Илл. 82.
Илл. 83.
Я приносил кофе адмиралу Горшкову
Вместо того, чтобы назначить меня политруком, руководство определило меня, академика Всеволода Шатина, в Главный морской штаб. Своего рода признание, что сложный, всеохватный подход, задуманный адмиралом Горшковым, нельзя было контролировать средствами, которыми пользовались партийные работники, но можно было проанализировать с помощью научного понятийного аппарата. На высоком посту я сидел практически без работы: аllroundman Горшков знал и умел намного больше меня.
Когда он просыпался в небольшой комнате за кабинетом для совещаний, я приносил ему кофе. Он не любил утро. В ранний час врагу легче всего напасть на империю: автоматизированным системам оповещения Горшков не доверял. По утрам он не мог быстро принимать решения. Заместителя у него не было. Поэтому четыре чашки кофе, которые я каждое утро приносил начальнику, имели крайне важное значение – они являлись залогом обеспечения военной обороны.
Живая рабочая сила имеет приоритет
Неприятие Горшковым автоматов и приоритет субъективных решений в вопросах национальной обороны основывались на марксистской оценке ЖИВОЙ РАБОЧЕЙ СИЛЫ, считавшейся единственно верной. Любой механизм можно привести в движение только с помощью человеческого труда (каким бы незначительным он ни был). Советский Союз стоит на стороне рабочей силы, а не на стороне мертвых машин, созданных в прошлом трудом этой силы. Как не доверять классу, за права которого борешься? Пусть империалисты верят в боевые машины – советский патриот делает ставку на спонтанную мысль, на человеческую реакцию. К тому же это обходится дешевле.
Отдельные решения наше командование флотом принимало так быстро, что европейские морские державы обращали внимание на происходящее, только когда американские союзники начинали нервничать. Что творилось в нейтральных водах? Спецслужбы этого не понимали. Морской разведки у них не было.
«По шею в землю, к обороне готов»
Почему планы Горшкова потерпели фиаско? Дело не во вражеских происках США. Непреодолимым было сопротивление генсека. Невозможно было изменить крестьянский образ мышления генсека, заставить его мыслить шире. Я вообще сомневаюсь, что Хрущев мог себе представить маневры в Индийском океане, ценность военно-морских баз в Сомали, атаки атомных подводных лодок на морских глубинах или у мыса Горн. О чем бы мы ни докладывали, он, как мне кажется, видел перед собой лишь волны Черного моря. По слухам, этот деревенщина лишь однажды побывал на Баренцевом море, да и то на экскурсионном пароходе.
Погода на мелководных морях крайне изменчива, надвигающиеся шторма обещают целый ряд неприятностей. Хрущев сомневался, что советский флот способен, как он выразился, «сдвинуться» с суши. Береговая линия СССР – мелководье. Именно по этой‐то причине адмирал Горшков намеревался закрепить наши военно-морские силы в Мировом океане, вдали от материковых отмелей, чтобы не таскать корабли по мели.
Из-за своего крестьянского происхождения и образа мысли наши солдаты (по крайней мере до тех пор, пока общество не станет бесклассовым, то есть не раньше, чем через пару сотен лет) не способны сражаться по законам морей. Они сражаются, как защитники Колхиды, защитники родины Медеи: могучие боевые машины, зарывшиеся по шею в землю, ни пяди которой они не уступят врагу. Они не сдвинутся с места. Страха они не знают. У них напрочь отсутствует провидческий дар. Они не видят врага. Если враг перед ними, они понятия не имеют, что произойдет дальше; а враг обойдет их стороной, выкрадет золотое руно и уведет царскую дочь, Медею; та потом убьет собственных детей и улетит на огненном драконе обратно к отцу. Мир рушится, а защитники Колхиды всё еще стоят по шею в земле, готовые к обороне. Богатыри, погрузившиеся в землю, являлись для генерального секретаря символом эффективной национальной обороны. Хрущев добавляет по привычке: «Согласно указаниям Центрального комитета, она должна быть гибкой». Никакой доклад военно-морского руководства ничего не изменит. Поэтому мы вынуждены действовать в обстановке полной секретности, так, чтобы окружение генсека не заметило нашей активности. Невыносимая ситуация. Скоро нас разоблачат и арестуют.
Нам всё же удается разместить базы в глубоких морях. В секретном месте на юге Индийского океана на границе с холодными водами, омывающими Антарктиду. Обнаружить их невозможно! Мы развертываем мобильные подводные базы в Срединно-Атлантическом хребте. Наши атомные подводные лодки типа «Барракуда», словно тени, сопровождают авианосный флот, гордо несущий знамя марксизма-ленинизма в Индийском океане. Наши завоевания в Мировом океане и наш скорый прорыв к Луне – вот что маркирует наши границы. Никакие пограничники на них не требуются.
Когда Хрущева сместили, было уже поздно. Мы потеряли побережье Сомали, воевали в Анголе, потеряли Мозамбик и базы в Египте. Любитель кофе патриот Горшков старел на глазах. В старении, по мнению Карла Маркса (Парижские рукописи), заключается слабость «бессмертного труда». Отдельный индивид смертен. Уже и восемь чашек самого крепкого кофе не могли поднять адмирала на ноги, особенно зимой, в темные уютные предновогодние вечера.
После полудня в военно-морском штабе(Рассказ одного из личных помощников Хрущева)
Четыре утомительных дня: поезда, перелеты, нас грузят на корабли, ночевки в пути. На место действия мы прибываем самыми последними, с четырехдневным опозданием. «Став никем, мы обрели себя».
Члены ЦК и высокопоставленные офицеры принимали нас в зале с киноэкранами и диапроекторами на борту крейсера В СЕКРЕТНОМ МЕСТЕ НА ЧЕРНОМ МОРЕ.
Один из командиров, вице-адмирал Г., с помощью карт и диапроекций докладывал о маневрах. Мой начальник, генеральный секретарь Никита Сергеевич Хрущев, нервничал.
«Наш» флот встретил «врага» и «обратил его в бегство». Затем командующий начал рассказывать: наш флот пересек Черное море и потопил все вражеские корабли у берегов Турции. МЫ УЖЕ ПРИБЛИЖАЕМСЯ К ДАРДАНЕЛЛАМ. А теперь мы продвинулись вперед, сказал адмирал, и выходим в Средиземное море. Нашим десантникам, между тем, удалась смелая операция по высадке на северо-восточном побережье Африки.
Меня этот доклад огорчил. Мне он показался слишком безапелляционным. Мой начальник, казалось, РАСТРОГАЛСЯ. Я знал – это признак депрессии. Он решил молчать, внимательно слушать, дать военным высказаться. Однако, как обычно, он еле сдерживался.
– Стоп! Подождите! – сказал он. – Вы так уверенно говорили, что быстро расправились с врагами, а теперь утверждаете, что надо прикончить оставшихся. Кто такие «оставшиеся враги»? Откуда они, если вы уже уничтожили всех врагов? Вы заметили, что на юге над Черным морем практически всегда висит туман? Вы прозондировали морские глубины? Вы уверены, что там не прячутся вражеские подводные лодки? Если не американские, то турецкие или греческие? Если бы речь шла о настоящей войне, эти ваши корабли давно бы уже были потоплены.
Адмирал бросил на нас бодрый взгляд.
– Еще вы проигнорировали тот факт, что противник будет пускать ракеты не с береговых укреплений, а с самолетов. У нас самих есть подобные ракетные системы.
Оказалось, что командующий флотом никогда не слышал о самолетных пусковых установках.
Наш недосмотр, заметил мой начальник. Секретная информация. Морское командование не в курсе того, что происходит в ракетных войсках, и не слышало о возможностях военно-воздушного флота. Но вы же оскорбляете Советский Союз, заявляя, что наша цель «уничтожить всех врагов».
Мой начальник, светлая голова, не нуждался в докладах военных и приходил к выводам, совершенно противоположным озвученным ими. У него не было терпения и времени убеждать высшее военное командование в своей правоте. Ему не хватало ни времени, ни терпения, чтобы убеждать высшее военное командование и в особенности молодых офицеров, молча сидевших на собраниях, в своей правоте. Он давал командующим возможность разработать их замыслы до конца и представить их целиком. Если потом он начал бы расспрашивать военных об их планах во всех подробностях, как это сделал бы товарищ Сталин, вся абсурдность этих проектов стала бы очевидной. Затем, поддерживая линию политбюро, он мог бы обсуждать военные планы с молодыми офицерами.
Пристыженные командующие ВМФ вступили в контакт с военачальниками других вооруженных сил, карьера которых тоже была под угрозой, и с высокопоставленными партийными деятелями, недовольными Хрущевым. Мой начальник, который всё еще находился с визитом на юге России, был смещен со своего поста в результате переворота.
«НАДЕЖДА ОТВОРЯЕТ СЕРДЦЕ —»
Странный инцидент в районе катастрофы АПЛ Курск / инстинкт или интуиция?
Инстинктивно, что‐то предчувствуя, командир оставил меня на базе в Мурманске. Часовым на выходные дни. Я провожу их в режиме ожидания. Моя задача – оповещение в случае чрезвычайного происшествия. Штабные офицеры – все до одного – исчезают с базы в субботу в 11 часов утра, им нужна «аура жизни». На стоянке не остается ни одной машины. Они ищут «удовольствий». Покинуть базу, оказаться в обществе людей – это счастье. Суббота после полудня в Российской империи – самое удобное время для нападения на нас, и нужно молить Бога, чтобы враг об этом не прознал.
И вот в такое затишье до меня доходит радиосообщение о том, что КУРСК застрял на дне. Мой командир как знал, что выходные у меня будут напряженными. Я расшифровывал сообщения, всех обзванивал. Штаб-квартира Военно-Морского Флота – это ряды коридоров с до блеска отполированными полами и множеством кабинетов, ничего похожего на командный пункт, никакой сложной техники, ничего подобного field of employment. Электронные системы к этому времени суток опечатаны в подвалах. Комендант недоступен.