Лана невесело усмехнулась.
– Всё гораздо сложнее. Аль помнит меня девочкой, которой я никогда не была. Мы познакомились через два земных года после того, как папа Конрад меня купил. Тогда я уже могла сойти за юную леди из приличной семьи. Большой прогресс по сравнению с забитым зверёнышем.
Рис решил, что ослышался.
– Что, ты сказала, сделал твой отец?
– Купил меня, – улыбнулась Лана, и даже опытный физиономист затруднился бы сказать, чего больше в этой улыбке: счастливых воспоминаний или горечи. – У биологического папаши. Как тот подумал – на предмет развлечься с малолеткой. За… если по тогдашнему курсу… ну да, за один галэн. Недорого, конечно. Зато я совершенно точно знаю, сколько стою. Многие ли могут сказать о себе то же самое?
Она продолжала улыбаться, а Рису вдруг вспомнилась тётушка Клодия. Тётушка – и её любимые сигары. По ТРИ галэна. За штуку.
История, которую рассказывала, посмеиваясь, Лана, была настолько дикой, что Рису стало холодно. И ему внезапно захотелось снять шляпу перед незнакомцем по имени Конрад Дитц. Просто потому, что эта женщина может – смеяться.
Над своей уверенностью, что купивший её вулг[22] сейчас трахнет своё приобретение. Даже ноги раздвинула, радуясь, что один, а не четверо разом – а он «так перекосился, что я решила – тут мне и конец, убьёт на месте!», и принялся её врачевать.
Над сумасшедшей юной влюбленностью в красавца-инструктора: «Шрам на пол-лица? Да я его и не замечала! Зато видел бы ты, как Аль танцевал, что со спатой, что без! Феерия! Когда он мне показал „Розу ветров“, я месяца три толком не спала! Потом уже, освоив два клинка, перекроила танец под них. Надо будет показать ему на досуге.
Аль мог меня получить, просто щёлкнув пальцами. Да ну, ты о чём, вообще? Он был инструктором, а я ученицей. И ребёнком – как он думал. Зря думал, кстати, ну да ладно.
Короче, я лезла из кожи вон, чтобы доказать, что достойна его. Сгорающий от ревности Тим лез из кожи вон, чтобы доказать, что достоин меня. А Шрам… конечно, всё он понимал прекрасно, не семи… эээ… четырнадцатилетней девчонке дурить мужика за пятьдесят. В общем, он направлял энергию в нужное русло и тоже лез из кожи вон. Чтобы слепить из нас с Тимом „клинковую пару“».
Над сегодняшним шоком, вполне возможно, испытанным капитаном Силвой: «Он прожил на Алайе недолго. И общался, в основном, с обычными людьми. Вулгами, как их называют на моей родине. Так что для него, бедняги, всё это было действительно чересчур, наверное. Одни мои знакомства чего стоят!
Мрины – не вполне люди, Рис. Конечно, мы sapiens. Но в первую голову, всё-таки, felinus. В нас слишком много от кошек. Жестокость, непостижимая для тех людей, которым нравится считать себя нормальными. Практичность на грани той самой жестокости. Неразборчивость в средствах. Злопамятность. Лёгкое отношение к крови и смерти – своим и чужим. Склонность к демонстративным действиям туда же запиши.
Заметь, Грету я не шокировала. Для мрины мое сегодняшнее поведение было абсолютно естественным, от предложения „списать“ погоню до отрубленной руки этого твоего Диксона. Но я даже боюсь предположить, сколько людей порвало с Планетарно-десантным Дивизионом после того, например, что я учинила на Джокасте. Разумеется, ВСЕ лавры я себе не присваиваю, но думаю, это было… захватывающе – с точки зрения мринов. А вот с точки зрения вулгов…».
Разглагольствования внезапно посерьёзневшей Ланы были прерваны гулом и усиливающейся вибрацией. Динамик над дверью скрипнул, хрипло кашлянул и разродился голосом капитана Силвы:
– Дамы и господа, мы стартуем. Пассажирам рекомендуется не покидать каюту во избежание… короче, во избежание. Барбитураты находятся в аптечках у изголовья коек. Отсчет пошел.
Рис неохотно поднялся на ноги.
– Ну что, спать?
– Хаузер, – голос Ланы полнился ехидством и чем-то ещё, от чего кровь начинала быстрее струиться по жилам. – Ты что же, собрался вот так просто бросить меня здесь? В холодном одиночестве?
– Я пытаюсь продемонстрировать хорошее воспитание. И учти – не так-то это просто, – навис над койкой Рис.
– Воспитание? – женская улыбка дразнила, звала за собой, затягивала в омуты почерневших глаз. – Лучше не надо. Воспитание – это скучно. И потом, должен же кто-то поддержать честь армии Аделаиды перед Галактическим Легионом?
Колено Риса уперлось в матрац, руки словно сами собой потянулись к вороту футболки, сжали его, тонкий трикотаж затрещал, готовый разорваться.
– Женщина, ты рискуешь!
Хриплое рычание – вот и всё, на что было способно сейчас его горло.
– Ты тоже. Рискнем, Рис?
А дальше было только сбившееся, неровное дыхание… и огненные волосы, рассыпавшиеся по измятой подушке и, позже, по лицу… и шёлк кожи под ладонями… и исступленное «да, да, да!», срывающееся с искусанных губ… чьих?!. и взрыв, которому позавидовал бы и устроитель Армагеддона.
– Вообще-то, – с добродушным сарказмом заметил капитан Силва, когда («Хвост Трубой» уже начал оттормаживаться перед Большим Шанхаем) Рис и Лана ввалились в кают-компанию, – нормальные люди при прохождении Врат спят.
Возразить было нечего. Прокол реального пространства, в просторечии именуемый Вратами, давал самые разные эффекты, по большей части неприятные для… эээ… подопытных. И те, кто был вынужден испытывать это сомнительное удовольствие в состоянии бодрствования, выглядели, как правило, не лучшим образом.
Налитые кровью глаза и посеревшая кожа были самыми безобидными внешними проявлениями. К примеру, у Дона, ломовика Силвы, заметно подрагивала левая рука, а сам капитан время от времени вертел головой, словно его душил невидимый ошейник. Почему сон (естественный или медикаментозный) сводил всё это безобразие на нет, не знал никто, но «нормальные» люди предпочитали не рисковать.
Лана себя к нормальным не относила как минимум с того момента, когда Зов[23] не пришел к ней, трехлетней по меркам Алайи. Кроме того, в этом полете она впервые занималась сексом в момент, когда корабль вошел во Врата. И, как и Рис, признала опыт достойным многократного повторения. Разумеется, об этом Шраму знать было совершенно необязательно… правила приличия и всё такое…
Поэтому Лана ограничилась небрежным сообщением о том, что на данный момент максимальное количество Врат, которые она подряд проходила без сна, равняется восемнадцати. За сутки. В общем, Аль, не ворчи.
– Восемнадцать? – ахнул Шрам. – За сутки? Madre de dios![24] На чём?! А главное, зачем?!!
– На курьере, – пояснила Лана. – Он же маленький. Оттолкнуться может даже от песчинки, но и отрезки пути короткие. И кают там, кстати нет. И коек. Только кресла. А зачем… к Конраду спешила, Аль. Па умирал, а мне слишком поздно сообщили, – голос внезапно «дал петуха», на глаза навернулись слёзы, казалось бы, выплаканные давным-давно. – Следовало, конечно, поспать, майор Рипли, к примеру, сразу всё понял, но я… не до того мне было.
Силва выбрался из-за стола, подошёл к девушке и осторожно притянул её к себе. Брови – нормальная правая и изуродованная шрамом левая – сошлись на лбу скорбным «домиком».
– Прости, маленькая. Прости. Я не знал.
– Всё в порядке, Аль. Извини, что-то я… – она провела ладонью по лицу и смущённо улыбнулась.
– Не извиняйся. Он был хорошим солдатом и хорошим отцом. Хотел бы я, чтобы на моём надгробии написали что-нибудь в этом роде.
Лана неожиданно развеселилась и уже вполне бодро ткнула Шрама локтем в бок:
– Только давай договоримся: что бы ни написали, пусть повременят ещё лет… много. Согласен?
– Нет, знаешь ли, – иронии Силвы не было предела, – не согласен! Вот прямо сейчас возьму и помру!
– Тебя закопать, сжечь или просто за борт выбросить? – деловито осведомилась девушка, и дружный хохот собравшихся окончательно разрядил возникшую было в кают-компании напряжённую атмосферу.
– Там видно будет, – фыркнул капитан. – Вы Дона слушать будете? Всю дорогу возился парень, даже во Вратах спать не стал.
Рис усадил Лану на диванчик, присел в кресло у торца стола, и повернулся к надувшемуся от сознания собственной значимости ломовику.
– Я весь внимание, Дон. Есть что-нибудь?
– Не так много, как хотелось бы. Сеньорита Дитц сделала всё возможное, но «Рампарт»…
– Я понимаю. И всё же?
– Уцелел в основном список контактов. Я скопировал его для вас, конечно. И последнее сообщение, которое этот деятель набирал, должно быть, уже умирая.
– Сообщение – какое? И кому?
– Некоему Хамелеону…
– Хамелеон – это я, – дёрнул головой Рис. – Что там было?
– «Роза пахнет розой, хоть розой назови её…». Это всё.
Недоуменное молчание в кают-компании было прервано Рисом, чей голос вдруг стал сухим и скрипучим:
– Шекспир? Да что я ему, барышня, что ли?
Все заговорили одновременно. Даже Грета Дальберг, в данный момент обводящая правое колено Ланы портативным сканером, добавила несколько слов, нецензурность которых явно не имела ничего общего с медициной. Манипуляции врача мешали сосредоточиться, но всё же…
– При чём тут Шекспир и какая-то там барышня, Рис? – поинтересовалась Лана из-за плеча Греты.
Хаузер, умудрённый, должно быть, имеющимся уже опытом, нейтральным тоном полюбопытствовал:
– Ты знаешь, кто такой Шекспир?
– Ну-у… – протянула девушка. – Это был типа сценарист такой, с тысячу лет назад. Или около того. Правильно?
– Сценарист! – хмыкнул Силва. – Ох уж эта мне нынешняя молодежь! Ты когда-нибудь слышала такое слово – драматург?
– Нет, – спокойствие Ланы было непоколебимо. – И не страдаю. Так при чём тут барышня?
– «Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет» – знаменитейшая цитата из знаменитейшей пьесы Шекспира «Ромео и Джульетта», – внёс ясность Рис.
После вопроса «Кто такая Джоконда?» он решил не удивляться ничему и просто предоставлять Лане необходимую информацию. По мере необходим