Они были везде. Они были как Орда. Как саранча. Как чума. После них оставался тяжёлый известковый дух, который стлался по всему промышленному комплексу, намертво въедаясь в стены и потолок, от которого начинала болеть голова и сжималось горло, а густые меловые следы брызг красовались везде, куда только можно дотянуться. Приходилось следить, чтобы не вступить, не вляпаться, — на чёрных подошвах оставались сухие известковые пятна, которые потом запросто отпечатывались на свежевымытом полу в конторе, повсюду, доводя до истерики тетю Валю, суровую уборщицу, которую боялись все, и даже Алевтина Никитична.
Я подошла к ремонтному стойлу и нырнула в «туннель» из драной замызганной рогожки, отделяющей цех от внешнего мира и известковой взвеси. По ушам вмиг захлопали звуки наладки. С противным шуршанием «жя-жя-жя! жя-жя-жя!» — жамкал какой-то агрегат. Едко пахнуло мазутом и скипидаром.
Иваныч и Севка оказались на месте. И вместе с молодым прыщеватым рабочим (я вспомнила, он у нас числился запасным помощником мастера) с натугой тянули трос амортизатора от какой-то кривобокой бандурины. Закрепив её поровнее, они подошли ко мне.
— Вот, — сообщила я и протянула им пять свертков, — как и договаривались.
— Баловство одно, — крякнул Иваныч, принимая свёрток.
Но по глазам было видно, что доволен.
— Сейчас, — сказал он и ушел в подсобку.
— Вечно ты что-нибудь придумаешь, Лида, — покачал головой Севка, но остальные свёртки забрал. — В четвёртую бригаду отдам. Там знают.
— Так можно же и вот, товарищу, — кивнула я на помощника, который сконфуженно ковырял заусеницу на пальце.
— Кому? Фильке? — весело хмыкнул Севка, — да он же дундук у нас.
— Ну зачем ты на человека наговариваешь? — нахмурилась я. — Нехорошо так.
Как ни странно, помощник никак не отреагировал, продолжая молча ковыряться.
— Дундук, он и есть дундук, — из подсобки вышел Иваныч в новом комбинезоне, еще не обношенном, с заломами на темно-синей ткани, — на прошлой неделе надо было искать «землю» в пятом ангаре. Знаешь же, что это?
Я неуверенно кивнула, типа ни «да», ни «нет».
— Угу, всё с тобой ясно, — хмыкнул Иваныч, — это когда утечка тока на корпус или еще где-то. А хлопцы ему говорят, землю, мол, будешь искать, так что бери ведро, лопату и вперед в ангар. И этот пенёк послушался, можешь себе представить! Взял ведро и лопату и пошел. В пятый ангар. А там же пол бетонный. А он ходит и землю ищет. С лопатой. Почти час ходил искал. Мужики чуть животы не надорвали… А ты говоришь, ему такое выдать. Неет, не дорос он ещё…
Иваныч подошел к стеллажу и усердно принялся рассовывать по карманам гаечные и разводные ключи, какие-то отвертки и прочие инструменты. Закончив разбираться — полюбовался собой.
— Эх! Крас-со-тень! — воскликнул он и от нахлынувших эмоций хлопнул себя по карманам. — В таком и жениться не стыдно!
Да. А посмотреть было на что. Не зря я тщательно изучала ГОСТы. Мы с Вероничкой Рудольфовной в короткий срок провернули супермасштабную работу. И сейчас спецовочный комбинезон Иваныча был снабжен не как раньше — одним карманом, а сразу двумя, настроченными рядами, карманами-клапанами, да ещё и с отделениями, по пять штук. Как раз под каждый ключ — отдельный карман.
— Ох ты ж, мать твою! — от переизбытка чувств Севка издал восторженный полувсхлип-полувздох, и тоже побежал в подсобку наряжаться.
Тем временем жамкающий агрегат вдруг заглох. По ушам ударила тишина.
— Что там? — спросил Иваныч, не отвлекаясь от рассматривания содержимого карманов.
Помощник Филька, которого называли «дундук», метнулся к агрегату и посмотрел:
— С-с-схему з-з-замкнуло, — произнёс он, — з-з-заглох, с-с-сука.
— Ну так разомкни!
— Н-н-не… ща к-к-как ж-ж-жахнет, б-б-боюсь, — покачал головой Филька.
— Где вас таких набирают, что приходится всё время одному и тому же учить?! — в сердцах психанул Иваныч, схватил веник (простой веник, которым метут пол) и начал там внутри всё хлестать и охаживать. Буквально через пару мгновений опять послышалось «жя-жя-жя! жя-жя-жя!». Агрегат заработал.
— Вот так учишь, учишь, одни двойки, — пожаловался мне Иваныч, — веник же не проводит электричество. Ну, это, чтоб не жахнуло…
— Иваныч, давай я потом зайду за отчетом, — торопливо прервала заведшего нудную лекцию мастера и ретировалась в контору.
В общем, если-в двух словах, Иваныч, Севка и ещё три мастера должны были работать неделю в новых комбинезонах, а потом мне надо было собрать их отзывы, чтобы испытать опытный образец. Если всё получится (а я уверена, что получится), тогда будем внедрять для всех рабочих.
Да. Я решила «сломать» советский ГОСТ. Потому что негоже чтобы все ключи были в одном кармане — их же так долго искать. Из-за таких «мелочей» и теряли молодые парни пальцы, а некоторые становились калеками навсегда.
Нет уж. Мы пойдем другим путем. Я опять занырнула под рогожку и оказалась в известковом мире.
— Ишь, в начальники как скоренько вылезла, — стеганул в спину громкий шепот. — Непонятно откуда пришла, года даже не поработала и уже как взлетела!
— Сучка, — добавила вторая.
Я обернулась: две неопрятные малярши примерно моего возраста в ситцевых косынках и замызганных спецовочных халатах недобро рассматривали меня. Заметив мой взгляд, торопливо отвернулись.
Неприятно.
Настроение упало, я вернулась в контору и направилась к кабинету Лактюшкиной. Надо было уточнить кой-какую рабочую информацию, но главной причиной было то, что у Репетун всегда были всевозможные кремы-помады-духи и прочие милые женские радости, которые она с удовольствием толкала среди коллег и знакомых, имея за это небольшой процент. Буду поднимать себе настроение стихийным шопингом.
Я как раз вертела в руках какой-то очень полезный шампунь для волос, от которого, как клятвенно обещала Репетун, волосы аж заколосятся, и прям сильно-сильно.
Лидочка сколько-нибудь густой шевелюрой похвастаться особо не могла, да и страсть к химическим завивкам и обесцвечиванию капитально эти волосы угробила. Поэтому шампунь я рассматривала с вполне понятным интересом.
Но насладиться мелким шопингом мне не дали. В дверь просунулась голова Зои Смирновой в небесно-голубой косынке «вырвиглаз» и, напрочь игнорируя возмущенные взгляды Репетун, она поманила меня на выход.
— Что случилось? — спросила я, когда Зоя вытащила меня в коридор.
— Вот! — она протянула мне скрученную в трубочку бумажку. — Твоя речь.
— В каком смысле речь? — я развернула листок и вчиталась в написанные зоиным каллиграфическим почерком строчки:
«…и какой размах получила индустриализация во всех отраслях народного хозяйства нашей необъятной страны, какие поистине грандиозные задачи решает партия и советский народ…»
— Это что? — подняла глаза на Зою я.
— Сегодня в восемь на общем собрании ты скажешь речь. Я знаю, что тебе некогда и вот я написала! — выпалила Зоя с радостным ожиданием похвалы.
— Что за собрание? — удивилась я.
— Посвященное индустриализации! — разочарованно ответила Зоя, обидевшись на мою реакцию.
— Ахренеть, — пробормотала я.
Вот собрания мне только и не хватало! Да ещё и речь толкать. Нет, так-то я речи произносить умею. Причём могу жахнуть так, что аудитория растает, но оставаться вечером и тратить время на индустриализацию? Нет, это выше моих сил.
Но вслух Зое я сказала:
— Я сегодня не могу, Зоя. Так что ты сама её прочитай.
— Как?! Почему это?! — на Зою жалко было смотреть.
— Понимаешь, мы переехали в деревню. Это далеко от города. Мои соседи сегодня будут ехать туда и меня подвезут. Иначе придётся ждать рабочую электричку до одиннадцати вечера.
— Так мы успеем до одиннадцати, — обрадовалась Зоя, — ну, наверное, успеем… постараемся успеть.
Я чуть не выругалась. Ну это ж надо быть такой вот. Так-то она девушка неплохая, но вот эти закидоны меня бесят.
— Зоя, я не могу, — отрезала я с раздраженным видом.
— Никто не может! — зоины глаза налились слезами, — Иванов где-то слинял, Аркадий Давидович на совещании, Щука заболела. Не буду же я Ивана Аркадьевича просить! Вот, кроме тебя, больше некого позвать!
— Нет, Зоя. Даже не уговаривай. Мне нужно домой. Да ещё и Римма Марковна целый список насочиняла, нужно успеть по магазинам пробежать. Не могу.
— И вот что мне делать?! Что?! — по зоиным щекам скатилась слеза. — Как меня задолбали эти мероприятия! Никто не хочет ходить! Оно мне что, больше всех надо?!
— Если я не ошибаюсь, Зоя, то в прошлый раз ты то же самое говорила. Но бросить ты не могла, потому что Швабра. Но я главнее Швабры, так что спокойно бросай. Если она тебя заругает, я ей устрою, что мало не покажется.
— Я не могу бросить, — прошептала Зоя.
— Почему? — не поняла я. — Идеологическая позиция?
— Да какая там позиция! Мне за это доплату сделали. Небольшую, но двадцать пять рублей на дороге, знаешь ли, не валяются! Это тебе повезло выйти за богатенького Валеева, и кучу наследства получить… — взглянув на меня, Зоя осеклась, — ой, прости, Лида, я не хотела…
— Из-за двадцати пяти рублей ты готова разорваться с этими мероприятиями? Сидишь тут почти каждый день до ночи?! Не понимаю…
— А что тут понимать, — вздохнула Зоя, — после смерти свекрови мой так запил. Чуть побудет нормальным, и опять начинает. Вот и приходится выкручиваться.
— Ну так бросай его.
— Не могу, — вздохнула Зоя.
— Любишь так сильно?
— Да что там любить?! — вспыхнула Зоя, — что любила, от этого давно уже ничего не осталось! Вечнопьяная опухшая харя только! Глаза б мои его не видели!
— Так в чём дело?
— У меня дети, — закусила губу Зоя, — их поднимать надо.
— Так ты и так их сама поднимаешь, — удивилась я, — ещё и пьяный нелюбимый муж нервы мотает.
— Ты не понимаешь, — опять покачала головой она. — Я не могу так. А что люди скажут?
Она круто развернулась и пошла по коридору. А я стояла, смотрела ей вслед и пыталась осознать масштаб трагедии в рамках её мировоззрения.