аруживается вся искусственность концепции П. Н. Чтобы установить различие между типом евразийского "хозяина", который я позволю себе назвать "homo eurasicus", и типом хозяйствующего субъекта, именуемым "homo oeconomicus", П. Н. прибегает к совершенно произвольному истолкованию термина "homo occonomicus" и совершенно же произвольному и не отвечающему общепринятому пониманию роли хозяйствующего субъекта в производстве. "Хозяина в производстве, — говорит он, — современная экономическая доктрина не знает; она знает "предпринимателя", а "предприниматель" как духовная сущность это прежде всего и только "homo oeconomicus", "капиталистический человек". У него только одно отношение к тому целому, той системе людей и благ, каковой является руководимая им "производственная единица", — это точка зрения получения наибольшего чистого дохода" ("Хозяин и хозяйство"). Такое понимание "hominis oeconomici" нельзя не признать стилизацией. "Homo oeconomicus" П. Н. Савицкого — это типичный "выжимальщик пота", отношение которого к людям и вещам выражается лишь в стремлении получить от них "наибольший чистый доход". Такое изображение духовной сущности "hominis oeconomici" невольно наводит на мысль, что П. Н. С., несмотря на всю свою неоднократно высказанную враждебность к историческому материализму, находится во власти примитивно-марксистских (но даже не марксовских) представлений об экономических процессах. "Homo oeconomicus" для него — это прежде всего тип своеобразного "предпринимателя", в погоне за прибылью переходящего от одного "предприятия" к другому, беззаботно переливающего свои средства из одной отрасли хозяйства в другую, коль скоро эта последняя представляется, хотя на время, более выгодной, более рентабельной. Нечего и говорить о том, что такого рода "предприниматели" в реальной жизни являются редким исключением и самый тип такого "предпринимателя" совершенно нехарактерен. Всякий, практически соприкасавшийся с хозяйственной жизнью, хорошо знает, что такого рода дельцы могут появляться только в моменты каких-либо болезненных пертурбаций в хозяйственной жизни и тотчас же исчезают, как только устанавливается хозяйственное равновесие. Я позволю себе в этом отношении сослаться на свидетельство одного из выдающихся деятелей хозяйственной Германии — покойного Вальтера Ратенау, вдумчивость и наблюдательность которого, как будто бы, не подлежат никакому сомнению. Вот что пишет он в своих "Reflexionen", появившихся в свет в 1908 г. и, следовательно, явившихся результатом наблюдения нормальных хозяйственных условий: "То, что дела делаются для того, чтобы заработать деньги, представляется многим до такой степени само собой разумеющимся, что об этом не приходится особо упоминать. Однако я еще никогда не видал действительно крупного делового человека или предпринимателя, для которого заработок являлся бы главным вопросом его профессии, и я готов утверждать, что тот, кто заботится только о личной денежной выгоде, вообще не может быть крупным деловым человеком". И далее: "Настоящий деловой человек зачастую готов отказаться от выгоды, иногда даже от собственности, если он этим надеется расширить поле своего влияния. Вряд ли он захочет в конце года знать, увеличилось ли его состояние и насколько; для него достаточно, если все его предприятия находятся в процессе расширения и укрепления".
А объективный наблюдатель нашей русской дореволюционной хозяйственной жизни разве мог констатировать иное отношение к хозяйству, чем то, которое констатировал европейски мыслящий Вальтер Ратенау? Я думаю, вся история нашего крупного предпринимательства, если ее изучать не по агитационной или псевдонаучной литературе, даст богатый материал для зарисовки типа предпринимателя, совершенно непохожей на того стилизованного "предпринимателя", которого П. Н. Савицкий считает господствующим не только в современной экономической доктрине, но, по-видимому, и в жизни. "Предприниматель", если я правильно понимаю его построения, лишь в виде исключения может быть в то же время и "хозяином", ибо "хозяйское ценение хозяйства есть выход за пределы "чистого" экономического принципа, его осложнение и преображение", ибо "хозяйское ценение хозяйства есть устранение "капиталистического духа" (см. "Хозяин и хозяйство"). При таком подходе к духовно экономической сущности предпринимателя представляется совершенно необходимым прежде всего точно договориться о самом значении слова "предприниматель" и области его применения.
"Предпринимать" — это значит приступать к новому делу, принимая на себя всю тягость связанных с ним забот и риска. Само собой разумеется, что, "предпринимая" что-либо в хозяйственной жизни, необходимо при этом "соображать" затрату сил и средств с вероятными хозяйственными результатами предпринимаемого дела. Без этого соображения "предпринимательство" как "духовно-экономическая сущность" вообще немыслимо. И если эмпирическая действительность дает иногда образцы предпринимательства без всякого "соображения", то, я полагаю, эти образцы не могут служить материалом для суждения о "духовно-экономической сущности" хозяйственного предпринимательства. "Отчаянное предприятие" потому и называется "отчаянным", что от него ничего не чают. В хозяйственной жизни такого рода "предприятия" были бы просто абсурдными. Таким образом, совершенно очевидно, что "предприниматель-хозяйственник принимает это свое наименование именно в силу того, что он "предпринимает" какое-либо дело с известным расчетом. На чем этот расчет покоится? Очевидно, не на одной какой-либо операции, способной дать при минимальной затрате наибольший чистый доход. Такого рода "временный" расчет даже в области торговли встречается в качестве редкого исключения, и солидный торговец никогда не станет вкладывать своих средств в операцию, хотя бы сулящую большие барыши, но носящую кратковременный характер. Этим занимаются только "спекулянты" (в бытовом смысле этого слова), которых у нас в Приволжье окрестили в большевистское время мелким словом "скупелянты". О них я говорить не буду, ибо и П. Н. С., очевидно, не принимает их в соображение как предпринимателей. Предприниматель же в производстве, а его-то, главным образом, и имеет в виду П. Н. С., строит свои расчеты на операциях длительного свойства, совокупность которых требует организации его дела на хозяйственных началах, т. е. на началах прочности и устойчивости всех его элементов. Предприятие, получившее свое бытие благодаря личной инициативе предпринимателя, в силу этой организации объектируется, и сам предприниматель становится одним из элементов его. Я вовсе не хочу этим сказать, что здесь происходит процесс "обезличения" (entpersonlichand) владения, превращающий предприятие в своего рода "учреждение" на побои учреждений государственного порядка, как это утверждал Вальтер Ратенау (см. его "Von Kommenden Dingen"). Я подчеркиваю лишь целостность хозяйственного бытия предприятия, связывающую и отчасти даже направляющую волю предпринимателя. Личное начало, выразившееся сначала в самом факте предпринимательства, выявляется здесь в связанной с бытием предприятия распорядительно-хозяйской деятельности. И никому из сопряженных с главой предприятия в хозяйственном процессе лиц не придет даже в голову назвать его "наш предприниматель — "Unser Unternehmer", "notre entrepreneur". Всякий из них скажет: "notre chef", "Unser Chef, Maitre, Principal", вкладывая в каждое из этих наименований совершенно тот же смысл, какой заключает в себе слово "хозяин", т. е. подчеркивая в данном случае распорядительно-хозяйскую функцию главы предприятия.
Можно, конечно, представить себе, что организационно-предпринимательская деятельность (грюндерская, организаторская) и хозяйско-предпринимательская часто бывают отделены одна от другой; можно сказать, что undertaker не всегда бывает одновременно и employer'ом (см. Alfred Marshall: "Principles of Economics", кн. 4, гл. XII, § 2–4), но это все же не дает основания утверждать, что современная экономическая доктрина "проглядела" в хозяйстве "едва ли не главное действующее лицо", т. с. хозяина ("Хозяин и хозяйство", "Евразийский временник", кн. 4).
"Хозяина" как духовно-нравственную сущность П. Н. Савицкий наделяет исключительно ему присущим свойством "хозяйско-го ценения", противополагая это последнее "собственнически-предпринимательскому импульсу" ("экономическому принципу") "предпринимателя". "Хозяйское ценение" он обосновывает весьма подробным рассмотрением и анализом ценностей "одноаспектных", "двуаспектных" и "одноаспектно-двуаспектных". На них и отношении их к хозяйству я останавливаться не буду, ибо для меня совершенно достаточно заключительного признания П. Н. С., что "соблюдение экономического принципа и хозяйское ценение хозяйства является, в известном роде, началом вторичным, в том смысле, что, выводя за пределы экономического принципа, оно, однако же, требует в качестве своей предпосылки неуклонного следования последнему" ("Хозяин и хозяйство"). Если "экономический принцип" и "хозяйское ценение" оказываются "двумя соподчиненными началами и даже более того — "хозяйское ценение" допустимо лишь в "меру", определяемую "неуклонным следованием экономическому принципу", то невольно является вопрос: соответствует ли "экономический принцип" П. Н. С. тому, который имеет в виду современная экономическая доктрина? И я думаю, на этот вопрос придется ответить отрицательно, и вот почему. "Экономический принцип" П. Н. С., отожествляемый им с "неограниченным импульсом к получению наибольшего дохода", "граничит и перерождается в недооценку значения будущего, в игнорирование длительных — в том числе хозяйственных — интересов ради интересов скорейшего получения наибольшей выручки" ("Хозяин и хозяйство"). Нельзя не согласиться с П. Н. С., что такого рода "экономический принцип" "вызывает риск "перенажима" на людей и, тем самым, всесторонне разрушительных нарушений лада хозяйства". Но ведь это — "экономический принцип", сконструированный самим П. Н. С. и ничего общего с современной экономической доктриной не имеющий. Не вдаваясь в подробное рассмотрение содержания экономического принципа, выдвигаемого современной доктриной, я позволю себе указать лишь, что он заключает в себе два понятия, далеко не идентичные: сбережение сил и средств и наибольший результат. Только известное соотношение того и другого определяет собой содержание экономического принципа, которым интересуется современная экономическая нау