Тем временем пришел приказ отправить пленных во Францию. Все они, раненые и здоровые, были размещены в повозках и отправлены по месту назначения, и Фридрих Блюм был в числе всех прочих. Таким образом он проделал двести льё. Но когда он прибыл в Виллер-Котре, страдания его стали столь невыносимы, что он не смог ехать дальше.
К счастью, то, что могло показаться ухудшением, было, напротив, началом выздоровления. Пуля то ли в результате какого-то резкого усилия, то ли под тяжестью собственного веса прорвала свою необычную оболочку и опустилась вдоль мышечных перегородок, повредив при этом мышечную ткань.
Понятно, однако, что такое чудо природы, такое необыкновенное выздоровление, совершенное самим организмом, не могло произойти быстро и безболезненно. Три месяца раненый лежал в горячке, потом мало-помалу появились признаки явного улучшения. Он смог подняться, дойти сначала до окна, потом до двери, потом выйти из дома, потом пройтись, опираясь на руку Розы Ватрен, под большими деревьями, окружавшими Фазаний двор. И наконец, однажды он почувствовал между сгибательными мышцами левой ноги какое-то инородное тело. Он вызвал хирурга, тот сделал небольшой надрез, и пуля, чуть было не ставшая когда-то смертельной, упала прямо в руку оперирующего.
Фридрих Блюм выздоровел.
Но следствием этого выздоровления стало появление в доме Ватрена двух раненых вместо одного.
К счастью, был заключен Тильзитский мир. В 1807 году образовалось новое королевство. Оно заимствовало от прежнего герцогства Вестфалия епископство Падерборн, Хорн и Билефельд, а также часть округов Верхнего Рейна и Нижней Саксонии; кроме того, оно включало в свой состав юг Ганновера, Гессен-Кассель, герцогства Магдебургское и Верденское.
Это королевство называлось теперь Вестфальским. Оно оставалось выдумкой до тех пор, пока главный вопрос не решился силой оружия в битвах при Фридланде и Эйлау. После этих побед, по заключении Тильзитского мира, оно было признано Александром, стало считаться европейским королевством и в таком качестве просуществовало шесть лет.
Итак, однажды утром Фридрих Блюм проснулся подданным Вестфалии и, следовательно, союзником французского народа, а не его врагом.
И тогда всерьез встал вопрос о том, как осуществить мечту молодых людей, вот уже более полугода занимающую все их помыслы, — мечту о свадьбе.
Единственное препятствие исчезло. Оно заключалось в том, что Гийом Ватрен был слишком хорошим французом, чтобы отдать свою сестру человеку, который мог когда-нибудь по долгу службы направить оружие против Франции и выстрелить в Бернара. А отец уже видел Бернара одетым в военную форму и шагающим в строю на бой с врагами Франции. Однако, поскольку Фридрих Блюм стал вестфальцем и, следовательно, французом, брак между молодыми людьми становился вполне обычным делом.
Фридрих дал слово честного храброго немца вернуться через три месяца и уехал. При отъезде было пролито много слез, но на лице Блюма так явно читались верность и честность, что ни на мгновение не возникло сомнений в его возвращении.
У него был план, но он никому о нем не сказал. Он хотел пойти к новому королю в Кассель, подать ему прошение, где, изложив свою историю, попросить дать ему место лесника в том лесном массиве, что простирается на восемьдесят льё в длину и на пятнадцать в ширину между Рейном и Дунаем и называется Шварцвальдом.
План был прост и наивен, и именно поэтому он удался.
Однажды с балкона своего замка король увидел солдата с бумагой в руке, вероятно желающего просить о какой-либо милости. Король был в прекрасном расположении духа, как все короли, только что взошедшие на престол, и, вместо того чтобы послать за прошением, он велел позвать самого солдата. Тот на достаточно хорошем французском языке изложил суть своей просьбы. Король написал на бумаге: "Разрешаю" — и Фридрих Блюм стал лесничим одного из кантонов Шварцвальда.
К документу, обеспечивающему будущность молодой пары, было приложено разрешение на месячный отпуск, что давало возможность новому лесничему съездить за невестой, получив денежное пособие в пятьсот флоринов на дорожные расходы.
Фридрих Блюм говорил о трех месяцах отсутствия, а вернулся через шесть недель. Это было доказательством его любви, говорившим само за себя, да так убедительно, что Гийому Ватрену нечего было возразить.
Однако у Марианны было возражение, и притом весьма серьезное.
Марианна была доброй католичкой: каждое воскресенье она ходила слушать мессу в церковь Виллер-Котре и четыре раза в год, по самым большим праздникам, причащалась у аббата Грегуара.
Ну а Фридрих Блюм был протестантом и, по мнению Марианны, душа его должна была неминуемо погибнуть, а душа ее золовки подвергалась большой опасности.
Пригласили аббата Грегуара.
Это был прекрасный человек. Он был подслеповат, как крот, но слабое физическое зрение сделало более острым зрение внутреннее, зрение души. Было невозможно судить о предметах земных и небесных более справедливо и честно, чем это делал достойнейший аббат, и я ручаюсь, что ни один священник, с тех пор как человек начал давать Богу обет самоотречения, не соблюдал этот обет более неукоснительно, чем наш аббат.
Аббат Грегуар разъяснил, что есть одна религия, которой надо следовать прежде всего, — это религия души, а души молодых людей связаны клятвой взаимной любви. Пусть же Фридрих Блюм останется верен своей религии, а Роза Ватрен — своей, их дети будут воспитаны в вере той страны, где они будут жить, а в день Страшного суда Бог, весь милосердие, отделит, как надеялся добрый аббат, не протестантов от католиков, а просто добрых людей от злых.
Поскольку решение аббата Грегуара, одобренное женихом с невестой и Гийомом Ватреном, собрало три голоса, в то время как противоположное решение получило только один голос — Марианны, было условлено, что свадьба состоится сразу же, как только будут выполнены все гражданские и религиозные формальности.
Формальности заняли три недели, после чего Роза Ватрен и Фридрих Блюм сочетались браком в мэрии Виллер-Котре, где можно найти их имена, внесенные в регистрационную книгу 12 сентября 1809 года, а также в церкви того же города.
Из-за отсутствия протестантского пастора венчание в протестантской церкви было отложено до тех пор, пока молодые супруги не прибудут в Вестфалию.
Спустя ровно месяц, день в день, они были повенчаны пастором из Вердена, и таким образом все церемонии, требуемые обоими приверженцами разных религий, были полностью соблюдены.
Через десять месяцев родился ребенок женского пола; девочка получила имя Катрин и была воспитана по обычаю страны ее рождения в протестантской вере.
Молодые супруги прожили в полном счастье три с половиной года. Потом началась гибельная кампания 1812 года, повлекшая за собой не менее роковую кампанию 1813 года.
Великая армия исчезла в снегах России и подо льдом Березины. Надо было создавать новую армию: все, кто служил раньше, и все, кому было меньше тридцати лет, были призваны на военную службу.
Согласно этому постановлению, Фридрих Блюм подлежал призыву на двойном основании: во-первых, он уже был на военной службе; во-вторых, ему было всего двадцать девять лет и четыре месяца.
Он мог бы обратить внимание короля Вестфальского на обстоятельство, дававшее возможность освободиться от военной службы, — на свою старую рану, причинявшую ему порой сильные страдания. Фридрих Блюм об этом даже не подумал. Отправившись в Кассель, он явился к королю, напомнил о себе, попросился снова на службу в кавалерию, поручил королю свою жену и ребенка и в чине бригадира отбыл с вестфальскими егерями.
Он был в числе победителей под Люценом и Бауценом, но остался среди побежденных и погибших при Лейпциге.
На этот раз саксонская пуля пробила ему грудь, и он упал, чтобы никогда больше не подняться, среди шестидесяти тысяч других сраженных в тот день. В той битве было произведено сто семнадцать тысяч пушечных выстрелов — это на сто одиннадцать тысяч больше, чем при Мальплаке. Таков прогресс, что приносят нам новые времена!
Король Вестфальский не забыл о своем обещании: вдове Фридриха Блюма была пожалована пенсия в триста флоринов, которую она, проливая слезы, получила в самые горестные траурные дни. Но с начала 1814 года Вестфальского королевства более не существовало, и король Жером не считался теперь коронованной особой.
Фридрих Блюм был убит, сражаясь в рядах французской армии. В эпоху реакции этого было достаточно, чтобы на его вдову очень косо смотрели в тогдашней Германии, целиком поднявшейся против нас. Поэтому вдова отправилась в путь с остатками французской армии, пересекла границу и однажды утром, держа на руках свое дитя, постучалась в дверь своего брата Гийома.
Это золотое сердце приняло мать и ребенка словно Божьих посланников.
Девочка — ей было три года — стала сестрой девятилетнему Бернару. А мать слегла, заняв то место, где раньше лежал раненый Фридрих Блюм, в той комнатке, откуда был виден сад и большие лесные деревья.
Увы, заболевание бедной женщины оказалось более опасным, чем ранение ее мужа. Усталость и горе послужили причиной воспаления легких, перешедшего в чахотку, и, несмотря на все заботы брата и невестки, болезнь оказалась смертельной.
Так к концу 1814 года в возрасте четырех лет малышка Катрин Блюм осиротела.
Конечно, она не была сиротой в полном смысле этого слова, так как обрела в лице Гийома Ватрена и его жены отца и мать, если только можно вновь обрести потерянных родителей.
Но вот уж кто был с ней таким же нежным и преданным, каким мог быть только родной брат, так это юный Бернар.
Дети росли вместе, нисколько не заботясь о политических превратностях, сотрясавших Францию и два или три раза поставивших под угрозу материальное благополучие их родителей.
Наполеон отрекся в Фонтенбло, спустя год вернулся в Париж, при Ватерлоо снова потерпел крах, сел на корабль в Рошфоре, был закован и умер на скале Святой Елены, и все эти великие катастрофы в глазах детей вовсе не имели того значения, которое было придано им историей.