены, и сейчас мы довольно хорошо понимаем, какие падежи и склонения были у праиндоевропейцев, сколько у них было глагольных времен, в каком порядке ставились члены предложения и какими словами они называли самые разные предметы и действия. Не будет преувеличением сказать, что о праиндоевропейском языке известно больше, чем о некоторых языках, на которых говорят на Земле в наши дни. И только одного у нас нет от праиндоевропейского языка – текстов.