…Или это был не сон?
Или это было на самом деле?
Остин не был уверен.
Разбудив Рэйчел, он спросил, какой сегодня день. Среда – не вторник, как ожидалось.
Что ж, может, и впрямь было. А может, он увидел сон о том, что было…
У него слегка болела голова, а в ту секунду, когда он попытался сесть, интенсивность боли возросла десятикратно. Похмелье? Остин не был уверен. В любом случае на десять часов было запланировано закрытое заседание совета; необходимо там присутствовать. Патов не планировал посещать мероприятие (спасибо, Господи, за маленькие поблажки), и Мэтьюз задавался вопросом, стоит ли попытаться поговорить с членами совета об отставке консультанта. Конференц-зал был обвешан микрофонами и находился под постоянным видеонаблюдением, но Мэтьюз сомневался, что прямо-таки каждая минута в каждом зале контролируется. Был шанс, что Патов не узнает о дискуссии, по крайней мере, узнает не сразу.
Кроме того, а что, собственно, такого?..
Действия нанятых советом консультантов – вполне разумная тема для обсуждения.
Однако Патов поступал неразумно.
Ничто в нынешней ситуации не казалось разумным, и Мэтьюз не мог избавиться от ощущения, что обсуждать консультанта за его спиной – опасно.
Рэйчел уже снова уснула, и он принял долгий горячий душ, оделся, сварил себе на завтрак крепкий кофе и направился в офис.
На встречу пришли только трое членов совета, и все они выглядели плохо. Бледные, дрожащие, с мешками под глазами, они вошли в конференц-зал, как будто присутствовали на похоронах матерей. Их нового участника, Дэниела Лу, нигде не было видно, и когда Мэтьюз спросил, знает ли кто-нибудь, приедет ли Лу или что с ним случилось, остальные подозрительно смолчали в ответ. Рука Хогарта Пакенло дрожала, когда он взял стакан с водой и сделал глоток. Казалось очевидным, что они все уже столкнулись с консультантом, но как это произошло и что им сказал Патов, осталось загадкой. Остин хотел спросить, но побоялся и решил в кои-то веки сам, без чужих соплей, провести заседание.
– Восславим ли мы Ральфа сегодня? – спросил он перед началом, но шутку никто не оценил, и Мэтьюз зажмурился, думая: «Да кто меня за язык-то тянул». Похоже, для этих запуганных мужчин любое упоминание консультанта, даже такое вот косвенное, – головная боль. Теперь с ними будет только труднее работать.
У Остина была заранее прописана программа доклада, и он следовал ей первые десять минут, но его разум то и дело блуждал, а остальная троица, как оказалось, сегодня имела еще меньший запас внимания, чем он. Наконец Мэтьюз скомкал бумаги в кулаке и бросил:
– Давайте начистоту. Если вы все и дальше собираетесь не замечать слона в посудной лавке, что ж, я замечу за всех нас. – Он перевел дыхание. – Мы совершили серьезнейшую ошибку, наняв «БФГ», и мне искренне жаль, что я порекомендовал их.
– Я предлагаю перенести это заседание, – протараторил Митчелл Локхарт. От обычно присущей ему грубости и властности не осталось и следа. Голос Митчелла мелко дрожал. В пальцах он комкал носовой платок дорогой фирмы.
– Я за перенос, – поспешно ввернул следом Дон Чейз.
– Нам нужно поговорить об этом, – настаивал Мэтьюз.
Локхарт повернулся к нему.
– Это ваша вина, – сказал он. – Если бы вы не подтолкнули нас к… – Он замолчал, устремив взгляд на камеру наблюдения, установленную в углу комнаты.
– Я думаю, нам следует проголосовать за расторжение контракта, – сказал Мэтьюз. – Мы можем расплатиться с ними, если придется. Думаю, это будет лучше, чем продолжать идти тем же путем, что и сейчас.
– Был второй путь, – объявил Локхарт. – Все, кто за отсрочку, скажите: «Да».
– Да! – выкрикнули все трое в унисон.
– Да что с вами случилось? – спросил Мэтьюз ошарашенно.
Локхарт уставился на него чуть ли не с ненавистью.
– Это ваша вина, – сказал он и, сграбастав бумаги, поспешил из зала совещаний.
Мэтьюз встал, но остальные члены совета тем временем быстро ретировались.
Оставшись один, он схватился за голову, гадая, что именно консультант сказал этим мужчинам – что он сделал с ними, – что заставило их так перепугаться.
Здесь речь шла не просто о каком-то испуге – о самом настоящем ужасе.
Остин Мэтьюз никогда не видел, чтобы кто-то из его коллег был настолько напуган, и их страх, в свою очередь, пугал его. Не то чтобы он уже не был «закошмарен» Патовым, но вид обычно грубого и властного Локхарта – бледного и трясущегося, съежившегося при одном лишь упоминании имени Патова… да, этот вид оставил Мэтьюза оторопевшим, если не сказать – отчаявшимся. На бумагах «КомПрод» все еще принадлежал ему, но он больше им не руководил. Прежде лев, гордо возглавлявший стаю, ныне Остин стал мышью, кем-то мелким и старающимся не привлекать к себе лишнего внимания. Он наивно полагал, что совет поддержит его, поможет избавиться от «БФГ». Но если раньше коллеги не торопились замечать какие-либо признаки проблем и встали на сторону Патова против него, то теперь они были слишком напуганы, чтобы даже помыслить о неповиновении.
Остин Мэтьюз не видел выхода из этой ситуации.
Отвлекшись, не обращая внимания на сотрудников, снующих мимо, Мэтьюз покинул конференц-зал и поднялся на лифте на верхний этаж. Подойдя к своему кабинету в конце коридора, он сказал Диане, чтобы та отклоняла все звонки и никого не впускала. Он закрыл за собой дверь, сел за стол со стеклянной столешницей и развернулся на стуле – посмотреть на кампус далеко внизу, что всегда проясняло его разум и помогало думать. Нахмурившись, он внезапно повернулся обратно. Он увидел что-то на своем столе, что-то боковым зрением, но не сразу заметил.
Стеклянный шар-сувенир.
Штуковина незаметно расположилась на закрытом гроссбухе с левой стороны стола, и вид у нее был предельно невинный – как, скажем, у пресс-папье. Шар выглядел так, будто всегда там и был. Остин подался вперед, чтобы рассмотреть его повнимательнее. Основа шара была отлита из меди, богато украшенная резьбой, с подпорками в виде когтистых львиных лап. Сюжет композиции за стеклом был уже привычный: какой-то дикий разврат, доведенный до нереалистичного гротеска. Мэтьюз потряс шар, пробудив рябь насыщенно-красного цвета внизу – не то лавовый поток, не то реку крови. Заглянув внутрь сувенира и приглядевшись, он увидел фигуру обнаженного мужчины, душившего женщину с волосами как у леди Годивы, восседающую на миниатюрной лошадке, причем низ его тела как-то уж слишком подозрительно прижимался к крупу лошади.
Позади него на табурете, сколоченном из отрубленных частей тела, сидела еще одна женщина – уткнувшись лицом в его ягодицы.
Поморщившись, Остин встряхнул шар сильнее. Алый цвет рассеялся по воде, образуя капли крови, пролившиеся на участников оргии.
Он положил предмет. Как шар сюда попал? Остин знал, кто принес его сюда, но не мог понять, когда и как это случилось. Мысленно он видел, как Регус Патов пробрался в здание посреди ночи и поднялся сюда в полной темноте – без помощи фонарика, с глазами, светящимися, точно у кошки.
Мэтьюз осмотрел комнату. Его офис оставался одним из немногих помещений во всем здании, не находившихся под постоянным дозором камер наблюдения, но сейчас он об этом даже пожалел. Он бы с удовольствием посмотрел запись с камеры – видеодоказательство вторжения Патова в его святая святых. Уж это он смог бы использовать против выскочки.
Дверь внезапно распахнулась сама собой, дохнув на секунду ощутимым морозцем. В кабинет хозяйской походкой ввалился Патов и швырнул на стол стопку бумаг под скрепкой.
– Давай, подписывай, – прокряхтел он странным стариковским голосом.
Изображая спокойствие – но внутри весь сжимаясь, – Мэтьюз взял документы, взглянув при этом на верхний лист.
– О чем речь?
– Не твоя забота, – бросил консультант, сморщившись. – Подписывай.
– Я не собира…
– Подпиши.
И Мэтьюз подписал. Он чувствовал себя слабым и жалким, перелистывая страницу за страницей и находя пустые строчки, где нужно было оставить росчерк. Зная, что это уже не имеет значения, он даже не удосуживался прочесть то, что подписывал, осознавая: какие бы возражения у него ни возникли, в конечном итоге его заставят сделать именно то, что он делает сейчас. Он выйдет из передряги с большим достоинством, если притворится, что формальность-то на самом деле несущественная; что очередной подчиненный принес ему кипу ничего не значащих бумажек, недостойных его внимания…
Вернув бумаги, Остин спросил:
– Что-нибудь еще?
Патов улыбнулся.
– О да, кое-что есть. Предварительный анализ помог нам составить список из шести самых ненужных сотрудников. После реструктуризации никто из этих дармоедов нам не понадобится. Обычно им указывают на дверь по итогу преобразований, но раз мы заметили их бестолковость уже сейчас… есть возможность заставить их уйти. Не придется платить им пособия, и…
– Я не снизойду до твоих методов, – сказал Мэтьюз, вновь обретая уверенность в себе. – Это преданные работники. Они заслуживают хотя бы этого чертового грошового пособия.
– Ни черта они не заслуживают. – Патов пристально посмотрел на него. – Слабоумные, безвольные неудачники, тянущие компанию вниз, они заслуживают того, чтобы их бросили в океан без спасательного жилета.
– Повторюсь, я не собираюсь поступать по-твоему ни с одним из моих подчиненных. Более того, я похлопочу о том, чтобы все уволенные получили большие отступные.
Даже не удосужившись ответить – как будто Мэтьюз ничего не сказал и его вообще не было, – консультант развернулся и вышел из офиса. Дверь за ним захлопнулась, хотя Патов не прикоснулся к ней. Мэтьюз глубоко выдохнул, чувствуя облегчение, охватившее его теперь, когда Патов ушел. Он практически рухнул на стул, откинулся на спинку, лицом повернулся к окну. Внизу мужчина и женщина шли по тротуару кампуса, погруженные в дискуссию. Он не мог видеть, кто они такие, с этой высоты, но все равно чувствовал за них ответственность. Нужно, как ни крути, оставаться сильным в разумных пределах и помочь компании пережить весь этот кошмар. «БФГ» рано или поздно уйдет, а пока Остин должен в меру возможностей ограждать персонал от Патова и его приспешников.