ми рядов рябины, мечтала, проходя мимо музыкальной школы, мимо Доски почёта, мимо памятника первому трактору, мимо киоска «Союзпечати», мечтала, когда вошла в небольшой скверик. И только наступив ногой на упавшую сосновую шишку, я внезапно аж остановилась, замерла, вспомнив сосновый лес, сбор маслят в моё платье, тенистую прохладу яблоневого сада в Малинках, где мы пили чай из самовара на шишках.
Малинки… усилием воли я попыталась отогнать ненужные бестолковые мысли и запретила себе думать о всякой зряшной ерунде. Лучше буду мечтать о Москве. Я представила, как надену красивое платье и пойду гулять по Арбату, как потом мы сходим со Светкой в парк Горького, но что-то уже так радостно и не мечталось.
Я вздохнула и заторопилась домой. Настроение немного испортилось.
У сиреневых кустов около нашего дома Нора Георгиевна выгуливала Лёлю. Увидев меня, она расцвела улыбкой (после того случая, когда она угодила в больницу, соседка стала меня любить больше всех во дворе):
— Лидия! — улыбнулась она мне, — как сейчас самочувствие у тебя?
Я сперва не поняла, но потом, обнаружила, что соседка внимательно рассматривает мой живот, и до меня дошло:
— Да ничего подобного, Нора Георгиевна. Не выдумывайте! Это Светка мечтает просто о братике и болтает ерунду всякую.
— Ага, — сказала Нора Георгиевна и сразу стало понятно, что она мне не очень-то и поверила.
— Хотя совсем скоро у меня даже Светки не будет, — грустно вздохнула я, чтобы поменять тему.
— Что случилось? — чуть не подпрыгнула от любопытства Нора Георгиевна.
— Я сейчас ходила к Горшковым, — печально сказала я. — К Элеоноре Рудольфовне. В общем, скоро Ольга вернется и заберет Свету. Так они мне сказали.
— Не заберет! Не позволим!
Я пожала плечами, мол, что тут сделаешь?
— Идём, Лида! — рявкнула Нора Георгиевна и беспокойно заозиралась на кусты, — Лёля, мы идём домой! Быстро!
Лёля торопливо выскочила из-под зарослей смородины, укоризненно взглянула на меня, мол, что же ты так, всю прогулку испортила, и покорно поплелась за моей соседкой, которая резво устремилась в подъезд.
Ну а я что? Я тоже пошла.
Дома Нора Георгиевна развила бурную деятельность: вызвала Римму Марковну, достала из шкафчика вишнёвое варенье, поставила чайник, и мы сели думать.
— Она не сможет! — неуверенно заявила Римма Марковна и с надеждой посмотрела сперва на меня, потом на Нору Георгиевну.
— Теоретически — не сможет, — подтвердила я.
— Что ты имеешь в виду? — забеспокоилась Римма Марковна и крепко сжала кулаки, аж костяшки побелели.
— Однозначно не сможет, — безапелляционным тоном подтвердила Нора Георгиевна и сняла вскипевший чайник с плиты. — Сама посуди, она отказалась от ребенка, сбежала за границу, за всё время не интересовалась её жизнью, денег на воспитание не давала. А теперь вдруг вернется и спокойно заберет? Этого не будет! Наша советская система воспитания поставлена так, что ничего у не выйдет!
— Это если она будет действовать по системе, — вздохнула я и зачерпнула ложечкой варенье (я, когда нервничаю, жру как хомяк).
— А по-другому никак, — Нора Георгиевна разлила нам всем по чашкам чай.
Я скептически хмыкнула.
— Лида! — строго одёрнула меня Римма Марковна, — говори, что не так?
— Нигде нет гарантии, что она опять к Быкову не вернется, и он для неё и Светку вернет, и эту квартиру.
Обе старушки побледнели. Римма Марковна чуть чашку не уронила и торопливо поставила её обратно на стол:
— Что же делать? — тихо охнула она.
— Думать, как решить эту проблему, — тихо ответила я. — Думаю, что сперва нужно подкатить к Быкову и завести разговор так, чтобы, если они и сойдутся обратно, никаких мыслей у него помогать ей со Светкой не возникало.
— И как ты это сделаешь? — спросила Римма Марковна.
— Ещё не знаю, — ответила я, — надо продумать.
— А я знаю, как подойти к этому вопросу с другой стороны, — азартно ухмыльнулась Нора Георгиевна и, видя, наше недоумение, пояснила, — у нас с его супругой есть общие знакомые. Примерно раз в месяц мы собираемся на квартире у Натальи Михайловны, вы её вряд ли знаете, и беседуем об искусстве: о живописи, литературе, театре. В следующую среду у нас будет беседа и обсуждение творчества Чюрлёниса. Наталье Михайловне как раз альбом с его репродукциями обещали и пластинку с музыкой. И жена Быкова тоже там будет. Во всяком случае — должна быть. Она старается не пропускать такие наши встречи. И я мимоходом как-нибудь аккуратненько ей сообщу, что Ольга возвращается, и планирует посетить её мужа для возобновления отношений.
— Ой, кому-то будет совсем не весело, — хмыкнула я.
— А я на рынке обычно покупаю рыбу у Тамилы Макаровны, она в их доме живёт, — заблестела глазами Римма Марковна, — запущу информацию, что Ольга едет специально к Быкову.
— Мда, это будет эпическая битва, — с довольным видом потирая руки, заметила Нора Георгиевна.
А еще нужно решить вопрос, как отбить Горшковым охоту к квартире Валеева, — сказала я.
— И к этой квартире, — добавила Римма Марковна.
— Я посоветуюсь с Сергеем, — сказала Нора Георгиевна. — Это ученик моего покойного мужа. Талантливый мальчик. Юрист.
— Прекрасно, — кивнула Римма Марковна и посмотрела на меня, — А ты что собираешься делать?
— Сначала поеду в Красный Маяк, — ответила я и мстительно улыбнулась.
— А потом?
— А потом — в Москву.
Глава 6
Я как раз выехала из города и уже поворачивала на дорогу, ведущую в сторону деревни Красный Маяк, как на развилке у безымянной стелы в виде огромной звезды и двух гипертрофированных пузатых колосков, подняла руку старушка. Обычная такая, божий одуванчик, в тёмном платке и с двумя огромными увесистыми сумками.
Я остановилась.
— До Графского? — строго спросила старушка, цепко хватаясь за дверцу автомобиля.
Я сперва даже не поняла, что за Графское такое, но потом вспомнила, что это же название Красного Маяка до революционного переименования.
— Да, — не успела ответить я, потому что бабулька уже садилась в машину, рядом со мной, на переднее сидение.
В салоне моментально появился запах старого тела, жареного лука и одеколона «Ландыш — Новая Заря». Я открыла окошко, лучше уж буду пыль глотать, чем все эти запахи.
— Ты мои сумки в багажник поставь, — велела она мне сердитым тоном. — Только синюю осторожно, там посуда, так что ставь сверху, чтобы не побилась.
«Простота хуже воровства» — вот многое мне в этом времени нравится, нравится открытость людей, чувство «плеча», взаимовыручка и помощь друг другу. Но вот эти вот закидоны меня просто бесят. Я согласна, что помочь ближнему, подвезти до деревни, куда автобус ходит не так часто, да и переполнен постоянно — это святое, но вот почему я должна сама таскать чьи-то неподъемные баулы — мне не понятно.
Тем не менее пришлось вылезать из машины, открывать багажник и ставить сумки. К слову сказать, в деревню я ехала не с пустыми руками — помнила, как Лидочкина мать в прошлый раз надавала мне две сумки продуктов. Я хоть моей целью было свести до минимума, а то и покончить с этим странными пассивно-агрессивными родственными отношениями, подарки я всё-таки везла. Не знаю почему так. Просто по-другому не могла.
И теперь мне пришлось вытаскивать свою сумку, пристраивать баулы старушки, затем обратно пытаться впихнуть свою. Места там уже не было, поэтому мою сумку я поставила на заднее сидение.
— А почему мою сзади не поставила? — возмутилась старушка. — Я же говорю, там посуда. Побьётся — будешь возмещать.
На эту сентенцию я не ответила ничего, молча села на водительское сидение и завела машину.
— А посуда у меня дорогая, — не унималась бабулька, — сервиз на двенадцать персон, между прочим, мне по знакомству достался. И бокалы из чешского стекла, бордовые. Так что езжай осторожно и не гони.
Я вздохнула и тронулась.
— Постой, это же ты Скобелевых дочка, да? — близоруко прищурилась на меня старушка, — Лидка, ты, что ли?
Я кивнула.
— А я-то думаю, почему лицо такое знакомое! — продолжала рассыпаться в озарениях старушка. — А ты что же меня, не признала? Бабка Райка я, Миронова, Юлькина бабушка. Хотя ты с нашей Юлькой и не дружила почитай. Это Лариска всё больше с нею на танцульки свои бегала.
Я не знала, кто такая Юлька, поэтому от комментариев воздержалась.
— А ты в село надолго? — спросила бабка Райка. — А то я во вторник на базар в город опять хочу ехать, так хорошо было бы с тобой.
— Не знаю, — ответила я.
Реально не знала. Если всё пройдет, как я планировала, то в обед я хотела выехать обратно. Но информировать об этом бойкую старушку не посчитала нужным, поэтому ответила расплывчато.
— А и правда, — сказала бабка Райка, — откуда ж тебе знать. Работы сейчас на селе — делать, не переделать, так что скорей всего — надолго. Как раз до вторника управишься, и то не факт. Но если не успеешь, то тогда в среду отвезешь меня.
Я не нашлась, что ответить на это, вздохнула, что всю дорогу придется слушать трёп невольной попутчицы, и обречённо порулила дальше.
Хлеба вдоль дороги уже убрали. Так что огромные проплешины нив беззубо щерились рыжеватой стернёй, деревья по обочинам стали понемногу желтеть, небо было синее-синее, и настроение у меня незаметно стало задумчиво-мечтательное.
Бабка Райка включила режим «поворчать», но смысла в её возмущениях особого не было, так что я воспринимала это всё фоном. Больше любовалась природой за окном. Примерно до тех пор, пока в монологе старушки не проскочили странные слова:
— …ну ладно еще ты, тебя-то Шурка ненавидела всегда, с детства, — обстоятельно обсказывала бабка Райка, — а вот чегой она нынче на Лариску-то взъелась — не понятно мне. Но я мыслю так, что…
— Подождите, — невежливо перебила я попутчицу.
— Что? — откликнулась старушка, обрадовавшись, что я хоть как-то реагирую на её болтовню. Видимо привыкла, что остальные обычно отмахиваются от густого «потока сознания» словоохотливой бабки.