- Он был до того гениален, до того прозорлив, что он даже стал разговаривать о будущем, о далёком будущем. Он стал говорить, что будут такие вещи, что бояре смогут перемещаться, куда хотят, и заграница будет в наших руках. “Пётр” разошёлся не на шутку.
- Именем трёх. Вы будете расстреляны.
(1932 смерть Сергея Иванова)
- …был мимо. Крошки от стены больно впились ему в спину, и он был очень удивлён: «Столько много не попали?». Шальная мысль пришла: «Может быть, это просто пугают» – но нет, комиссар дал новую команду. Снова были возведены ружья, и он видел, как стволы направили на него. И эти чёрные дыры показались ему глубокими, глубокими тоннелями, глубокими ямами, куда он сейчас провалится. Он вдруг вспомнил солнце, что пекло его, и обрадовался, и обрадовался: если бы оно сейчас пришло к нему, если бы он опять оказался бы в этой пустыне, но нет, рядом была стена, и перед ним стояли ружья. И комиссар вытирал платком револьвер и говорил: «Из-за какого-то гада мне его придётся снова чистить. Легче было заколоть скотину»
- Продолжим. Называйте букву.
*(Ольга) «Ч».
- «Ч». Давайте не будем уже говорить о чаше, иначе это уже навевает на мысль, что ваша вся жизнь – это только всего лишь чаша, которая наполняется чем попало. Нет, давайте представим это немножко по-иному, давайте перевернём эту букву.
*(Ольга) «У».
- И вы уже скажете, что это можно назвать стулом. Стул. Что даёт вам стул? – Опору. Наконец-то вы можете сесть и отдохнуть, в ногах нет правды. Есть время подумать, поразмыслить, отдохнуть. Итак, буква «Ч». Вы, линия справа, – говорит о вас. Вы пытаетесь подвести черту, итог вашей жизни. Что вы сделали? И заметьте, за этой чертой нет ничего. Вы пока не гадаете о будущем, вы пока не строите планы о будущем, вы хотите подвести черту о прошлом: что сделали, где были ваши ошибки. Как часто можно услышать вашу фразу: «Ох, какой я был глупый!», «Ах, если бы, да я сделал бы по-другому!» – и многое-многое «если», потом вы останавливаете это резко и говорите: «Да, всё прошло, поросло травой» – и понимаете безысходность своего положения. Итак, слово «чело». Что обозначает слово это?
*(Гера) Голова.
- Голова или лицо ваше? Итак… итак, лицо ваше. Иными словами, глядя на лицо, вы можете сказать, что это за человек. Даже если ошибётесь, то не намного. И глядя на вашу жизнь, можно сказать, кто вы. Вы же прячете свою жизнь. У вас есть достаточно много нюансов, которые вы прячете всю жизнь и стараетесь забыть, и чтобы, «не дай Бог, об этом узнал кто-то, не дай Бог, ещё и ближний человек». Вы согласны, что у вас множество, множество того, чего хотите спрятать? Черта, та же самая черта. Черта – граница, разделяющая «было» и «есть», и за этим «есть» уже нету «будет». Вы хотите разобраться, что именно сейчас, вам не до будущего, вам нужны факты, факты, которые могли бы установить, да кто же вы, в конце концов, что же вы натворили, зачем всё это вы делали. Лишь только потом вы будете задумываться, а что же дальше?
(2757 год)
- Дальше он уже не видел ничего. Дальше – для него было понятие такое растяжимое, что он уже не собирался даже думать об этом, ему бы выжить сейчас, ему бы выбраться из этого колодца, ему бы выбраться наружу, и вот тогда, тогда будет «дальше». Анур знал: ещё немного, и он уже не сможет отсюда уйти, ещё немного, и в этом колодце он найдет свой конец. Зверь, да будь ты проклят, когда же ты проснёшься – не мог, не мог проснуться, и не мог поднять его. Впервые в жизни Анур жаждал, жаждал, когда он вернётся и поможет ему. Глубок был колодец, и руки, уже искорябанные, не могли поднять его. Сперва Анур кричал, но это было бесполезно, бесполезно, голос его уже охрип, он уже вместо крика что-то хрипел. И только тогда, вдруг он понял: это его смерть, это его смерть. Шарик… Шарик мальчишки, вдруг соскочил с привязки и упал на пол. Анур поднял его и, вдруг он понял, что зверь не придёт. Зверь больше не придёт к нему, и зверь ушёл от него, теперь он… он стал человеком. Он стал иметь силу зверя, но нет того зверя. Анур понял, что в нём проснулся отец, и он понял, что…
- …время, весёлые нравы. Сергею было весело смотреть на причуды. Ему было весело, когда учителю в ухо попадала резинка, когда он чесался, озирался и не знал, начать шуметь или остановиться. Иногда учителю надоедало, и он тогда хватал первого попавшего, ставил его в угол и кричал: «Как жаль, что нету розг!» – и уже тут шла отборная брань. Сергею доставляло это удовольствие, он стоял в этом углу и был рад, когда учитель бесился, выходил из себя, и думал: «А ведь я сильнее его». И оплеухи, что доставались ему, он принимал за благодарность. Это было для него всё равно, что получить крест. И…
- Всё бы хорошо, но у этой куклы не хватает красок, она слишком облезла. Ты бы разукрасил её, чтобы она была более похожа на что-то. Что за чучело?! Оно умеет разговаривать? Ну и что? Любая пружинка – и она начинает у тебя уже заикаться, как старый заезженный патефон. Так ты хоть покрась, чтобы она улыбалась, матрёшкой что ли была. Что за чу….
- …не бывает. Чаще всего…
- …столь интересно, что про “Петра” уже и забыли. Сперва он назвал себя монахом. Потом, на следующем сеансе, он заявил, что он, именно он, вывел евреев из пустыни. Это уже был перебор. Уже начались сомнения. Слава Богу, что к Сергею это не относилось, все считали, что этот монах, что этот экземпляр и брешет. Сергей же научился так ловко подделываться, жаль только что он ещё не умел менять голоса, это было бы вообще замечательно. Что “Пётр”, что “батюшка”, что какая-то умершая “боярышня” – все говорили одним и тем же голосом, и, причём матерились почти одинаково. Что самое интересное в этом было – что все они могли предсказывать будущее и очень хорошо знали всех окружающих, но очень плохо знали тех, кто вновь прибыл. И когда какая-то новенькая спросила что-то о своём муже, то бедному монаху пришлось попотеть и выговорить целую кучу слов, чтобы просто взять да “около”, да “вокруг”. Но боярышня была очень довольна и сказала: «Ты смотри-ка, ведь всё знает, паразит! Вы извините, что я вас обозвала». “Паразит” не обиделся, “паразиту” даже было очень интересно, и он сказал: «Ничего! Я уже привык». И так, было…
-…повторить. Ах, если бы это всё заново прожить! Так это, наверное, было бы не интересно.
(1248 год)
- Море словно почувствовало, что ей дают дань. Она подхватила плот, отогнала его от берега, и пены волн разбивались о подножия креста, но не тушили огонь. Деревенщина была слишком хитра, и волны не доставали огня. Огонь был слишком слаб, чтобы сжечь Анура сразу, и это было больно. Ему было больно, потому, что языки пламени жгли его ноги, но не могли сжечь его. Но он не кричал, он не мог кричать, он слышал мать! Он слышал мать, и она кричала ему: «Сынок, дай руку, сынок!» Он растерялся и не мог дать её. Он стал объяснять ей, что руки связаны, она кричала ему: «Да не те, не те! Оставь!» Он не мог её понять. И тогда она пыталась затушить огонь, но что может призрак сделать с настоящим огнём? Ничего… Огонь только больше разжигался, всё больше и больше пламени языки жгли его, жгли. Если бы была на нём одежда, было бы, наверное, легче. Он был гол, он был гол, и почему-то вдруг ему стало стыдно, стыдно, что он без одежды. Ему почему-то стало стыдно, что он придёт к Богу голым, обнажённым, и Бог скажет: «Где одежды твои?». Что скажет он? – Что они не были одеты? Что скажет он? – Что он был изгоем? Что он убил свою мать? Примет ли его Бог?
(1932 смерть Сергея Иванова)
- …не ждал, не ждал ответа. Он одновременно мог верить в него, и нет. Он тут же говорил: «Нет Бога!» – и тут же говорил: «Есть!» “ Боже, если ты есть, убери, убери эти пушки!” То ли Бог не слышал его, то ли его не было, то ли комсомол говорил в его груди и не давал услышать Бога, но эти пушки были направлены в сердце…
(2757 год)
- … сердце зубастого должно было отдаться. Анур, спрятав его в котомку, набросив за плечё, и стал думать, как ему выйти, как ему выйти обратно. Обратно уйти с балкона было нельзя – слишком много было шума на них, пойти по лестницам – там слишком много тварей, уйти по шахте – интересный вариант, но он не знал, как это сделать. Да, с ним были верёвки, но он не знал, хватит ли их длины.
- …”Сумма длинны катетов гипотенузы…”- ему снилась страна квадратов. Мир был плоский, и лишь только он один объёмный шагал по этому миру и кричал: «Ну, поглядите! Ну, что ж вы не видите меня!» – но все видели только ступни. И тогда он говорил: «Но, это же геометрия! Это же просто геометрия!» И какой-то толстый жирный квадрат сказал: «Ты ещё сопляк - учить нас!». На этих словах он проснулся. Проснулся, встал с постели, подошёл к окну и увидел луну. Вся детвора спала. Даже нянька, упёршись о тумбочку, сопела, что-то бурчала под нос. Стояла тишина. Луна, она была столь большая, что испугала мальчишку. И он, испугавшись, задёрнул занавеску. Гардины загремели, нянька подняла голову: «Что ты делаешь? Почему ты не в постели?», – «Я, я, я… хочу в туалет», – «Хорошо, пошли».
- Я буду читать учебник. Наступило время очередного сеанса. Всё было, как обычно: обычная свеча, обычные люди, были все те же самые, на сей раз, новых не было, чтобы не вносить неразбериху. Итак, на сеанс вышел какой-то китаец, столь древний, что уж сам запутался в датах, но ничего. Китаец довольно-таки славно, довольно-то культурно, что удивительно, без ругани, стал отвечать на вопросы. Сергей пытался вмешаться, он умудрился даже несколько фраз сказать из учебника, но только и всего, только и всего. И причём, что самое удивительное, то ли действительно так, то ли нет, но те фразы совпали с ответом. И тогда Сергей решил: «Нет, хватит! Крыша поехала». После сеанса он сказал: «Знаете, я чувствую, что пора. Давайте бросать это дело!», – «Да ты чё! Да ты чё, это же только начало! Ты представляешь, сколько много мы можем узнать?! Да ты что, Серёга!» – Андрей был в ударе, он стал ему доказывать, он стал приводить обрывки каких-то монологов, принесённых когда-то Сергеем. «Андрюша, может быть, хватит?», – «Да ты что, да мы можем… Ты не представляешь, что это будет!