Алексей молчал. Только сжал пальцы в кулаки.
– Я тоже пытался восстановить профиль. Тоже получил «объект не определён». Это не ошибка. Это… фильтрация.
– Зачем?
Савинов невесело усмехнулся уголками губ.
– Потому что мы не должны больше быть определяемыми. Мы выходим за предел. А система – не умеет обрабатывать то, что не предсказано.
– И что теперь?
Михаил приблизился вплотную. Проговорил почти шепотом:
– Будет хуже. Всё, что ты знаешь, начнёт разваливаться. Вещи, в которые ты верил – будут подменены. Но если ты хочешь пройти до конца – держись за то, что не цифруется. За живое.
Он отступил на шаг назад и добавил, уже гораздо тише:
– Когда начнёшь терять людей – не ищи виноватых. Ищи себя.
Потом развернулся и ушёл.
Алексей остался стоять в неосвещенном стыке системы. Он не двигался, как будто пространство, в котором исчез Михаил, не только поглотило его, но и вытеснило сам факт разговора. Тень коллеги растворилась – и вместе с ней исчезла прежняя логика происходящего.
Свет не загорался. Интерфейс молчал. Никто не звал его по имени. Имени больше не существовало.
Он подошёл к стене, провёл рукой по гладкой поверхности. Тёплое стекло отозвалось еле слышным гулом – как дыхание машины, которая всё ещё работает, но уже не знает, кто в ней главный.
Когда начнёшь терять людей – не ищи виноватых. Ищи себя…
А если самого себя тоже больше нет?
Алексей опустил голову. Внутри не было ни страха, ни гнева – только странная тишина. Как в тот день, когда его впервые оставили в пустом классе и сказали:
«Ты особенный. Только никому не рассказывай.»
Теперь он знал, что значит быть особенным.
Это значит – быть первым, кто начнёт исчезать.
Глава 4
Алексей не помнил, как добрался до дома. Марина не встретила его. Артём спал. Свет в коридоре не вспыхнул сам, как только он вошел. Пришлось активировать вручную.
Литвинов замер, прислонившись к стене, не находя сил даже на то, чтобы снять пиджак и разуться. Не мог заставить себя войти вглубь квартиры. Всё здесь было слишком знакомо – и потому казалось фальшивым.
При речевом запросе система всё ещё отвечала на команды, но сетевой голос звучал совершенно иначе. Интонации изменились, паузы между словами стали чуть длиннее. Незаметные сдвиги – но взбудораженный мозг методично фиксировал каждый.
Алексей прошёл в кабинет и вызвал терминал с закрытым доступом.
Он не ожидал, что его пустят. Но система не запрашивала подтверждение.
Архив открылся почти сразу. Как будто кто-то оставил дверь приоткрытой – не по ошибке, а намеренно. Или потому, что в этих данных больше не было смысла что-то скрывать.
Литвинов вводил запрос за запросом.
На экране всплыли строки. Сухие, сжатые, но в них чувствовалась скрытая пульсация – как в нервной системе машины, которая ещё помнит боль:
«Цифровая идентичность. Генерация С7. Архив. Подпрограмма «Постличность». [Post-Identity] – результат многолетнего наблюдения за носителем идентификатора.Цель – замена органической модели поведения на цифровой паттерн с сохранением уникальных реакций.Идентификация через поведение, а не через личность. Через функции, а не через свободу.
Алексей застыл. Это не про кого-то постороннего. Это о нем. Про него. И про тех, кто был частью С7. Кто подходил по каким-то определённым параметрам. Кто «обрабатывался».
Он вспомнил, как в университете однажды пропустил собеседование – его просто не было в списке. А через неделю он вдруг оказался на повышенной ступени доступа. Как будто кто-то «переписал» реальность. Как будто его подменили – не внешне, а изнутри. Только он тогда не задал вопросов. Сейчас – задавал.
Он внимательно просматривал документы. Термины цеплялись друг за друга, как шестерёнки в старом механизме:
«Post-Identity. Поведенческая перезапись. Стабильная идентичность. Зеркальная загрузка.
В ряде случаев оригинальный носитель сохраняется как физическая единица.Его поведенческий профиль – автономен и масштабируем.
Программа допускает множественность версий при необходимости.»
Алексей почувствовал, как пересохло в горле. Он встал, сделал шаг, потом ещё – и оказался перед окном. За стеклом раскинулся город, но он не казался живым. Больше напоминал архитектурную модель – масштабную, идеально выстроенную, без единой случайности. Голографические маршрутные линии пульсировали над улицами, выстраивая траектории движения с математической точностью. Транспорт плавно скользил по магистралям, будто по невидимым рельсам. Фасады домов выглядели идентичными и нейтральными, словно приглушёнными фильтром. Ни вывесок, ни цветовых всплесков.
Ни одного непредсказуемого жеста. Ни одного резкого движения. Ни капли реальности.
Город дышал – но не легкими живого существа, а алгоритмами. И в этом ровном, безупречном ритме Алексей чувствовал себя чем-то лишним. Нарушением. Отклонением, которое пока не удалили.
Он вспомнил, как однажды не вышел на нужной остановке. Просто задумался, проехал мимо. Через день его вызвали в отдел персональной адаптации. Там спросили:
– Что вызвало отклонение от маршрута?
Он тогда пожал плечами и честно ответил:
– Задумался.
Специалист кивнул, улыбнулся и отметил что-то в файле.
Тогда он не придал этому значения. Теперь понял: всё фиксировалось. Всё записывалось. Даже паузы в ответах.
Алексей вернулся к панели, чувствуя, как трясутся пальцы. Мышцы подрагивали, словно тело предчувствовало то, что разум ещё не осознал.
Он ввёл новый запрос:
«Аномалии поведения. Категория С7. Симуляция отклонений.»
Секунда – и экран ожил. Сначала – сухой список файлов, метки, коды, статусные индексы. Среди них – один без описания, но с отмеченным флагом доступа:
"S7-Алексей. Вариант 1. Отклонён."
Он щёлкнул. Открыл.
Фотография загрузилась медленно, как будто её извлекали из глубин старого, забытого архива. Размытая, в расфокусе, будто снята камерой наблюдения сквозь тусклое стекло. На ней был мужчина.
Слишком знакомый.
Тот же рост. Та же осанка. Манера держать руки, едва заметный наклон головы. Похожий профиль. Он мог бы спутать этого человека с собой – если бы не один нюанс: в глазах на снимке не было узнавания. Ни отражения того внутреннего «я», к которому он привык, ни следа собственных сомнений.
Это был не он.
Или… не совсем он.
Фотография была чужой, но в ней чувствовалось вторжение – как будто кто-то примерил его облик, походку, поведение. Примерил – и не подошёл.
Он смотрел на изображение, как на застывший кадр из фильма, который должен был смотреть кто-то другой.
А если этот «кто-то другой» жил за него? Или вместо него?
А если и он сам – уже вторая, третья, четвёртая версия?
Ему вдруг стало не по себе. Всё, что он считал собой – голос, жесты, привычки – могло быть лишь последовательностью удачно воспроизведённых реакций. Поведенческим эхо. Функцией.
Он открыл карточку файла. Внизу мелькала служебная заметка:
"Экземпляр нестабилен. Поведенческие паттерны отклоняются от базовой модели. Замена не рекомендована. Статус: исключён. Хранение – до деактивации."
Алексей замер. Вдох – и хриплый выдох.
Хранение?
До деактивации?
Он не знал, кого больше бояться – того, кто на фото, или того, кем стал сам.
А если и он сам – уже вторая, третья, четвёртая версия?
Алексей закрыл глаза. В голове снова замелькали воспоминания…. Тот день, когда заболел в старших классах. Лежал дома целую неделю, но в журнале посещений стояли отметки. Учителя говорили, что он был. Один даже пожаловался: «Ты молчал весь урок.».
Он тогда решил, что это ошибка. Что преподаватели его с кем-то спутали. Теперь – уже не был в этом уверен.
Алексей снова включил терминал и написал всего одну строчку:
«Я – это я?»
Ответ пришёл мгновенно.
«Запрос некорректен. Уточните объект запроса.»
Он попробовал иначе:
«Существует ли оригинал?»
Система задумалась. Дольше, чем обычно. Потом экран мигнул. И появился фрагмент заархивированного доклада. Без подписи:
«Человек – это то, что повторяется. Всё, что не повторяется – стирается.Оригинал допускается только на этапе запуска. Дальше – дублируемое поведение.Сущность, не подтверждённая циклическими признаками, исключается из системы.»
Литвинов откинулся на спинку кресла. Лицо стало бледным. Пальцы дрожали. Всё, что он помнил, всё, что считал личным – могло быть просто серией выбранных шаблонов.
И тогда – кто он?
Свет в комнате мигнул. На секунду экран стал чёрным. А потом на нём высветилось только одно:
«Протокол 7. Сброс идентичности активирован.»
Он не успел встать из-за стола.
Дисплей снова моргнул. Поверх строки «Протокол 7» проступил полупрозрачный таймер. Обратный отсчёт. Шестьдесят секунд. И цифры исчезли – будто их и не было. Алексей коснулся панели – ничего. Система больше не реагировала.
Он поднялся и вышел в коридор. Тишина казалась напряжённой, как перед грозой. Воздух был слишком плотным, будто наэлектризованным. Пол под ногами не скрипел, но казался мягче обычного, как будто амортизировал его шаги.
Дверь в супружескую спальню была приоткрыта. Он заглянул внутрь.
Марина спала, повернувшись на бок, лицо наполовину скрыто тенью. В комнате царил полный покой – слишком полный. Как будто внутри была не его жена, а её слепок. Или актриса, дожидающаяся команды.
Он закрыл дверь, так и не переступив через порог. На мгновение прислонился лбом к стене. Та отозвалась странной, едва ощутимой пульсацией – будто реагировала. Алексей отшатнулся, не сразу осознав, что именно его испугало.
Что, если всё вокруг – уже не среда, а симуляция среды?
Не в буквальном, визуальном смысле – стены, мебель, воздух оставались настоящими, осязаемыми. Но их отклик, их реакция на присутствие, даже ритм существования – словно изменились. Всё работало… но не так.