"Он меня узнал", — подумал капитан.
В это время пастор наполнил стакан капрала вином, тот взял его и встал:
— Честное слово, моя прекрасная фрейлейн, — сказал он. — Поскольку я держу в руке стакан такого отличного вина, я не смогу отказаться: я пью его за ваше здоровье, за здоровье кузена Нейманна и за ваше семейное счастье!
Лизхен посмотрела поочередно на своего отца и на молодого человека, словно спрашивая, что означает этот тост.
— Так что, — спросил жандарм, — разве я не прав? Однако я говорю из лучших побуждений, клянусь!
— За здоровье моего кузена Нейманна? За мое семейное счастье? Я не понимаю, — ответила девушка, не в состоянии догадаться о том, что произошло в ее отсутствие.
Пастор опустил голову.
Офицер не мог дольше сдерживаться; он встал и сказал по-французски, обращаясь к капралу:
— Сударь, бесполезно дальше играть комедию, я тот человек, кого вы ищете.
Но капрал положил ему руку на плечо и заставил снова сесть.
— Помолчите! — сказал он ему вполголоса. — Я помню, что был французом, а теперь я пью за здоровье кузена Нейманна, жениха милой фрейлейн Лизхен, и ничего больше.
Затем он сказал громко, обращаясь ко всем:
— Итак, за здоровье кузена Нейманна!
— Господин Шлик! — воскликнул пастор. — Вы славный человек!
— Да замолчите же, гром и молния! — проворчал капрал. — Нас могут услышать.
— Это правда, — заметила Лизхен.
— Я только хотел доказать вам, что человек, которому начальник главного штаба императора Наполеона (капрал приподнял свою шляпу) поручил добыть для него интересные новости, вовсе не является простофилей, как говорят по ту сторону Рейна.
— О господин Шлик! — не смогла удержаться Лизхен. — Как мы вам признательны!
— Тихо!.. В другой раз, поймите меня как следует, — тихо произнес капрал, — вы не всегда будете иметь дело со славным Шликом… А теперь, — добавил он громким голосом, — я могу пойти и сказать своим товарищам, что там, где я думал найти заговорщика, нашел лишь жениха; только, — он вновь понизил голос, — советую жениху идти и сыграть свадьбу в другом месте!
— О дорогой господин Шлик! — прошептала девушка, соединив руки в знак признательности.
— Итак, тихо! — продолжал капрал. — Спрячьте господина где хотите, неважно куда, но спрячьте его, и пусть он не выходит, пока все мои люди не лягут спать. А теперь доброго вечера, господин пастор! Доброго вечера, фрейлейн Лизхен! Доброго вечера, кузен Нейманн!
И капрал вышел, с заговорщицким видом еще раз попрощавшись с собравшимися.
Действующие лица этой наполовину комической, наполовину драматической сцены, которая только что разыгралась здесь, проводили капрала глазами до двери, закрывшейся за ним. Затем, по-прежнему молча, но с трудом переводя дух, пастор отправился закрывать ставни окна, в которое вошел капрал; через створки ставень, оставленные им немного приотворенными, он увидел, как тот разговаривал со своими двумя людьми.
В это время Лизхен подошла к офицеру.
— О! Какая я несчастная, — сказала она ему. — Я чуть было не погубила вас, и, будь на месте Шлика кто-то другой, вы бы пропали!
— Да, — добавил пастор, — но благодаря этому славному человеку вы спасены!
— Спасибо, сто раз спасибо вам, святой отец! — улыбаясь произнес офицер и поцеловал руку пастора.
"Капитан Ришар, целующий руку отцу Маргариты! — прошептала про себя Лизхен, — Боже мой! Это твое милосердие, а не гнев привели его сюда!"
22-1817
— Теперь, сударь, слушайте меня, — сказал пастор, — последуем совету, который дал вам Шлик.
Затем он указал ему на комнату Маргариты и добавил:
— Возьмите этот ключ, поднимитесь в ту комнату, переступите порог ее с уважением, ибо это комната несчастной мученицы… Идите! И оставайтесь там, пока я вас не позову.
— Спасибо, сударь, — ответил ему молодой человек. — Но, быть может, мне придется бежать, не увидев вас и не имея времени поговорить с вами… поэтому я хотел бы сказать вам пару слов.
— И что же, сударь? — ответил пастор, который, едва опасность отступила, вновь почувствовал старую ненависть к французам.
— Этот человек, капрал, сейчас только напомнил вам, что вы проживали в Вестфалии…
— Да.
— А потом в Баварии…
— И что из этого следует, сударь?
— Он даже назвал селение Абенсберг.
— Ну, и что?
— Вы действительно жили в Абенсберге?
— Боже мой! — прошептала Лизхен. — К чему же он клонит?
И она подошла к молодому человеку, готовая остановить его, если увидит, что он продолжает идти по тому же пути, на который вступил.
— В Абенсберге, — продолжал капитан, — не было ли среди ваших благочестивых коллег одного достойного человека по имени Штиллер?
Лизхен с трудом удержалась от крика; она схватила молодого человека за локоть, но капитан, казалось, не понимал ее.
— Штиллер!.. Штиллер!.. — повторил пастор, с удивлением глядя на офицера.
— Да, Штиллер.
— Я знал его, — сказал пастор.
— Сударь, — прошептала Лизхен, — сударь, подумайте о той опасности, которой вы подвергаетесь, не следуя советам капрала!
— Еще одно слово, фрейлейн, Бога ради!
И вновь, обратившись к пастору, он продолжал:
— Сударь, я разыскиваю господина Штиллера; к этому меня обязывает одно крайне важное дело; найду я его в Абенсберге?
— Чего вы от него хотите? — спросил пастор изменившимся голосом.
— Простите, сударь, — сказал молодой человек, — но речь идет об одной тайне, которая мне не принадлежит. Поэтому я только повторяю свой вопрос.
И, несмотря на пожатие руки Лизхен, он не отступал и спросил:
— Найду ли я его еще в Абенсберге или же он умер от своей раны?
— Отец! — сказала девушка, приложив палец к губам и умоляя пастора промолчать.
Пастор кивнул и прошептал:
— Да, дитя мое, будь спокойна.
И он продолжал, обращаясь к молодому человеку:
— Пастор Штиллер умер от своей раны.
— Умер! — упавшим голосом промолвил молодой человек. — Умер!..
Затем он громко спросил:
— Но у него была дочь?
Лизхен откинулась на спинку кресла, боясь упасть в обморок.
— У него их было две, сударь, — ответил пастор, — о которой вы говорите?
— О его дочери Маргарите, сударь.
Лизхен зажала рот обеими руками, чтобы сдержать крик.
Пастор страшно побледнел.
— Вы знаете, — взволнованным голосом спросил он, — что у него была дочь по имени Маргарита?
— Да, я знаю это, сударь.
Затем, преодолевая нерешительность, чувствуя, что в вопросе, который он собирался задать, заключена вся душа его любимого брата, молодой человек спросил:
— А счастлива ли его дочь Маргарита?
— О да, очень счастлива, сударь, — воскликнул пастор. — Счастливее, чем на этом свете: она на Небесах.
— Тоже умерла! — прошептал молодой человек, опуская голову.
Затем после минутного молчания, взяв свечу из рук Лизхен, он сказал:
— Спасибо, сударь. Мне больше не о чем спрашивать.
И когда пастор, в свою очередь, сделал движение, чтобы удержать своего гостя, Лизхен встала между ними.
— Отец, — сказала она, — вы забыли, что наш гость должен спрятаться, что речь идет о его жизни? Бога ради, — продолжала она, подталкивая молодого человека к лестнице, — ни минуты не задерживайтесь здесь, поднимайтесь в комнату моей сестры!
Удивленный молодой человек остановился.
— Да, поднимайтесь туда, — проговорила она вполголоса, — а когда вы будете там, несчастный, посмотрите на портрет, висящий между двумя окнами, и бегите!
Офицер увидел, что Лизхен необычайно взволнована, поэтому он немедленно подчинился, догадываясь, что в сердце девушки и старика происходит нечто такое, что они в эту минуту не могли ему объяснить.
Он послушно пошел за девушкой, и в то время как старик, переводя взгляд с Лизхен на своего гостя, задавал себе вопрос, кто бы это мог быть и почему он пустился на поиски пастора Штиллера, молодой человек открыл дверь и скрылся в комнате.
Едва за ним закрылась дверь, как Лизхен почувствовала, как силы оставили ее, и опустилась на стул.
Пастор подошел к ней и, подняв глаза к небу, сказал:
— Боже мой, благодаря тебе он спасен! Теперь мне остается спасти ее!
И, протянув руку Лизхен, продолжал:
— Ну-ну, дитя мое, мужайся!
— Что вы хотите сказать, отец мой? — спросила девушка, живо поднимая голову.
— Я хочу сказать, мое бедное дитя, что ты любишь этого молодого человека!
— Его? — в ужасе спросила Лизхен.
— Да, его, — ответил старик.
— О нет, отец мой, — воскликнула Лизхен. — Клянусь вам, что вы ошибаетесь!
— Зачем ты пытаешься солгать, Лизхен? Ты же знаешь, что лгать мне бесполезно.
— Я вам не лгу, отец… или, по крайней мере, могу вам поклясться в одном.
— Ты клянешься!
— Да, на могиле моей сестры Маргариты!
— А в чем ты клянешься, дитя мое, такой святой клятвой?
— В том, что этот молодой человек никогда не будет для меня никем!
— Ты его не любишь?
— Я не только не люблю его, отец, но он приводит меня в ужас!
— Он пугает тебя?
— Отец, во имя Неба, не будем говорить о нем!
— Напротив, давай поговорим о нем… Он пугает тебя! Что же тебя в нем пугает?
— Да ничего… Боже мой, не слушайте того, что я говорю: я сошла с ума!
— Так в чем же дело?
Вместо ответа Лизхен попятилась, пристально, со страхом глядя на дверь.
— Отец, господин Шлик! — пробормотала она. — Зачем он опять пришел?
Пастор обернулся и действительно увидел капрала: тот стоял на пороге.
XXIIIЦЕНА ГОЛОВЫ
У Шлика был неуверенный вид; в руке он держал карабин, и это указывало на его более враждебные намерения, чем при первом его визите, поскольку тогда он явился без оружия.
Пастор вопросительно посмотрел на него.
— О да! — сказал Шлик. — Вы полагали, что отделались от меня, господин Вальдек? И я так думал; но знаете, человек предполагает, а Бог располагает!