— Эх, ничего ты не понимаешь. А я хотел бы прокатиться на дирижабле!
— Ну, прокатись, — пожал я плечами, — вон он завис над поляной.
— Нас не возьмут, это за кем-то из пассажиров он прилетел.
— Почему? Может, он, наоборот, всех спасать прилетел или что-то конкретное привёз, или человека, который починит нам паровоз, или доктора, что поможет раненым. Там ведь есть и тяжёлые.
— Нет, этих привезут на паровой дрезине. Он прилетел за кем-то из высокородных.
— Может быть. Пойдём ближе, посмотрим, — предложил я. — Дорога, вон она, не заблудимся уже, а посмотреть интересно, кого же заберут.
— Идём! — решительно сказал Пётр, и мы направились к дирижаблю.
Пока дошли, ободрали лица и руки о ветки да шипы разных кустарников и сухих деревьев, а дойдя до поляны, не решились на неё выйти, и только смотрели во все глаза за тем, что там происходит. А на поляне происходило много чего интересного.
Дирижабль с интригующим названием «Свинцовый Цеппелин», а уж кто такой граф Цеппелин, знал каждый ребёнок, оказался не таким и большим, каким он представлялся в небе. Узкое сигарообразное тело, сшитое из новомодных алюминиевых рёбер и обтянутое неизвестным материалом, зависло над землёй, работая только своим эфирным двигателем.
У эфирного двигателя не имелось никакого выхлопа, только весьма своеобразный звук, похожий на скрип несмазанной тележной оси, выдавал его работу. Основной же, паровой двигатель, в это время пыхтел на холостых оборотах, но и он в этом дирижабле являлся усовершенствованной моделью, выпускаемой ограниченным тиражом.
Всё это я знал из рекламных проспектов, которыми пестрели страницы журнала «Эфир, пар и электричество». Этот журнал я читал в библиотеке, и он меня всегда интересовал, так же, как и военный журнал «Разведчик». Ну, а сейчас я имел возможность всё увидеть вживую.
Под дирижаблем висела ярко изукрашенная гондола, имеющая ряд небольших иллюминаторов, сделанных из толстого бронированного стекла, которое применяют на флоте. С гондолы, что находилась над землёй метрах в трёх, свисала складная верёвочная лесенка, усиленная ступеньками из ясеневого шпона.
По ней как раз спустились два человека, один из которых тут же стал осматривать местность с оружием в руках, а второй начал развёртывать какой-то прибор. Оба оказались одеты в имперские военные мундиры одного из гвардейских полков. Более детально рассмотреть их нам не представлялось возможным из-за большого расстояния.
Через несколько минут из гондолы вылезло ещё пять человек, их построил и проверил офицер, что спустился вместе с ними и увел куда-то двоих из них, остальные, все с оружием, расположились на месте, заняв круговую оборону. Мы с Петром невольно переглянулись.
— Эка они дают, против кого насторожились, а Пётр?
— Так, я не знаю, но, наверное, против анархистов, да и вообще, такой дорогой и новейший аппарат нужно охранять всегда, а уж тем более, здесь, в лесу.
— Ага, это точно.
Спрятавшись за развесистым дубом, мы молча наблюдали за происходящим возле дирижабля, не решаясь уйти к железной дороге. Голод отступил, любопытство захватило нас, когда ещё увидишь вблизи столь ценный объект? Долгое время ничего не происходило. Мы, устав шептаться и потихоньку рыскать вокруг, уже собирались уйти, как вдруг на поляне показались новые люди.
Мы прятались довольно далеко от дирижабля, чтобы нас не смогли увидеть, но и нам трудно было разобрать лица тех, кто явился на поляну, двигаясь со стороны железной дороги. Рассмотреть их мы смогли лишь, когда они уже почти дошли до гондолы. Теми людьми, ради которых, собственно, и прилетел дирижабль, оказались две женщины, вернее, дама и молодая барышня, возраст которой понять издалека мы не смогли. Мне они показались смутно знакомыми, но кто они, я так и не определил.
Прибывшие подошли к дирижаблю и стали карабкаться по веревочной лестнице, женщины тоже поднялись по ней и скрылись в гондоле. Солдаты, державшие круговую оборону, последними поднялись на борт. Прошло несколько минут, и эфирный двигатель взвыл на высоких оборотах, подбросив вверх дирижабль. Набрав необходимую высоту, он развернулся в нужную сторону, после чего включился основной паровой двигатель и, пыхнув дымом из выхлопной трубы, разогнал дирижабль, и вскоре тот скрылся за деревьями.
— Ты видел⁈ — в восхищении произнёс Пётр.
— Видел. Ты о женщинах?
— Да при чём тут женщины⁈ Как он полетел, видел?
— Да, и что?
— Ничего, — обиделся Пётр, — зачем ты поступаешь на инженерный факультет, если тебе не интересна техника?
— Затем, что меня брали только туда, я же тебе говорил, что хочу поступать на боевой рыцарский факультет, а меня туда не берут, из-за моего дара. Бесполезен он для боевого применения, а я не хочу учиться на инженерном, но другого выхода не вижу.
— М-да, из-под палки учиться, конечно, не хорошо. Тяжело тебе придётся, — вдруг посочувствовал мне Пётр.
— Тяжело, — согласился я с ним, — но куда деваться? Нет у меня больше никаких возможностей, да и не хочу я отказываться. Так хоть какой-то шанс есть, и пообещали мне, что через год, если я себя зарекомендую, и стану хорошо учиться, меня переведут на боевой. Поэтому я смирился, да и матушка моя того хочет. Я и в депо работал всё лето, чтобы денег заработать на учёбу.
— Ты и в депо работал? А я думаю, откуда ты так легко вагон смог повторить.
— Ну, я видел там такие, да и помогал во многом, даже чинить пробовал, но не получилось особо гайки крутить.
— Твоё дело не гайки крутить, а придумывать что-то новое, или вот как сегодня — держать чертёж перед глазами. Знаешь, как мне удобно было? Всё ясно, понятно, чётко. Мы, тевтонцы, больше всего так любим.
— Вы, да.
Мы покинули поляну, как только дирижабль скрылся за верхушками деревьев, и уже шли по лесу, приближаясь к железнодорожной насыпи. Довольно скоро мы вышли к железной дороге, но поезда на ней не обнаружили.
— А где наш поезд? — задал я вопрос сам себе.
— Дальше. Вон, видишь, дым идёт, там паровоз ещё догорает, идём туда. Это недалеко, просто мы забрали влево сильно, вот и отошли, куда не нужно. Наверное, уже и помощь пришла. Тут поезда хоть и редко ходят, но следующий должен пройти с минуту на минуту, если верить тому расписанию, что я видел на вокзале. Как бы не врезался… — обеспокоился Пётр.
— Не врежется, они по эфирному передатчику сигнал бедствия успели подать, когда мы уходили, я слышал, что помощь уже вышла, а может, и приехала. Сейчас путь перекроют, да паровозов ремонтных пришлют, они и оттянут вагоны до станции, а те, что упали, будут ремонтировать и ставить на рельсы или разберут на железо. В общем, придумают что-нибудь.
— Это да, придумают.
Так, разговаривая, мы подошли к последнему вагону и здесь узнали, что помощь уже пришла, вовсю идут ремонтные работы, и часа через два даже смогут нас прицепить к новому паровозу и отправить дальше. Это известие нас обрадовало, а то столько событий произошло за ночь и полдня, не особо хороших. Тут поневоле любому облегчению порадуешься.
Помощь действительно пришла, и передвижной ремонтный паровоз, притянув вагон со всем необходимым, вскоре ушёл, а вместо него пришёл новый паровоз и, подцепив вагоны, потянул их за собой.
Тяжелораненых забрали на паровой дрезине, которая пришла гораздо раньше. На ней прибыли врачи и медсёстры, с самым необходимым для оказания помощи, остальное привезли позже ремонтники, организовав госпиталь прямо в вагоне второго класса, пассажиры которого перешли в другие вагоны. Мы это узнали не сразу. Новый паровоз ехал даже быстрее, стремясь доставить пострадавших как можно быстрее до ближайшей крупной станции.
Мы же разместились в своём вагоне, но ехали уже не одни, к нам подселили двух пассажиров с вагона второго класса, и весь день мы так и ехали вчетвером. С новыми попутчиками, семейной парой среднего возраста, мы не разговаривали, а пересев на диван Петра, тихо шептались, да смотрели в окно, чуть позже заснув сидя.
До Павлограда оставалось ехать ещё сутки, когда наш поезд остановился, к нему подцепили ещё один вагон, и мы вновь смогли ехать с Петром вдвоём на своих диванах. На этой же остановке всех пассажиров допросили жандармы. Нас, конечно же, тоже, но спросили не о том, как мы спасали людей, а что мы делали в момент крушения.
А что мы делали? «Спали», — вот и весь ответ, да нас особо не пытали, и о подвигах не расспрашивали. Людей-то много, а времени мало, поэтому от нас быстро отстали и, выяснив все подробности ночного крушения, жандармы ушли. Дав громкий свисток, паровоз тронулся в путь, везя нас в такой близкий, и по-прежнему такой далёкий Павлоград.
Остаток пути мы провели более, чем хорошо, кормили нас в вагоне-ресторане бесплатно, за счёт железной дороги, в связи с чем мы сэкономили кучу денег, ведь ели мы не скромно, а чтобы наесться.
Не знаю, как жандармы, а начальник поезда наш вклад в спасение людей знал, поэтому кормили нас отлично. Даже булочки свежие давали. Но всё заканчивается рано или поздно, закончилась и наша поездка.
И вот уже показались первые пригороды Павлограда, что начали тянуться за час до того, как мы подъехали к вокзалу.
— Какой огромный город! — насмотревшись в окно, выразил я свои эмоции.
— Огромный, потому что столица! — наставительно произнёс Пётр и вновь уткнулся взглядом в окно.
— Ага, — ответил я и тоже прилип к нему.
Глава 9Семья графа
Женевьева, уйдя от юноши со странным, по её мнению, даром, вернулась к матери, найдя её возле пострадавших в результате крушения вагона, но не смогла там провести и десяти минут. Кровь, мольбы, тяжёлых запах нечистот, слёзы и человеческие страдания ошеломили её, и она бросилась прочь. Усевшись под каким-то деревом поодаль, она уже оттуда наблюдала за матерью, что помогала делать перевязки раненым.
Это длилось довольно долго, и очень многим пострадавшим она успела оказать медицинскую помощь, затем её сменила другая женщина, так как невыносимо тяжело наблюдать продолжительное время за страданиями других людей. Как справлялся с огромным наплывом раненых доктор Серов, оставалось только догадываться. Он устал и практически валился с ног, но продолжал оказывать медицинскую помощь, несмотря ни на что. Человек долга — это страшная сила, а военный хирург — человек долга вдвойне.