Еще одну винтовку BR-55 из четырех, полученных от Аль-Сигни, он вручил Дженкинсу. Вторую взял Берн, а последняя досталась лысеющему рекруту средних лет по фамилии Кричли; таким образом, второй взвод тоже обзавелся снайпером. Во время последнего занятия Эйвери наблюдал за Дженкинсом и Кричли; те показали хороший результат в стрельбе на пятьсот метров. И он надеялся – хотя это могло выйти ему боком, – что они будут не менее точны и сегодня.
«Если бы только все сводилось к обучению стрельбе», – хмуро подумал Эйвери.
Он вынул магазин из кармана на черном армейском бронежилете и бесшумно вставил в винтовку. Точность еще не делает убийцей. А именно в этом и заключается суть боя: убить противника, прежде чем он убьет тебя.
Эйвери не сомневался, что пришельцам тоже известна эта простая истина, – в качестве доказательства у него появился шрам. А вот рекруты совершенно не представляют себе, что такое настоящий бой, и этот изъян капитан Пондер и штаб-сержанты должны исправить в первую очередь.
Проблема состояла в том, что морпехи имели слишком мало информации об инопланетянах. В конечном счете они договорились: чтобы оказать эффективное сопротивление, надо строить план на некоторых базовых допущениях о противнике и рекрутах. Во-первых, чужаки вернутся бóльшим числом и с совсем другой боевой мощью, а во-вторых, сражение будет наземным и оборонительным. При наличии достаточного времени Эйвери смог бы обучить рекрутов кое-каким принципам партизанской войны. Но третье и последнее допущение предполагает, что нет у них такой роскоши, как время. Все согласились: инопланетяне появятся задолго до того, как рекруты научатся чему-нибудь, кроме основ боя малой группой.
Конечно, капитан и штаб-сержанты ничего не говорили ополченцам. Они поддерживали ложную версию о визите представителей колониальной администрации и возможной атаке повстанцев. Командирам не нравилось обманывать подчиненных, но совесть все же оставалась чиста: для сколь-нибудь эффективного сопротивления рекрутам необходимо освоить азы маскировки, координации и связи.
Уловив гул далеких электрических двигателей, Эйвери оглянулся. Эпсилон Инди висел так низко, что даже в очках он мог смотреть на светило лишь несколько секунд; потом пришлось закрыть глаза и сморгнуть слезы. Эйвери ухмыльнулся: это учтено планом. У рекрутов, охраняющих западный периметр комплекса, возникнет та же проблема: ни у кого из них очков нет. Это можно было бы назвать жульничеством, если бы противник не превосходил Эйвери и Берна в соотношении тридцать шесть к одному.
Гул нарастал; Эйвери напрягся, готовый двинуться вперед. Он предупредил свой взвод: не ослабляйте бдительности, будьте готовы к любым сюрпризам, это в ваших же интересах. Надеялся, что все его поняли. Если же нет…
– Пластун, говорит Ползун, – прошептал Эйвери в ларингофон. – Начинай косить.
Так или иначе, они получат ценный урок.
– Вкусно пахнет. – Дженкинс прижался щекой к жесткому пластиковому прикладу BR-55 и скосил глаза на Форселла. – Это что?
Рекруты лежали бок о бок на южной границе реакторного комплекса, перед воротами в сетчатой ограде трехметровой высоты.
Форсел развернул фольгу, откусил от энергетического батончика и зажевал, причмокивая.
– Фундук с медом. – Он проглотил, не отрывая глаза от оптического прицела. – Хочешь?
– Остался хоть кусочек необлизанный? – спросил Дженкинс.
– Нет.
– Тогда обойдусь.
Форселл виновато пожал плечами и отправил остаток батончика в рот.
Дженкинс сам был виноват в том, что голоден. Он так ждал сегодняшних учений, что почти не позавтракал в столовой.
В обед он был уверен, что штаб-сержанты нападут на увлеченных приемом пищи рекрутов, а потому вообще не стал есть и позволил здоровяку Форселлу угоститься из своего пайка. К сожалению, Форселл съел все, и теперь у Дженкинса в желудке не было ничего, кроме желчи.
Рекруты носили глубокие шлемы с тем же пестрым оливковым камуфляжем, что и у полевой формы. Расцветка могла бы хорошо послужить на пшеничном поле, но не на крыше здания, где находились реактор и центр обработки данных Мака, – двухэтажной поликретовой башни посреди комплекса.
Из шлемофона Дженкинса прозвучал резкий сигнал тревоги. Под наблюдением капитана Пондера рекруты установили по всему периметру на шестах датчики движения, настроив их на максимальную чувствительность. Хотя такой датчик имел радиус действия в тысячу с лишним метров, рекрутов замучивали ложные срабатывания. Устройства реагировали на рои пчел, стаи скворцов, а теперь и на «йотуны»-опылители.
Дженкинс наблюдал за тройкой иглоносых тонкокрылых аппаратов, которые с жужжанием облетали западную оконечность поля. Опылители петляли в воздухе весь день, распыляя смесь удобрения и фунгицида. Но сейчас они подошли совсем близко.
И заставили двенадцать рекрутов из второго отделения второго взвода («Браво-2»), охранявших западную часть ограды, отвернуться от белого облака, схватиться за рот и закашляться. И это не было реакцией на едкую пыль (Дженкинс применял разнообразные средства химической защиты на полях своей семьи и не сомневался в их полной безвредности для человека), а лишь выражением усталости и недовольства.
– Который час? – спросил Дженкинс.
Форсел прищурился, глядя на Эпсилон Инди:
– Примерно шестнадцать тридцать.
«Почти вечер», – подумал Дженкинс.
– Где они, черт бы их побрал?
Условие было простое: для победы необходимо устранить половину численного состава противника. Это означало, что Джонсон и Берн должны уложить тридцать шесть рекрутов, тогда как тем достаточно обезвредить одного из снайперской пары. Казалось логичным, что в таких неблагоприятных условиях штаб-сержанты попытаются атаковать рано, до того, как рекруты займут позиции.
В начале десятого утра, когда морпехи выехали из комплекса на «вепре», рекруты быстро разделились на отделения – по три в каждом взводе – и поспешили занять отведенные им оборонительные позиции.
Дженкинс и Форселл вместе с другими бойцами «Альфы-1» направились к башне. Старинное сооружение походило на именинный торт: второй этаж меньше диаметром, чем первый, а на крыше торчат «свечи» – антенны мазера и других коммуникационных устройств. Башня была единственным сооружением комплекса, возвышавшимся над землей, и вообще единственным зданием на сотни километров во всех направлениях.
Дженкинс и Форселл поднялись по двум лестничным маршам на крышу и легли, заняв самую удобную позицию для стрельбы, если забыть о потере маневренности. Положив BR-55 на рюкзак, Дженкинс заглянул в прицел как раз вовремя, чтобы увидеть, как «вепрь» штаб-сержантов сворачивает с асфальтированной подъездной дороги на шоссе к югу, в сторону Утгарда. Под воздействием адреналина Дженкинс немедленно загнал патрон в патронник, переключил режим огня на одиночные, положил палец на спусковой крючок, а потом… ничего. Час за часом изнуряющей жары.
Вскоре рекруты начали подозревать, что истинная цель учений – проверить, сколько времени они выдержат в роли дурачков. Грузный и разговорчивый Осмо высказал предположение, что Джонсон и Берн отправились в Утгард выпить холодного пива в баре с кондиционером, предоставив ослепительному Эпсилон Инди выиграть бой вместо них.
Старшина первого класса Хили велел заткнуться и пообещал, что тому, кто не снимет шлем и будет пить воду, тепловой удар не страшен. Что касается капитана Пондера, то он сидел в своем «вепре», припаркованном в тени медицинского шатра у передних ворот, и покуривал «Милый Вильям».
– Пива бы сейчас, – пробормотал Дженкинс, прислушиваясь к удаляющимся опылителям.
Он провел день без движения и тем не менее промок до нитки. Между ботинками Дженкинса и ботинками Форселла лежало не менее десяти пустых бутылок из-под воды, но его все равно мучила жажда.
– Посмотри на здоровяка, – проговорил Форселл, лениво переводя винтовку на восток. – Опять.
Дженкинс повернулся и увидел одинокий «йотун» – гигантский темно-синий, с желтыми полосами комбайн. Три пары огромных колес то поднимались, то опускались; машина переваливала через вершину невысокого холма. Хотя до комбайна было не менее километра, Дженкинс явственно услышал рокот этанол-электрического двигателя мощностью в три тысячи лошадиных сил, когда монстр начал поглощать пшеницу на пологом склоне.
Целый день комбайн косил на востоке, прокладывая широкие полосы перпендикулярно комплексу, все сильнее сотрясая землю по мере приближения к ограде. Поначалу это беспокоило некоторых рекрутов. Конечно, все они видели «йотуны», но косилка высотой пятьдесят метров и длиной сто пятьдесят вызывает сильное желание броситься наутек, даже если знаешь, что ею управляет такой толковый ИИ, как Мак.
Но теперь, когда комбайн снова надвигался на комплекс, нервозность проявляла только пшеница. Увеличенные прицелом стебли подрагивали перед урчащими лопастями жатки, словно предчувствуя свой конец.
– Говорю тебе, это четвертая серия, – вернулся Форселл к спору, продолжавшемуся целый день.
– Нет, – возразил Дженкинс. – Видишь гондолы?
Форселл посмотрел через прицел на ряд угловых металлических клетей на колесах, которые казались маленькими лишь оттого, что тянулись за «йотуном».
– Да…
– Они подбирают сзади.
– И что?
– А то, что это особенность пятой серии. У четвертой сброс на стороны.
Форселл подумал несколько секунд, потом смущенно признал:
– Мы уже несколько сезонов не обновлялись.
Дженкинс поморщился, досадуя на себя. Он забыл, что Форселл из небогатой семьи. У нее гораздо меньше акров, и выращенная ею пшеница сбывается гораздо дешевле, чем кукуруза и другие зерновые с полей Дженкинсов. Наверное, Форселлы вынуждены обходиться несколькими изношенными машинами второй серии.
– Пятая – не подарок, – сказал Дженкинс, глядя, как гондолы заполняются зерном и движутся вверх по склону к ближайшему депо маглева. – Гибридный двигатель – дорогое удовольствие, если только сам не гонишь спирт…