А Ород сразу же заволновался. Откуда эта заминка? Что-то стало известно? Что? Неужто его «головорезики» проговорились?! Или их разговорили дворцовые палачи? О, Анахита-Ардвичура…
– Взгляни, какая тонкая работа, – начала Высочайшая, протягивая Ороду удивительный нож с нефритовым лезвием и с рукоятью в виде корчащейся твари, которой клинок служил языком. – Эту изящную вещичку привезли из земли Фузан,[48] что лежит далеко за Восточным океаном. Там живут люди с красной кожей, не знающие колеса, но строящие пирамиды. И они тоже почитают нефрит…
Полюбовавшись изделием, вдова хлопнула в ладоши, отчего Ород сильно вздрогнул, и приказала принести подогретое рисовое вино. Старая служанка явилась мигом, опустилась на колени и протянула хозяйке черный лакированный поднос с двумя дымящимися чашами.
– Угощайся, – сказала вдова добродушно, – ощути и прочувствуй аромат.
Ацатан хлебнул вина, но ничего не ощутил – не до того было. Ацатана съедал страх.
Вдовствующая императрица неторопливо выпила половину чаши и задержала ее в руке, сказав:
– А покой ты ощущаешь, гьялпо?
– Покой? – пробормотал Ород. – Какой покой?
– Полный покой… – безмятежно сощурилась вдова. – Или тебя гнетет тайная тревога? Поведай мне о том, что лишает тебя наслаждения миром, облегчи душу…
– Ничто меня не гнетет, – пробурчал Косой, сжимая зубы.
Вдова ласково покивала.
– Давно хотела спросить, – продолжила он с прежним добродушием, – а как тебе Лоян? Понравился ли?
– Город как город… Большой.
– Сильно он изменился после твоего первого приезда?
Ород замер.
– Когда ж это ты посетил нас впервые, гьялпо? – притворно задумалась женщина на троне. – Четыре года назад? Или все пять? А дворец Сына Неба ничем новым не поразил твое воображение? По-моему, храм Божественного Дракона тогда еще не был построен…
– Если и изменился, – ответил Косой, холодея, – то в лучшую сторону.
– Пожалуй, – кивнула Высочайшая. – Да и тебя стало не узнать, гьялпо… Взгляни!
Она вытащила из-за трона тонкую деревянную дощечку, на которой был нарисован портрет молодого человека в сложном головном уборе. Ород его сразу узнал – художник изобразил Цзепе Сичун Зампо. Настоящего гьялпо.
– Придворный живописец всегда рисует высоких посетителей Сына Неба, – объяснила Высочайшая, любуясь портретом, – дабы император мог припомнить, когда надо, кого он принимал…
– И Сын Неба уже припомнил? – хрипло спросил Ород.
– Еще нет, – оживилась визави. – Портрет гьялпо всего один, я с трудом нашла его в дворцовой пинакотеке. Но показывать Сыну Неба не стала. Пока. Согласись, государь мог бы и не узнать тебя, сличив с портретом… Да и стоит ли расстраивать императора? Тем более, что он так хорошо тебя принял, вошел в положение…
– Не стоит, – процедил Ород. – Право, не стоит. А портрет… Он точно один?
– Да, вот этот. И художник, нарисовавший… э-э… тебя, уже умер.
– Не смею просить Высочайшую Госпожу, – медленно проговорил Косой, – чтобы она подарила мне эту забавную картинку, но, быть может, тай-хоу продаст его? К чему ей эта безделка? А мне она дорога как память…
– А сторгуемся ли? – усомнилась вдова.
– Сторгуемся, – заверил ее Ород. В эту минуту он понял всё, всё наперед. И суть происходящего, и то, что ему следует предпринять этой же ночью. – Я привез из Лха-ла два нефритовых панциря, два драгоценных доспеха усопшим. Один я преподнес Сыну Неба, а другой предназначен императрице…
Но мне не жалко сменять его на мой портрет. Разве этот обмен не выгоден? Деревяшку на древний нефрит!
– О выгоде говорить не будем, – мягко сказала Высочайшая, – но обмен вполне может состояться…
– Скажем, сегодня вечером? – дополнил ее Ород.
– Я предупрежу стражу, чтобы тебя пропустили.
– Договорились, Высочайшая! Я могу идти?
– Ступай… гьялпо.
Низко поклонившись, Косой вышел. Спускаясь по лестнице, он испытывал бешенство и холодную решимость. Обмен не состоится. Даже если вместо нефритового доспеха он и получит этот дурацкий портрет, то потеряет, а не приобретет, ибо тайна останется со вдовой. И что потом? Через день? Через месяц? Не вызовут ли его снова и не поделятся ли своими сомнениями – дескать, не знаю, скрывать ли и далее твой секрет… э-э… гьялпо, от Сына Неба или выложить владыке всю правду? А ему опять платить?! И до каких пор? О, Арамазда! Да разве этой богатейшей и знатнейшей женщине нужен нефритовый доспех? Она просто развлекается, играет с ним, получая удовольствие. А когда игра надоест, она просто укажет на ацатанагьялпо – и не с кого станет портреты писать…
Ород криво усмехнулся. Значит, надо сделать так, чтобы тайна упокоилась навечно. Вместе с императрицей. Мертвые надежно хранят секреты…
Покинув Зал Почитания добродетелей, Ород не стал возвращаться к себе, а побродил по парку, обдумывая детали убийства. Его изворотливый ум стал искать способы не запачкаться. Лучше всего кинжал… Причем, нанести роковой удар придется ему лично, ибо никого иного вечером у вдовы не ждут, а любопытства по поводу поздних визитов молодого мужчины не проявит никто – всем хорошо известны и похотливые привычки вдовы, и ее крутой нрав. Но как тогда избежать подозрений? Иначе говоря, на кого свалить вину?
И тут Косого осенило.
– Так, именно так! – сказал он свистящим шепотом.
Дрожа от злой радости, Ород поспешил к обиталищу преторианцев.
И снова удача – никто из проклятых фроменов не стоял в дозоре, их вообще не было на месте. Лишь троица философов сидела близ алтаря, негромко печалясь – ученая братия из академии Тайсюэ мощным хором обвинила триаду в измене устоям, в подверженности «тлетворному влиянию Запада», в извращении учений Кун Цю, Лао-цзы и Шакьямуни, в коварном принижении ведущей роли Божественного императора, в уравнивании Поднебесной империи с остальными государствами… Куда с подобным списком преступлений? Во дворец таких «злодеев» даже подметальщиками не возьмут…
– И вас фромены подставили? – прошептал Ород с ухмылочкой. – Так вам и надо!
Проникнув в павильон, он недолго искал требуемое – цирковой реквизит был разбросан по кровати-лежанке. И среди них те самые кинжалы, которыми жонглировал этот мелкий… как бишь его… Эдикус. Кинжалы-пугио, каждый с выдавленным названием на рукояти: «Legio II Augusta», Второй Августов легион. Ищи хоть по всей Поднебесной, а таких кинжалов не сыщешь!
Ород схватил кинжал и бросился к окну. Раздвинув решетки, он мягко выпрыгнул в парк.
– О, Мирта Палящий! – вымолвил Косой, содрогаясь от злобного торжества. – Одним ударом – пятерых!
Завечерело. В парке стало темно, и повсюду зажглись фонарики – внизу, в каменных фигурных светильнях, и вверху, протягиваясь гирляндами. Слабый и неверный свет – желтый, сиреневый, синий, красный, – создавал мешанину ярких пятен и глубоких теней, еще больше запутывая, еще плотнее окутывая вечной загадкой ночи.
Трепетный свет фонарей, тусклое сияние, сочащееся сквозь узоры оконных решеток, качающийся огонь факелов в руках стражников – все это набрасывало на парк волшебную сеть, словно плетенную из сгустков мрака, превращая павильоны и пагоды в иномирные хоромины.
Сергий, впрочем, не поддавался очарованию сумерек – он им пользовался. При таком освещении легко прокрасться в любое место дворца незамеченным и выбраться без потерь.
Сбор был назначен в комнате Лобанова. Следом за принципом явился Эдик – и с ходу пустился в объяснения:
– Попробовал я ту стену, что с севера. Там, между тюрьмой и пагодой, узкий проход, все кустами заросло. Влезть, в принципе, можно, но с балкона удобнее – и быстрее! Я у садовников лестницу спер и в храм оттащил, за колонны. С балкона ее спустим, и мигом всех вытащим! И, знаешь что? Не вся тюрьма – застенки. Там весь верхний этаж – склад, у них там ракеты хранятся. Чего ты на меня глазки пучишь? Ракеты! Для фейерверков, балда!
– Отставить разговорчики, – проворчал Сергий.
– И три наряда вне очереди, – съехидничал Чанба.
– Вот вернемся, – погрозил принцип, – я тебе устрою наряды…
Выяснить отношения до конца помешал Искандер. Он вошел бесшумно и присел на мягкий ковер.
– Что скажешь? – поднял голову Лобанов.
– Конюшни неподалеку от главных ворот, – доложил Тиндарид. – Они не закрываются особо и не охраняются – рядом привратная стража. Каретные сараи – там же. Императорская колесница – это целый поезд… Выход в город на ночь запирают, так что, если уходить с боем, будет нелегко.
– Каким еще боем? – проворчал Лобанов. – С гарнизоном Лояна? Такой перевес даже для Гефестая – перебор… Кстати, где он?
– У Давашфари, – усмехнулся Искандер. – Поразительно… Наш кушан влюбился…
– Втюрился, как мальчик! – авторитетно заявил Эдик. – А ты чего молчишь, босс? Где был, что видел?
– Цыц… Я осмотрел весь берег. Можно уйти на прогулочной барке, но скольких мы сможем посадить на весла? Четверых, от силы.
– Никаких шансов, – согласился Искандер. – Вряд ли консул с ликторами находятся в хорошей физической форме.
– Вот именно… А фарватер извилистый, много островков. Пока вырулишь… В общем, уходить по воде – не лучший вариант.
В этот момент послышались грузные шаги, задрожало пламя бронзовой жаровни в виде горы с двенадцатью вершинами, отделанными золотом и сердоликом.
– Явился, – буркнул Эдик, – не запылился…
В комнату шагнул Гефестай, возбужденный и встрепанный. Следом – Тзана.
– Обсуждаете? – спросил кушан весело. – А я – вот… – он сунул руку за пазуху и вытащил отрез голубого шелка, размашисто исписанный зелеными иероглифами. – Императорская подорожная! С нею нам везде обеспечен сервис по классу «экстра»!
– Отлично, – оценил Лобанов. – Попробуем сегодня перед рассветом. Как твои успехи, Тзанка?
Девушка улыбнулась.
– Меня весь день таскали в паланкине, – сказала она, – и я осмотрела местность. От нас ближе всего городские ворота Кайянмэнь, за ними начинается большая дорога на юг.