— Но это еще не все, — продолжала посланница Бернара.
Гийом, Марианна и Франсуа одновременно окружили ее.
— Что он еще сказал? — спросил Гийом.
— Он добавил: "Скажите им еще, чтобы они не отпускали от себя Катрин, что я буду признателен им за доброту к ней… и вот еще что — если я умру, как ваш бедный Антуан…"
— Умру?! — прервал ее возглас побледневших стариков.
— "Скажите им, — закончила мамаша Теллье, — что я прошу их сделать Катрин своей наследницей".
— О женщина, женщина, женщина! — закричал Гийом, ломая руки.
— Этот несчастный выстрел! — бормотал Франсуа.
Марианна с рыданием бросилась на стул; бедная мать чувствовала, что все случилось по ее вине, и ее теперь мучила совесть: она испытывала более сильные терзания, чем ее муж.
В эту минуту снаружи донесся жалобный крик.
— На помощь! На помощь! — умолял сдавленный голос, но Гийом, Марианна, Франсуа и мамаша Теллье его сразу узнали и воскликнули одновременно:
— Катрин!
Первым кинувшись к двери, Гийом впустил Катрин — бледную, растрепанную, с диким взором, почти обезумевшую.
— Убит! — кричала она. — Убит!
— Убит? — воскликнули с ужасом потрясенные зрители этой сцены.
— Убит! Убит! — повторяла Катрин, задыхаясь, и упала в объятия папаши Гийома.
— Убит! Но кто же?
— Господин Луи Шолле…
— Парижанин? — вскричал Франсуа, побледнев подобно Катрин.
— Но что ты такое говоришь? Расскажи подробнее все как есть, — настаивал Гийом.
— Убит! Но где же, милая мадемуазуль Катрин? — спросил Франсуа.
— У Принцева источника, — прошептала Катрин.
Гийом, поддерживавший девушку, чуть не уронил ее.
— Но кем? — в один голос спросили мамаша Теллье и Марианна, которые, в отличие от Гийома и Франсуа, не имели оснований предвидеть несчастье и еще сохранили способность задавать вопросы.
— Кем? Я не знаю! — ответила Катрин.
Мужчины облегченно вздохнули.
— Но как же все-таки это произошло? И как ты там оказалась? — спросил Гийом.
— Я думала, что Бернар ждет меня у Принцева источника, и шла к нему.
— Бернар?
— Да, Матьё сказал, что Бернар назначил мне там свидание.
"Ну, если здесь замешан Матьё, то дело нечисто!" — подумал Франсуа.
— И ты, — спросил Гийом, — отправилась к Принцеву источнику?
— Я думала, что встречу там Бернара, что он хочет проститься со мной. Но там находился вовсе не он!
— Не он! — вскричал Гийом, цепляясь за мелькнувший луч надежды.
— Это был другой человек.
— Парижанин? — спросил Франсуа.
— Да. И, увидев меня, он пошел мне навстречу. Он заметил меня при ярком свете луны на поляне, шагов за пятьдесят. Подойдя поближе, я узнала его и поняла, что попалась в ловушку. Но только я собралась закричать и позвать на помощь, как со стороны дуба, возле кабачка госпожи Теллье, сверкнула вспышка и раздался выстрел.
Господин Шолле вскрикнул, поднес к груди руку и упал. Тогда я бросилась бежать как безумная, вы должны это понять. И вот я здесь. Но если бы наш дом находился на двадцать шагов дальше, я бы потеряла сознание и умерла бы прямо на дороге.
— Выстрел! — повторил Гийом.
"Тот, что я слышал недавно в лесу", — сказал себе Франсуа.
Внезапно ужасная мысль, сверлившая ей мозг и, казалось, уже покинувшая ее, вновь возникла в сознании Катрин. Она осматривалась вокруг с нарастающим страхом. И, не найдя в комнате того, кого она искала взглядом, закричала:
— А где Бернар? Бернар здесь? Бога ради, скажите, где он, кто его видел?
Мрачная тишина была единственным ответом на ее скорбный вопрос. Но вдруг эту тишину прервал неприятный, лающий голос, раздавшийся в полуоткрытой двери:
— Вы хотите знать, где бедняга Бернар? Я вам тотчас это скажу… Он арестован!
— Арестован? — растерянно повторил Гийом.
— Арестован Бернар, дитя мое! — воскликнула мать.
— О Бернар, этого я больше всего боялась, — опустив голову, прошептала Катрин; казалось, она вот-вот упадет в обморок.
— Боже мой, какое несчастье! — простонала мамаша Теллье, всплеснув руками.
Только Франсуа пристально посмотрел на вошедшего бродягу, словно пытался прочесть на его лице то, что он хотел сказать, и особенно то, что он не говорил, а затем, скрипнув зубами, произнес:
— Эх, Матьё, Матьё!
— Арестован! — твердил Гийом. — Как? Почему?
— Право же, я мало что могу сказать, — отвечал Матьё, медленными, тяжелыми шагами переходя комнату, чтобы усесться у камина на свое обычное место. — Там, кажется, кто-то стрелял в Парижанина. Когда жандармы из Виллер-Котре возвращались с праздника в Кореи, они заметили убегавшего Бернара, погнались за ним, схватили, связали и увели.
— Куда же его увели? — спросил Гийом.
— Ну, этого я не знаю — куда уводят людей, которые убивают… Я только сказал себе: "Я люблю господина Бернара, люблю господина Гийома, я люблю семью Ватрен, сделавшую мне столько хорошего, — она кормила меня и согревала. Значит, я обязан пойти и сказать им о несчастье, которое случилось с Бернаром. В конце концов, может, есть какой-нибудь способ спасти его…"
— Боже мой, Боже мой! — причитала Марианна. — И подумать только, что во всем этом виновата я, мое упрямство, ужасное упрямство стало причиной всего этого!
Что касается Гийома, то он был на вид более сдержанным и спокойным, но, может быть, несмотря на внешнее спокойствие, страдал сильнее, чем его плачущая жена.
— Так ты говоришь, Франсуа, что узнал звук ружья Бернара? — тихо спросил он.
— Я же вам сказал! И это совершенно точно.
— Бернар — убийца? — пробормотал Гийом. — Этого не может быть!
— Послушайте! — сказал Франсуа, как бы осененный какой-то новой мыслью.
— Что? — спросил старый лесничий.
— Я прошу у вас три четверти часа.
— Зачем?
— Чтобы точно сказать вам, Бернар ли убил господина Луи Шолле.
И, не взяв с собой ни шапки, ни ружья, Франсуа выскочил из дому и исчез на дороге, ведущей к лесу.
XVIIIВЗГЛЯД ЧЕСТНОГО ЧЕЛОВЕКА
Гийом был сильно озабочен словами Франсуа, пытаясь понять, что тот имел в виду, поэтому не заметил, во-первых, как его супруга потеряла сознание и, во-вторых, как вернулся аббат Грегуар.
Катрин первой заметила достойного священнослужителя, чья темная одежда мешала разглядеть его в ночном мраке.
— Это вы, господин аббат! — воскликнула она, направляясь к нему, — это вы…
— Да, — ответил тот, — я подумал, что здесь нуждаются в утешении, и вернулся.
— Это моя вина, Боже, моя, моя вина, — кричала очнувшаяся мамаша Ватрен, падая со стула на колени, — это моя огромная вина!
И бедная кающаяся грешница со всей силой била себя в грудь.
— Увы, мой дорогой Гийом, ведь он же сказал, покидая вас: "Вы будете в ответе за все, что может произойти!" — именно так и случилось.
— О господин аббат, — вскричал старый лесничий, — неужели и вы, как остальные, поверили, что он виновен?
— Мы сейчас это узнаем, — ответил аббат.
— Да, мы сейчас это узнаем, — воскликнул Гийом. — Бернар горяч, вспыльчив в ярости, но он никогда не лжет.
Папаша Ватрен взял в руки свою шапку.
— Куда это вы собрались?
— Я иду в тюрьму.
— Это ни к чему! Мы встретили его на дороге с жандармами. Господин мэр распорядился привести его сюда и здесь, в вашем присутствии, провести первый допрос. Он надеется, что вы имеете огромное влияние на Бернара и он скажет всю правду.
Словно дождавшись упоминания о себе, в эту минуту появился мэр. При виде его Гийом невольно вздрогнул, почувствовав в нем врага.
— Ну, господин Ватрен, — заявил мэр со злобной усмешкой, — хотя вы и запретили мне переступать порог вашего дома, вы понимаете, что бывают такие обстоятельства…
Гийом заметил его улыбку.
— И вы радуетесь этим обстоятельствам! Не так ли, господин мэр? — спросил он.
Послышавшийся топот лошадиных копыт возле дома выручил мэра из затруднительного положения, позволив ему не отвечать.
Повернувшись к Гийому спиной, он обратился к жандармам:
— Введите обвиняемого и охраняйте дверь.
Едва эти слова были произнесены, как Бернар, с бледным, покрытым потом лицом, но внешне спокойный, появился на пороге. Руки его были связаны.
Еле оправившаяся после обморока мамаша Ватрен кинулась к нему, вся преображенная порывом материнской любви.
— Дитя мое! Дорогое дитя! — кричала она, пытаясь обнять сына, в то время как Катрин закрыла лицо руками.
Но Гийом схватил Марианну за руки.
— Погоди, жена, — сказал он, — прежде мы должны знать, с кем мы имеем дело: с нашим сыном или с убийцей…
И пока жандармы препровождали Бернара в глубину. комнаты, Гийом обратился к мэру:
— Я прошу у вас, господин мэр, разрешения сказать Бернару пару слов и поглядеть ему прямо в лицо. После этого я вам точно смогу сказать, виновен он или нет.
Трудно было отказать в такой просьбе, и мэр пробормотал в ответ какие-то невнятные слова, которые можно было принять за позволение.
После этого Гийом завладел, как говорят в театре, вниманием зрителей: он простер руку к центру полукруга, который образовывали Бернар и двое жандармов, и голосом, не лишенным некоторой торжественности, провозгласил:
— Призываю всех в свидетели. Пусть все слышат, о чем я спрошу его и что он мне ответит. В присутствии этой женщины, твоей матери, и другой женщины, твоей невесты; в присутствии этого достойного священнослужителя, приобщившего тебя к христианской вере, и меня, твоего отца, воспитавшего тебя в любви к истине и ненависти ко лжи, — я спрашиваю тебя, Бернар, так же как когда-нибудь тебя спросит Господь: "Виновен ты или нет?"
И он устремил на юношу пронзительный взгляд, проникавший, казалось, в глубину сердца молодого человека.
— Отец… — мягко ответил Бернар спокойным тоном.
Но Гийом прервал его:
— Не торопись, не спеши отвечать, чтобы сердце твое не оборвалось. Смотри мне прямо в глаза, и вы все смотрите на него и слушайте внимательно. Итак, Бернар, отвечай!