— Замётано.
Пока мы разложили вещи, пришло время отправляться на ужин. Ни у меня, ни у Ефима не оказалось домашней снеди, и поэтому нас выручала только академическая столовая, что работала до восьми вечера. Конечно, можно посетить и другие заведения, но плохо зная местные нравы и местность, я не рискнул, хоть уже и обедал в одной из них, Ефим, как ни странно, тоже.
Вернувшись, мы ещё немного поговорили, делясь впечатлениями, но вскоре разговор угас, и мы стали готовиться ко сну. Завтра предстоял очередной нелегкий день проверки нашего дара, из-за чего придётся пропустить пару вводных лекций, но это не важно, наверстаем потом, главное, чтобы с нами определились.
С утра, не успели мы проснуться, как явился Пётр. Он сразу развил бурную деятельность, всячески мешая нам своей суетой. Сходив в столовую на завтрак, где подавали вкусную творожную запеканку, мы все вместе отправились на занятия. Точнее, Пётр — на занятия, а мы с Ефимом на дообследование. Пётр клятвенно заверил меня, что всё подробно запишет в тетрадку, чтобы потом дать с неё переписать, и даже показал её.
Больше всего сиё произведение бумажной мануфактуры походило на амбарную книгу, которой не хватало, разве что, миниатюрного серебряного замочка на петельках и обложки из кожи телёнка, но и без того она внушала к себе явное уважение всем своим презентабельным видом.
Успокоившись на счёт пропуска занятий, материалы которых перепишем у Петра, мы с Ефимом отправились в лабораторный корпус.
Глава 17Проверка дара и дружбы
Придя в лабораторный корпус, мы застали там уже человек десять, в том числе и двоих знакомых студентов, Морозова и Венедектинского. В этот раз последний соблаговолил пожать нам обоим руку. Не знаю, что на него нашло, но видимо, ему кто-то сделал внушение, возможно, даже родители.
Мне в принципе всё равно, но на душе явно потеплело. Такова уж природа человека: радоваться себе подобному и проявлению его благожелательности. Зря он так не поступил в первый раз, и как он поступит в следующий — загадка.
Мои старенькие часы уже показали без десяти минут девять, но в кабинеты никто не рисковал заходить. Оглядевшись, я пошёл к лаборатории номер пять, возле которой, как и в прошлый раз, почему-то никого не наблюдалось, в отличие от других.
Интересно, почему? Либо я такой особенный, либо профессор — не любитель очередей и перетруждаться. Выбрал одного фрукта и смакует его, то обжаривает, как арахис, то водой поливает, как фундук, или наоборот.
Времени оставалось ещё пять минут, но я не решался постучаться и войти, ожидая назначенного времени. Пока я топтался, дверь распахнулась сама, и на пороге появился рыжебородый профессор.
— Готов? — вместо приветствия поинтересовался он, пристально глядя на меня через очки.
Двойная порция запеканки, благополучно съеденная на завтрак, по моему мнению, должна была помочь с приростом энергии дара, и я кивнул.
— Что же, раз готов, то заходи, начнем тебя пытать анализом.
Вздохнув, я вошёл в широко распахнутую профессором дверь, готовясь к новым испытаниям. Надеюсь, меня не станут просвечивать или проверять током, а то слова профессора и тон, с которым он их сказал, мне не очень понравились. Кто их знает, этих рыжих, с их анализом.
— Тэкс, садись вон на стул, а я пока зачитаю, что я по тебе наработал. Ты про параметры дара знаешь что-нибудь?
— Нет, нам в гимназии ничего про это не говорили. Дар имелся у очень немногих гимназистов и поэтому, кроме истории возникновения и применения дара, нам ничего не рассказывали.
— Понятно. Тут я с ними согласен, в провинциальной гимназии мало людей, кто хорошо разбирается в этом вопросе, к тому же, преподавателя грамотного найти сложно. Да и незачем всех информировать. Тут только цифры, никому не нужные. Но тебе следует знать, думаю, что с твоей биографией тебе это окажется полезно. Я, кстати, навёл справки по крушению поезда, удивлён, что вы с другим юношей смогли таким образом распорядиться своими возможностями. А это, гм, говорит уже о многом, поэтому, придётся тебя помучить аппаратурой. Ты с собой еду взял, как я тебе о том говорил?
— Да, но в столовой удалось купить только хлеба и пирожков.
— Гм, тебе не углеводы нужны, а белки, ну да ладно.
— Так, сейчас проецируешь дар на тот же экран, но недолго, я скажу, когда хватит, просто нужно перепроверить данные, а то так сразу с одного раза нельзя с уверенностью сказать, что вычисления все правильные получились.
— Хорошо.
— Тогда сдёргивай брезент и приступай.
Привычно дёрнув тяжёлую ткань с агрегата, я обрушил её вниз. Под ней оказался всё тот же экран. Отойдя в сторону, я сосредоточился и вызвал к жизни здание вокзала в Крестополе, а то зациклился я на вагоне, а для чистоты эксперимента нужно разные образы вызывать.
Напрягшись, я направил его на экран, и тут же ощутил довольно сильное сопротивление. Так длилось около минуты, когда меня остановил окрик профессора.
— Достаточно! Приводи всё в исходное, а я посчитаю и перепроверю.
Пока я возился с брезентом, профессор подсчитывал результаты, что-то про себя бормоча. Закончив расчёты, он спросил.
— Так ты знаешь, по какой шкале измеряется сила дара?
— Нет, — помотал я усиленно головой, всячески демонстрируя своё незнание.
— Гм. Я так и думал, тогда слушай. Сила дара измеряется по шкале Баура, с градацией от 1 до 100. По ней и идут подсчёты. Так вот, для каждого дара существуют свои пределы. От силы дара зависит степень его влияния на природу. Как правило, любой дар ограничен, и радиус его действия не выходит за границу одного метра, а уж если степень преобразования сильная, то он работает только при непосредственном воздействии на определённый объект. Это так называемое точечное воздействие. Есть, конечно, и широкие воздействия, они принадлежат, как правило, к стихийным дарам, таким, как земля, вода, огонь и воздух. Площадь их воздействия у каждого носителя разная, в зависимости от силы и расположенности к дару. Но есть и исключения. Твой дар дистанционный, и в то же время он избирательно-точечный. Поэтому он является исключением, в связи с чем его сила воздействия должна оказаться намного больше остальных. Она просто априори должна быть достаточной, чтобы проявиться, иначе ты никогда не узнал бы о том, что обладаешь им. Это поняли члены комиссии, которые и обязали тебя поступить именно к нам, но они не учли способы и возможности его эффективного использования, попав в обычную ловушку наглядности. Этот вопрос они оставили нам, зная, что здесь обязательно проводится вводное тестирование. А теперь ближе к делу. Какова сила твоего дара, как думаешь?
— Я не знаю, наверное, единиц тридцать, — пролепетал я, огорошенный новой информацией.
— Шестьдесят пять. Это выше среднего значения любого дистанционного дара, при том, что он распылен в пространстве. И эти шестьдесят пять единиц он показывает на расстоянии в два метра, а не два сантиметра, как у точечников. Ладно, достаточно тебя терзать научными сведениями, а то голова пойдёт кругом, тут всё зависит от степени воздействия и расстояния до объекта приложения сил дара. Давай проверим тебя ещё на нескольких приборах.
Я кивнул, деваться некуда. Всё процедура проходила очень интересно, но и весьма утомительно для меня. Однако, делать нечего, придётся и дальше оставаться подопытным.
— Давай, Дегтярёв, покажи, что ты можешь сделать с помощью своего дара. Что именно ты можешь им изменить — пейзаж, убранство комнаты или что-то ещё. Для этого сейчас иди вон в ту камеру, и приступай.
Я повернул голову в ту сторону, куда показал профессор, и действительно заметил там какую-то громоздкую конструкцию, сделанную из металла и стекла, в виде небольшого помещения, формой больше похожего на прямоугольник без одной стороны. На неё и указывал профессор. Пожав плечами, я переступил порог конструкции и сначала ничего не почувствовал. Но как только я оказался в ней, профессор щёлкнул огромным тумблером, сделанным из бакелита, и в прямоугольнике заструилась энергия, удерживаемая внутри её контура стен.
Вход в конструкцию замерцал сизой дымкой, и теперь выйти через него я попросту опасался. А ну, шандарахнет током, меня уже било им, больше не хочу.
— Готов?
— Готов.
— Тогда получай задание! Покажи мне, скажем, ммм, винтовку!
— Винтовку?
— Да. Видел её?
— Да.
— Вот и показывай её, родимую.
— Хорошо.
Сосредоточившись, я вызвал из памяти увиденную несколько раз в жизни какую-то винтовку и создал её изображение. Поначалу она не сильно походила на оную, но постепенно стала обрастать характерными деталями, пока не стала более-менее напоминать, скорее, артиллерийский карабин, который я видел на фотографиях отца.
— Так-так, отлично. А теперь покажи, как отщёлкивается затвор и досылается патрон в патронник.
Я попробовал изобразить требуемое, но у меня ничего не получилось. Я знал, что такое затвор, но как он работает, не представлял. Соответственно, у меня ничего не получилось, винтовка просто крутилась в разных проекциях, и всё.
— Гм. Этого мало.
— Я не видел, как она работает, и не знаю, из чего состоит.
— Понятно, а ещё какое-то оружие знаешь?
— Да, я видел револьвер.
— Тогда показывай его.
Я вспомнил, как показывал похожий на экзамене, и принялся воспроизводить его, вспоминая и повторяя. Чертёж обрёл чёткость, ярко засветился, рисунок револьвера тут же оформился и стал почти живым, набрав объём. Я начал крутить его, потом переломил ствол, отщёлкнул барабан, показывая наличие восьми камор. Пистолет я изобразил тот же самый, двуствольный, с горизонтальным расположением стволов.
— Очень интересно, продолжай, — одобрил профессор, наблюдая за моими действиями.
Я разобрал пистолет, вновь собрал его, немного видоизменив, прирастил ему ствол, сделал другие накладки на рукоять, изменил саму рукоять, сделав её по своему мнению более удобной, потом вместо восьми камор сделал всего лишь три. Ещё я успел укоротить пистолет, когда почувствовал, что силы уже на исходе, и оставил его висеть неподвижно в воздухе.