– Ну, гляди, – Лана остановила кресло и побарабанила пальцами по подлокотнику. – Что известно о «ласках»? Точнее, что о них говорят? Первое, что приходит на ум!
– Профессионализм.
– Верно. А это, – она вызвала на экран изображение тела Бернадетт, лежащего на скальном выступе, – что такое?
– Это труп.
– Юморист, – ухмыльнулась Лана.
Теперь, когда первое удивление прошло, она радовалась возможности порассуждать вслух. Давно и не ею было замечено, что самая умная мысль, будучи озвученной, зачастую оказывается несусветной глупостью. И наоборот.
– Сколько лет ты бы ей дал? На вид? Думаю, в документы ты не заглядывал…
– Не заглядывал, – кивнул Рис. – Зачем? В агентстве, где я нанял Бернадетт, несовершеннолетние не работают, а остальное…
– И всё же – сколько?
– Ну, двадцать. В пределе двадцать три.
– А по документам – за тридцать. При этом, заметь, с сердцем не сделали ничего по-настоящему существенного и, как показала практика, необходимого. В то же время внешнее омоложение произвели с избытком. А ведь от того возраста, который определил Хьюз, идти назад не только сложно, но и дорого. При таких исходных каждый год внешней молодости существенно повышает стоимость процедуры. Поверь, я знаю, о чем говорю. Сделать из пятидесятилетней женщины тридцатилетнюю стоит примерно вдвое дешевле, чем из тридцатилетней – двадцатилетнюю. Кожа, знаешь ли. Структура кожи. Особенно на шее и руках. «Молодая» – это одно, «юная» – совсем другое.
– Ты хочешь сказать, – Рис, выигрывая время для точной формулировки, улёгся на живот лицом к Лане и подпер голову кулаками, – что в случае Бернадетт мы имеем дело с нецелевым расходованием средств? Ей изготовили документы и дали денег на омоложение, а она распорядилась ими по-своему?
Лана Дитц искренне считала себя везучим человеком. Потому, в частности, что Судьба крайне редко сталкивала её с дураками. Точнее, дураков хватало – но по ТУ сторону условного прицела. А дурость противника, как известно, только на пользу.
В общем, среди тех, кто числился в её личном реестре по разряду «своих», преобладали люди более чем неглупые. Но даже на их фоне скорость и точность, с какими Рис Хаузер «срубил фишку», восхищала.
По телу лениво прокатилась тёплая волна: единственным афродизиаком, уверенно действовавшим на Лану, являлся ум мужчины. Проверено в лабораторных и полевых условиях: что только на ней не испытывали, жестоко и целенаправленно, в том учебном заведении, куда её определил полковник Горовиц! Какие только воздействия не учили блокировать!
Разумеется, и ум срабатывал исключительно при наличии симпатии как таковой, но всё же…
– Я тебя обожаю, – и это было шуткой лишь отчасти. – Нецелевое использование средств… где только таких слов нахватался! Но ты прав. Оно самое. Практически любая женщина поступила бы именно так, но мы-то, кажется, говорили о профессионализме?
– И как же ты объясняешь изображение у неё на бедре?
– Пфуй! – махнула Лана рукой. – Ты ни разу не видел, как уличный мальчишка лепит себе татуху знаменитой банды? На предмет клеить девах?
– Я бы согласился с тобой…
– Но?..
– Но татуха знаменитой банды видна всем и каждому. Для того и лепится. А как прикажешь производить впечатление, если для того, чтобы кто-то разглядел это… мгм… зверство… носителю надо сдохнуть?
Лана высказалась, пространно и энергично. Добавочный плюс принадлежности к одной службе: можно не утруждать себя попытками сойти за леди. Ну, не работают на Хвата леди, что уж тут поделаешь. И джентльмены не работают. В должностные инструкции не вписываются.
– Кроме того, – Рис дождался, пока она выдохнется, с удовольствием запомнив на будущее несколько особенно красочных оборотов, – не следует забывать о том, что док Хьюз говорил о внутрикожном рисунке. Я не специалист, но, по-моему, в ходе омоложения он обязан был исчезнуть. Значит, наносили уже в финале процесса. Впервые или заново – не берусь сказать, однако…
Лана вдруг почувствовала, что устала. Не физически даже – интеллектуально. Мысли тяжело, переваливаясь с боку на бок, бродили в голове, сталкиваясь друг с другом и шаркая… чем там могут шаркать мысли? За отсутствием ног? Она даже не сразу сообразила, что Рис – мягко, сочувствующе – обращается к ней:
– Знаешь, я, пожалуй, пойду к себе. Тебе надо отдохнуть.
– Сказала бы я, чего мне надо… да у тебя рука ранена!
Ответить подобающим образом Хаузер не успел.
Лана вздрогнула, уставилась на браслет, пробормотала что-то явно нецензурное (язык был незнаком Рису, но интонации не предполагали иного толкования) и сделала недвусмысленный жест: «Исчезни!».
Секунду спустя Рис – уже из-за двери ванной – наблюдал за действиями девушки. Действия были странными.
По вечерам, в баре, её достающие почти до лопаток волосы всегда были завиты и тщательно уложены. Сегодня, что вполне объяснимо, она не стала утруждать себя сооружением прически. Но зачем ей понадобилось перед сеансом связи придавать прямым, гладким прядям вид вороньего гнезда? Откуда взялись бледность, вдруг залившая лицо, «поплывший» взгляд и расцветшие на щеках пятна лихорадочного румянца? А сползший с правого плеча халат, мгновенно превративший ее в дешёвую девку?
– Капрал Дитц, сэр! – даже голос изменился.
Не разговаривай Хаузер ещё минуту назад с вполне здоровой и трезвой женщиной, он решил бы, что Лана, во-первых, серьёзно больна, и, во-вторых, хорошенько наклюкалась (а то и вмазала) и теперь изо всех сил старается хотя бы сойти за трезвую.
– Дитц, что за вид?! – обращавшийся к Лане мужчина, чьё изображение на дисплее оставалось невидимым для Риса, явно пребывал в крайней точке раздражения. И демонстрируемое девушкой состояние отнюдь не улучшало положения дел.
– Виновата, сэр! – прокаркала Лана, явственно заметным усилием собирая глаза в кучку. – Неудачное приземление, сэр! Коленная чашечка вдребезги, сэр!
В подтверждение своих слов она приподняла обеими руками колено правой ноги, отягощенное шаром регенератора, демонстрируя как наличие травмы, так и пьяную разболтанность движений. Ну и распахнувшиеся полы халата, не без того.
Вид, открывавшийся с того места, где стоял Рис, позволял удостовериться в абсолютной натуральности цвета волос на голове Ланы. Тонкая полоска, а всё-таки. И оставалось только надеяться, что загадочный абонент девушки видит не всё.
Неизвестно, впрочем, что входило в её намерения. Если выбить «сэра» из колеи… Риса, во всяком случае, выбило, пусть и ненадолго.
– Эти ваши развлечения… – собеседник девушки злился и, судя по всему, не видел необходимости скрывать это. – Когда вы будете в состоянии нормально передвигаться?
– Я заплатила за регенерацию…
– … хоть на что-то ума хватило!
– Говорят, суток через трое, сэр.
– Плохо. Очень плохо, Дитц. Плохо – для вас. Времени мало, придется лететь, как есть. Вам надлежит незамедлительно явиться в штаб-квартиру, где бы вы там ни были. Даю вам двое суток. Это приказ. Делайте что хотите, хоть нанимайте курьера. Хватает денег на дуракаваляние – на службу тем более хватит. Всё ясно?
– Так точно, сэр!
– И только попробуйте опоздать!
Видимо, на этом разговор завершился, потому что Лана сочла возможным вернуть себе нормальный цвет лица и трезвый взгляд. И халат тоже запахнула, что было весьма нелишне. Теперь, когда отвлекающий фактор исчез, Хаузер мог думать спокойно и практически не сомневался, что и бледность, и болезненные красные пятна, и исчезающая на глазах испарина – результат сознательного управления организмом. Интересно, все мрины так умеют?
Поскольку выражение лица девушки стало абсолютно индифферентным, Рис выскользнул из ванной и остановился неподалёку. Лана, глядящая куда-то в пространство, приглашающе похлопала ладонью по кровати, и он присел рядом, искоса наблюдая за ней.
Не то, чтобы он хорошо успел изучить нюансы её мимики (сейчас, кстати, напрочь отсутствующей), но что-то подсказывало, что Лана Дитц зла, как чёрт. Молчание затягивалось.
– Кто это был, если не секрет? – осторожно поинтересовался Рис.
– Майор Кренкель, первый зам Дедули, – рассеянно отозвалась Лана, по-прежнему напряжённо над чем-то размышляя.
– И что теперь? Полетишь в штаб?
– А вот ему! – вернувшаяся с горних высей Лана резко рубанула ребром правой ладони по сгибу локтя сжатой в кулак левой руки. – Размечтался!
Рис Хаузер понял, что он чего-то не понял. Его армейский опыт (по сравнению с капралом Планетарно-десантного Дивизиона) был не слишком велик. Однако полутора лет – и даже первых полутора часов – службы с избытком хватило на то, чтобы уяснить: приказы не обсуждаются. Но это, высказанное вполголоса, соображение девушку нисколько не смутило. Напротив, она вдруг развеселилась. Правда, веселье – как и недавнее молчание – было предельно злым:
– Видишь ли, Рис, тут штука такая… Кренкель мне не командир. Существует строго определенная иерархия. Курсант подчиняется куратору группы, – руки порхали из стороны в сторону, обозначая уровни упомянутой иерархии. – Куратор группы – куратору курса, куратор курса – непосредственно Горовицу, Горовиц – командующему разведкой Легиона, командующий разведкой – командующему, как таковому. И никаких других корней это уравнение не предусматривает.
– А если…
– Если – что? Если Дедуля умер, убит, свихнулся, разжалован, уволен, загремел под трибунал? И Кренкель стал И.О.?
– Примерно.
– Тогда господин майор должен был представиться по всей форме. Со ссылкой на соответствующий приказ и официальной передачей мне копии оного. Он этого не сделал. Так что ни в какой штаб я не полечу. А полечу я, пожалуй, на Большой Шанхай.
– Мы, – решительно уточнил Хаузер.
– Что-о?!
– Мы полетим.
Некоторое время они бодались взглядами, потом Лана коротко выдохнула и криво улыбнулась:
– Конечно, мы. Извини. Меня частенько заносит, и вообще – не привыкла работать в паре.