(1248 год)
- Я видел Анура в деревне, он разговаривал с какой-то девушкой и дал ей какую-то траву. Когда я спросил у него, кто она, он почему-то заулыбался и ничего не ответил. Тогда я стал спрашивать, что ты дал её, он говорит: «Траву». Я спросила: «Что это за трава?» – он молчит. Тогда мне пришлось заглянуть в его мешочек, когда он спал, и я испугалась. Я поняла, что у него должен быть ребёнок, и он хочет убить его. Он дал ей траву, чтобы не было детей. Он мне ничего не сказал. Почему? Почему? Что делать теперь мне? Эта трава убьёт её, а он спит и не знает об этом. Что буду делать я, если я сейчас спущусь? Как я смогу объяснить ей, если я не умею говорить…(сбой)
(1912 год Сергей Иванов)
-Что я должен сделать? Что я должен сделать, чтобы услышать снова эти голоса, что? Почему? Почему я хочу эти голоса? Я их боюсь, это мой бред, а, может быть и нет. Они говорят, что я не умру. Я уже чувствую, я уже чувствую, как солнце всё становится жёлтым, как оно проникает в меня, как сжигает меня, как во рту уже всё сохнет и мне кажется, что с меня уже облазит шкура, а они говорят, что я буду жить. Я хочу им верить, но боюсь обмана. Сколько раз уже лгали мне, сколько раз лгал я… Я помню отца, помню смутно, я хотел вспомнить, как его зовут. Как обидно, когда не знаешь имени отца… Когда составляли на меня метрику, и спросили: «Как зовут твоего отца?» – я сразу же сказал: «Иван». Я почему-то испугался. Я испугался, что надо мной будут смеяться, что я не помню отца. Меня спросили: «Кто твоя мать?» – я стал придумывать имя и не смог придумать. Я запнулся, а они: «Ладно, поставим прочерк». И этот прочерк мне потом долго снился. Мне снился отец,, а рядом с ней всегда стоял какой-то прочерк, и этот прочерк был моей матерью. Это было очень страшно. Я просыпался в поту и хотел крикнуть: «Отец! Батя! Назови, назови имя!» – но всё время стоял прочерк. Меня спросили: «Сколько тебе?» – я сказал: «Не знаю». Тогда они засмеялись, сказали: «Посмотри в зеркало» – я глянул в зеркало, но ничего не понял. Они тогда спросили: «Какой был у тебя волос?» – я опять не понял. Они говорят: «Он у тебя слишком седой, слишком седой для твоих годов. Что было с тобой, ты помнишь?». Я говорю: «Нет, я помню только, как я шёл, пришёл в какую-то деревню и помню, что меня хотели сжечь» – «Сжечь? Как это - тебя хотели сжечь?». Я стал им объяснять про какую-то болезнь, они стали выяснять, что это была за болезнь. А одна, довольно такая интеллигентная, вся в перстнях, даже отодвинулась от меня подальше. «Что за болезнь? Ты можешь вспомнить?» – я не мог. Тогда они стали меня спрашивать: «Чем лечили тебя?» – я не мог вспомнить и этого. Тогда они стали спрашивать: «Тогда ли ты потерял волос?» – я говорю: «Я их не терял!», – «Какой ты глупый, мы говорим о цвете! Когда ты поседел?», – «Откуда же я знаю, когда я был седой?». Тогда они стали выяснять, чем болели мои родители, я говорю: «Я не знаю, я не знаю своих родителей», – «Не помнишь ничего? Но ведь тебе уже десять, ты должен что-то помнить!» – я не помнил ничего, я помнил только последние четыре года. Четыре года в детдоме при монастыре, когда батюшка постоянно бил меня за то, что я плохо читаю молитвы, за то, что я забываю утром помолиться, за то, что я перед едой не крещусь, и когда молюсь, забываю сказать «Аминь!». Почему? Почему мне так всегда не везло? Почему я стремлюсь услышать голоса? Может, потому, что они не являются прочерком? Потому, что это не прочерк, а действительно живые голоса. Но, почему же я тогда брежу? Почему…(сбой)
-Как же так? Получается, всё напрасно?
*Что?
- Это всё напрасно? И вы стали теперь как все? Что, опять пришёл царь?
*(Ольга) Нет. Царь не пришёл. Президент у нас и Верховный совет Российской Федерации.
*(Гера) Вы нас слышите?
- Странно…
*(Ольга) Почему?
- Странно и страшно. Это получается, что всё напрасно.
*Да нет!
- Я напрасно хожу, учу труды. Я напрасно хожу и прохожу ликбез. И всё это напрасно.
*(Ольга) Да нет, учиться разве… учиться всегда нужно при всяком строе. Разве можно…
- Хорошо, лучше сказать, чем буду я?
*(Ольга) Когда?
- Вы говорите, что я не умру. Сколько я проживу?
*(Гера) Всегда.
*(Ольга) Человек вечен, он не умирает.
*(Лена)Все умирают.
- Вы говорите по книге, вы говорите о каких-то будущих или о прошлых жизнях. Мне об этом говорили, но я не очень-то в это верю. Я хочу знать, сколько здесь я проживу. Умру ли я в этой пустыне или нет?
*(Все) Нет.
*(Гера) Однозначно.
- Что буду делать я? Кем буду я? Если вы – моё будущее, значит, вы должны знать об этом. Тогда же я – ваше прошлое. Вы можете мне сказать, кто я буду?
*(Ольга) Да. Сергей, да? Сергей Иванов?
- Сергей.
*(Ольга) Вот, вы рядом с нами, вот здесь вот, и мы с вами разговариваем, а говорит нам голосом тот, который вы…
*(Гера) …которым вы будете.
*(Ольга) Тот, которым вы будете. Вот он живой, невредимый лежит…
*(Гера) …в будущем, так что вы можете быть спокойны…
- А сколько ему?
*(Ольга) Сейчас?
*(Гера) 34.
*(Ольга) 34 года.
- 34…
*(Ольга) Да.
- Это не так уж и мало.
*(Гера) В 62-м году родился, 1962.
*(Ольга) Но ведь ты живой.
- В 62-м?
*(Гера) Да. Шестого числа шестого месяца.
- Значит, я уже всё-таки умер.
*(Все) Нет.
- А в 62-м родился снова?
*(Ольга) Да.
*(Гера) Да, переселение душ существует, оказывается.
*(Ольга) Не переселение…
*(Гера) Ну, в другое тело, почему не переселение?
- Как жалко! Я хотел ещё.
*(Гера) Все мы тут тоже хотим…
- Я думал, что я буду жить, оказывается, вот как… Значит, я всё-таки умру.
*(Все) Нет.
(2757 год)
- …не плачет, тем более охотник. Поэтому, Ануру пришлось уйти подальше от посторонних взглядов, спрятаться, и скупую слезу спрятать, стереть кулаком, да побыстрее. Он знал, что в нём сидит кто-то, что в нём сидит хищник, зверь, и этот зверь в любой момент может проснуться, но Анур уже не боялся его, он уже знал, что зверь не победит. Сперва Анур страшился, страшился его пробуждения. Иногда этот зверь спасал его, но почему-то за счёт других. Когда просыпался зверь, Анур не помнил ничего, он бросал всех и крушил всё, лишь бы остаться живым. Он даже забывал о сыне, о долге перед ним. Но, то ли зверь становился слабее, то ли Анур привыкал к нему, то ли становился сам сильнее. Зверь уже не давал ему той силы, это, конечно, было плохо, но уже зверь не затмевал, и это успокаивало Анура. Но, с другой стороны, этот зверь всё-таки сидел в нём, и Анур иногда чувствовал его, чувствовал столь хорошо, что даже в груди было больно, и эта боль заглушала боль ноги. И тогда Анур чувствовал, что сейчас что-то будет. Да, действительно,- или выбегал какой-то зверь, и приходилось бороться, или уходить от кого-то, но зверь всегда, всегда не ошибался, зверь всегда предсказывал, что пришло время борьбы, но этот зверь не стал таким сильным. Может быть, это хорошо, а, может быть, плохо. Анур не знал, он пробовал говорить об этом с Боном, но Бон улыбался, пожимал плечами, стал рассказывать какие-то сказки о прошлом, но это ничего не давало Ануру. Он хотел знать, что именно сейчас. Анур же говорил о каких-то колдунах, что когда-то у них был обряд, когда изгоняли одержимых. Что такое «одержимый», Анур не знал, но ему почему-то это слово приелось, и он понял, что это, наверное, о нём. И Анур хотел бы, чтобы изгнать его, и в то же время - нет, потому что этот зверь всё-таки помогал бороться. Анур вспомнил рассказ отца. Как-то отец рассказывал ему, когда на деревню напали соседи, отец потерял счёт времени и не мог вспомнить, что было во время битвы. И когда он очнулся, вокруг было множество убитых и покалеченных, сам же он стоял в крови, в чужой крови, и на нём не было ни одной царапины. Множество стрел было вокруг него, но ни одна не задела. Множество копий было воткнуто вокруг, и были порваны все его одежды, но ни одно не ранило его. И Анур понял – это осталось от отца наследство. Старик что-то говорил о звере, старик говорил, что если этот зверь станет властелином Анура, то тогда он будет похож на муравья ещё хуже. Интересно, что может быть хуже, хуже муравья? Хм, я – зверь… Анур не мог этого понять. Анур подшучивал над самим собой, подшучивал над Боном, и когда ему было слишком тяжело, он начинал шутить, и, кстати и некстати. Это была его защита, это была его реакция, реакция, которая могла успокоить его и остановить движение того зверя.(сбой)
(времена атлантиды)
- Закончив последний горшок, остановив гончарный круг, Анур пошёл к Анису. Анис жил невдалеке, в стенах города. Когда он пришёл, увидев закрытую дверь, то был разочарован – опять на службе? Но на службу ему нельзя было попасть по той причине, что он…
- Слава Гею! Слава богам! Слава всем, кто дал мне соки этой жизни! Я хочу спросить у вас.
*(Ольга) Да.
- Как вы относитесь к богам? Почитаете ли вы их, или вы сами боги?
*(Ольга) Да нет, мы не боги.
*(Лена)Бог у нас один, вообще-то…
- Я спрашивал Аниса, не попал ли я в мир? Они говорят “ нет”.
- Вы говорите, нет. Вы говорите, что вы не умершие. Хорошо, вы проходили ли вы врата..?(сбой)
- Назовите следующую букву.
* «Ц».
- «Ц»?
*Да.
- Давайте вернёмся и попробуем, опять же, назовём это чашей, чашей, но достаточно грубой формы: столь угловатой и столь колючей, и столь неустойчивой, что, чаще, приносит вам вреда, чем пользы. Вы становитесь грубыми, грубеет ваше тело, иными словами, стареет, вы уже чувствуете себя не той физикой, вы уже чувствуете усталость. Время уже чувствуется вами, уже волосы ваши седеют, уже мысли ваши стареют, вы уже перестаёте мечтать, и лишь только одно беспокоит вас: побольше прожить или умереть без мучений. Эти углы и, тем более, остриё, колят вас. Вы говорите: «Боль. Что-то защемило в сердце» – вы жалуетесь на весь организм, вы жалуетесь на самого себя, вы уже начинаете шаркать ногами, вы уже становитесь брезгливыми ко всему, вы уже начинаете брюзжать, вы уже становитесь нервными, вас не устраивает ничего, вам нужен покой. Вы хотите покоя, вы хотите разобраться. Вы уже постарели, одним только тем, что вы уже вспоминаете, вы стали вспоминать. Встречаясь с друзьями, вы говорите: «А помнишь?» – вот вам признак старости. И вы начинаете копошить старое прошлое, вы начинаете ковыряться в этой чаше, выискивать самые прекрасные моменты жизни, когда вам тяжело, чтобы успокоиться. А чаще всего, когда вам тяжело, вы вспоминаете ещё более худшее в прошлой жизни. Для чего? – Для того, чтобы разжалобить себя. Почему вы так любите, вы любите жалеть себя? Вы это делаете с таким успехом, что начинаете плакать и жалеть ещё больше. Вы начинаете обвинять всех: «Да вот я какой! Да вот я какая! А ты!» – и так всегда. И маленький хвостик на этой чаше – это всего лишь след, след попытки перевернуть её, сбросить эту чашу, очистить её, чтобы было легче. Это всего лишь пятнышко, это всего лишь царапина на той полированной глади, на той поверхности, которая называется «жизнь». И вы хотите исчерпать, исчерпать всё, что в себе. Вы проклинаете память, которая помнит, и почему-то помнит больше плохое. Вот, что буква «Ц». Теперь давайте…(сбой)