— Господин Гийом!
— Погодите, — бесстрастно прервал его лесничий.
— Ну, в чем дело?
— Вы видите порог этой двери?
— Да.
— Чем скорее вы окажетесь за этим порогом, тем будет лучше для вас.
— Господин Гийом!!!
— И, переступая через этот порог, вы скажете ему: "Прощай навсегда!"
— Сударь!
— Замолчите! Сюда идут, ни к чему другим людям знать, какого проходимца я принимал в своем доме.
И Гийом, повернувшись к мэру спиной, принялся насвистывать мотив охотничьей песенки, к чему, как известно, он прибегал только в самых важных обстоятельствах.
Люди, в чьем присутствии он не хотел называть мэра проходимцем, были аббат Грегуар и мамаша Ватрен.
— Вот и я, господин мэр, — воскликнул аббат, обводя комнату взглядом в поисках лесоторговца. — Вы готовы?
— Настолько готов, — отозвался Гийом, — что, как видите, он уже ждет вас по ту сторону двери.
И он показал пальцем на мэра, который, следуя его совету, уже вышел из дома.
Священник не заметил ничего необычного и не понял, что здесь произошло.
— До свидания, господин Гийом, — сказал он, — пусть мое благословение будет залогом того, что Господь ниспошлет мир вашему дому.
— К вашим услугам, господин аббат, к вашим услугам, господин мэр! — говорила мамаша Ватрен, выходя за гостями и кланяясь на каждом шагу.
Гийом смотрел на них, пока они не скрылись из глаз, а затем, обратив к двери спину, с характерным движением плеч вынул трубку, туго набил ее табаком и, крепко зажав зубами, стал высекать огонь.
— Итак, — бормотал он сквозь стиснутые зубы, так что едва можно было разобрать слова, — одним врагом у меня стало больше; но все равно: или ты человек честный, или нет. А если честный, то, что бы потом ни случилось, я поступил правильно… А вот и старуха возвращается. Держи рот на замке, Гийом!
Он зажег трут и раскурил трубку, принявшись пускать клубы дыма, что было признаком глухой ярости, от которой у него сжималось сердце и темнело лицо.
Мамаше Ватрен довольно было одного взгляда, чтобы заметить: произошло нечто необычное.
Она немного походила вокруг мужа, но ничего этим от него не добилась: Гийом лишь молча выпустил новые, еще более густые клубы дыма.
Наконец она решилась нарушить молчание первой.
— Ты скажешь мне… — начала было она.
— Что? — ответил Ватрен с лаконизмом, достойным пифагорейца.
Марианна несколько призадумалась, но снова продолжила расспросы:
— Что с тобой?
— Ничего.
— Почему ты не хочешь со мной говорить?
— Потому что мне нечего тебе сказать.
Несколько раз мамаша Ватрен приступала к старому лесничему и отходила, ничего не добившись.
Если ее мужу сказать было нечего, то ее, напротив, мучило желание высказаться.
— Гм! — кашлянула она.
Ватрен никак не отозвался на это.
— Старик!
— Что? — спросил Гийом.
— А когда будет свадьба?
— Какая еще свадьба?
— Вот тебе раз! Свадьба Катрин и Бернара!
У Ватрена камень с души свалился, но он не подал вида.
— А-а! — сказал он, подперев бока руками и глядя ей прямо в лицо. — Кажется, ты поумнела?
— Знаешь, — продолжала Марианна, не отвечая на его вопрос, — по-моему, чем раньше, тем будет лучше.
— Да, конечно!
— А если нам назначить свадьбу на следующую неделю?
— А как же оглашение в церкви?
— Мы съездим в Суасон и попросим разрешения.
— Хорошо, я согласен. Но я вижу, теперь ты настаиваешь на этом больше, чем я.
— Видишь ли, старик, — сказала Марианна, — дело в том, что…
— В чем же?
— В том, что никогда в жизни не было у меня такого мучительного дня!
— Ба!
— Нельзя нам быть разлученными, жить порознь и умирать поодиночке! (Ее грудь взволнованно поднималась.) И это после двадцати шести лет супружеской жизни, — закончила она и на этот раз разрыдалась.
— Так что, жена, значит, по рукам? — спросил Гийом.
— Да, вот тебе моя рука, — воскликнула Марианна, — от всей души!
Гийом привлек жену к себе.
— Обними-ка меня, — сказал он и добавил, глядя на нее: — Знаешь, ты самая лучшая женщина на земле!
Но он тут же сделал к своей похвале поправку, которую наш читатель не сочтет слишком суровой:
— Когда, конечно, хочешь ею стать.
— О, — отвечала она, — я тебе обещаю, Гийом, что с сегодняшнего дня всегда буду этого хотеть.
— Аминь! — сказал Гийом.
В эту минуту вернулся Франсуа. Вглядись в него папаша Ватрен повнимательнее, он наверняка заметил бы его взволнованное состояние.
— Вот и я, — объявил он, явно желая привлечь внимание Гийома.
Гийом в самом деле обернулся.
— Ну как, они отправились? — спросил он.
— Слышите?
Со двора донесся шум отъезжающего экипажа.
— Вот они покатили!
Пока Гийом прислушивался к постепенно удалявшемуся звуку, Франсуа взял свое ружье, стоявшее в углу возле камина.
Гийом заметил это:
— Так куда ты направляешься?
— Я пойду… Пожалуй, я вам это скажу, но только одному вам и больше никому.
Гийом обратился к жене:
— Жена!
— Что?
— Хорошо бы поскорее убрать со стола, не то нам до самого утра не управиться.
— Ну, а я что делаю? — спросила Марианна, держа под мышкой пустую бутылку и по полдюжине тарелок в каждой руке. И она отправилась в кухню, закрыв за собой дверь.
Гийом проводил ее взглядом и, когда она скрылась, спросил:
— В чем дело?
Франсуа подошел к нему и, понизив голос, сказал:
— Дело в том, что, когда я запрягал лошадь для господина мэра, я услышал выстрел.
— В какой стороне?
— Где-то около Кореи, вблизи Принцева источника.
— Ты думаешь, это какой-то браконьер? — спросил Гийом.
Франсуа покачал головой.
— Нет?
— Нет, — повторил молодой человек.
— Что же это было в таком случае?
— Отец, — еще тише сказал Франсуа, — я узнал звук ружья Бернара.
— Ты уверен? — спросил Ватрен, заметно встревоженный, не понимая, почему Бернар стал стрелять в такое время.
— Я его всегда отличу от полсотни других, — стоял на своем Франсуа, — ведь он делает пыжи из войлока или картона, поэтому звук его ружья всегда ниже, чем у остальных, кто делает пыжи из бумаги.
— Ружье Бернара?.. — недоумевал Гийом, все больше беспокоясь. — Что бы это могло значить?
— Вот именно, я и задаюсь таким вопросом.
— Погоди! — вздрогнув, прервал его Гийом. — Я слышу какой-то шум.
Франсуа прислушался.
— Да, идет какая-то женщина.
— Может, Катрин?
Франсуа покачал головой.
— Это шаги пожилой женщины, — заметил он, — у мадемуазель Катрин легкая походка, а этой женщине уже перевалило за сорок.
В это время в дверь дважды торопливо постучали.
XVIIМАМАША ТЕЛЛЬЕ
Мужчины обменялись взглядом — в воздухе словно пронеслось предчувствие беды.
В тревожной тишине послышался голос, дважды позвавший г-на Ватрена.
Тут из кухни вернулась хозяйка.
— Да кто это зовет старика? — осведомилась она.
— Это голос мамаши Теллье, — заметил Гийом, — открой, жена.
Марианна бросилась к двери, за которой была действительно мамаша Теллье, запыхавшаяся от быстрой ходьбы.
— Добрый вечер папаше Ватрену и всем остальным, — сказала она, — дайте мне стул, умоляю: я шла чуть не бегом от Принцева источника.
Мужчины, услышав это название, вновь переглянулись.
Первым нарушил молчание Гийом.
— Чему мы обязаны удовольствием видеть вас в такое время, мамаша Теллье? — изменившимся голосом спросил он.
Но та вместо ответа поднесла руку к горлу.
— Глоток воды, ради Бога! — выговорила она. — Я задыхаюсь!
Мамаша Ватрен поспешила принести воду.
Гостья с жадностью ее выпила.
— Ну вот, — сказала она, — теперь я могу говорить и сейчас скажу, что привело меня к вам.
— Скажите, мамаша Теллье, скажите, — произнесли одновременно Гийом и Марианна, в то время как Франсуа, стоя поодаль, грустно покачал головой.
— Ну так вот, — проговорила мамаша Теллье, — я пришла по поручению вашего мальчика.
— По поручению нашего сына? — успокаиваясь, спросили Гийом и Марианна.
— Что с ним, беднягой, приключилось? — ответила вопросом на вопрос мамаша Теллье. — Час назад он явился ко мне в кабачок, бледный как смерть!
— Слышишь, жена! — сказал папаша Гийом, посмотрев на Марианну.
— Помолчи, пожалуйста, — прошептала та, прекрасно понявшая упрек.
— Он залпом выпил два или три стакана вина, не могу сказать точно, потому что пил прямо из бутылки.
Одной этой детали было довольно, чтобы привести Гийома в ужас: пить прямо из бутылки! Это настолько не было похоже на Бернара, что явно указывало на полную утрату его сыном душевного равновесия.
— Бернар пил прямо из бутылки? — задал вопрос Гийом. — Не может быть!
— И пил, ни слова не говоря? — спросила Марианна.
— Как же, напротив, он мне сказал: "Прошу вас, мамаша Теллье, сходите к нам домой и скажите Катрин, что я ей скоро напишу".
— Так и сказал? — воскликнула мамаша Ватрен.
— Напишет Катрин? Почему именно Катрин? — встревожился Гийом.
— А, выстрел из ружья! Этот выстрел… — пробормотал Франсуа.
— Он только это сказал и ничего больше? — спросила Марианна.
— Нет, подождите!
Никогда ни у одного рассказчика не было более внимательных слушателей.
Мамаша Теллье продолжала:
— Я его спросила: "А что-нибудь передать отцу? Что-нибудь передать матери?"
— Вы правильно сделали, что спросили! — воскликнули оба супруга в надежде хоть что-нибудь наконец узнать.
— А он мне тогда ответил: "Скажите, что я заходил к вам и просил им передать мое "Прощайте!"".
— Прощайте?! — переспросили разом три голоса, хотя и с разной интонацией.
Гийом добавил:
— Значит, он поручил вам попрощаться с нами?
И он повернулся к жене.
— О женщина, женщина! — воскликнул он тоном, полным упрека.